Я не преувеличил, написав «по-настоящему талантливый юноша». Он блестяще рисовал. Но тщательно скрывал свой талант. Он не хотел, чтобы его привлекли ко всяким оформлениям, что могло способствовать постоянной прописке в училище. Саша не хотел быть «придурком». Саша хотел воевать. Однажды на листе ватмана из альбома он нарисовал мой портрет. Не будучи социалистическим реалистом, Саша изобразил меня таким, каким видел, в гимнастёрке, две верхних пуговицы которой оказались расстегнутыми. И надо же, чтобы именно в тот момент, когда тесная группа курсантов восхищалась Сашкиным мастерством, незамеченный нами, портрет увидел командир роты капитан Федин. Офицер до мозга костей. Молчаливый, справедливый, требовательный. Роту он любил. И рота любила его. Из-за моей спины он выхватил портрет и порвал его на несколько частей. Знаете, я почувствовал боль, словно разрывы прошли не по ватману, а по моей плоти. Взглядом, молча, мы проводили выброшенные капитаном куски бумаги. Федин, кажется, понял моё состояние.

– Во-первых, курсант не должен быть расхлябанным. Гимнастёрку следует застёгивать на все пуговицы. Во-вторых, Быков, мне по душе ваша конспирация. Не разоблачайтесь.

Всё это и ещё многое мгновенно прокрутилось в моём сознании во время объятий. Захлёстнутый эмоциями, я забыл о том, что мы не одни и ляпнул:

– Как это тебя, еврея, сделали генералом.

Генерал-майор, полноватый, на полголовы выше Саши, возмущённо спросил:

– А вы, еврей, разве не генерал?

– Что вы! Я всё ещё гвардии лейтенант.

– Ну как же, вы ведь доктор медицинских наук. Тоже генеральская степень.

– Но, позвонив мне, вы всё-таки обратились к гвардии лейтенанту. – Уже произнося эту фразу, я понял, что сморозил глупость и надо выпутаться из этой темы. Офицеры оказались достаточно деликатными. Мой ляп был исчерпан.

Саша познакомил меня со своими товарищами. По пути к могиле неизвестного солдата он рассказал, каким образом разыскал меня. Вот этот полковник, Анатолий, его сосед по дому, любитель поэзии. Как-то Саша прочитал ему мою поэму «Курсант». И потом много рассказывал о своём друге. И читал стихи друга. Сын Анатолия в прошлом году окончил Владивостокский медицинский институт и стал специализироваться по ортопедии и травматологии. Однажды, увидев в нашем научном журнале мою статью, сын показал её Анатолию, а тот – Саше. Фамилия ведь редкая. Под заглавием статьи выходные данные – больница в городе Киеве. Так Саша узнал не только то, что я жив, но и место моего нахождения. Единственное, что удивило его, профессия. Саше никак не представлял себе, что я могу стать врачом. Собирался написать то ли в редакцию журнала, то ли в киевскую больницу. А тут такая удача. Поездка на западную границу. В Киеве они проездом. Приехали рано утром. Вечером уезжают в Москву и дальше. А служат они на китайской границе.

– Разыскать тебя оказалось проще пареной репы. Позвонил в справочное. Адреса я не знал, но, оказывается, он не понадобился. Ты единственный Деген в Киеве, как сказала телефонистка. А ещё она попросили передать доктору Дегену поздравление с праздником Победы от имени всего справочного бюро. Забыл спросить, как её зовут.

На площади Славы мы подошли к обелиску, к вечному огню, к могиле неизвестного солдата и к другим могилам. Народу было не протолкнуться. Наша группа привлекала к себе внимание. Офицеров несколько удивило, что время от времени из толпы появлялись женщины и мужчины, поздравлявшие меня с праздником. И потом по пути к ресторану встречались мои пациенты. После каждого поздравления кто-нибудь из офицеров непременно с улыбкой комментировал обширность моих знакомств, или, как они выражались, популярность.

В ресторане водку мы разлили в фужеры. Первый тост… Впрочем, тоста не было. Просто мы посмотрели друг на друга, встали одновременно и молча выпили. Уже потом, во время обеда я рассказал им, что, ещё будучи студентом, прочитал в «Военно-медицинском энциклопедическом справочнике» статью «Боевые потери». Оказывается, во всех армиях мира самые большие боевые потери в танковых войсках. Саша по этому поводу заметил, что, кроме меня, он не нашёл ни одного живого из нашей роты. Я назвал ему ещё двоих. Таким образом, нам уже известны четыре из ста двадцати пяти.

Тосты. Воспоминания. Воевали оба генерала и Анатолий. Правда, Анатолий успел повоевать только против японцев. Ещё до рассказов я мог кое-что определить по наградам. У Саши два ордена «Отечественная война» второй степени, орден Красной звезды, медали «За взятие Будапешта», «За взятие Вены», медали юбилейные и по разным поводам. У генерал-майора – «джентльменский набор» – орден «Отечественная война» второй степени и орден Красной звезды. Кроме медалей «За взятие Варшавы» и «За взятие Берлина», – юбилейные и по поводам. У Анатолия – орден Красной звезды, медаль «За победу над Японией» и такие же, как на кителях трёх остальных полковников.

В ресторане мы просидели до самого вечера. Выпили основательно. Разговор был общим. Каждая фраза перемежалась жалобами. Говорили о невыносимых условиях существования на китайской границе. Дикое напряжение. Постоянная тревога. Понимаешь, много этих китайцев. Обстановка дерьмовая. Нервы на взводе. Танки, понимаешь, у нас отличные, но ведь очень много этих китайцев.

Услышав фразу о хороших танках, я рассказал, как приехал в Коростень срочно прооперировать больного. После операции случайно встретился с бывшим подчиненным лейтенантом, командиром танка в моём взводе. Во время встречи он был уже генерал-майором, командиром танковой дивизии. Прогуливаясь возле его дома, издали увидел танки. Это были новенькие Т-54. У меня не было о них представления. Захотелось подойти и посмотреть. Но генерал сказал, что это невозможно. Военная тайна. Естественно, я обиделся. Все шесть офицеров хором заявили, что для обиды абсолютно не было основания. Всё правильно. Военная тайна.

Я вспомнил это несколько лет спустя, когда вместе с женой был приглашён в израильскую танковую дивизию, полностью оснащённую советским оружием, отнятым у египтян и сирийцев, первое, что мы увидели, подойдя к машинам, – нескольких пацанов, оседлавших орудия танков Т-54 и Т-55. И никто не говорил о военной тайне. И потом, через несколько месяцев после этого, когда я впервые забрался в израильский танк «Меркава». Но тогда со мной общались не мои друзья-генералы, а новые знакомые, не знавшие меня в бою, генералы израильской армии. Впрочем, это уже совсем другая тема..