С женой и сыном перед отъездом в Израиль мы приехали в бывшую Восточную Пруссию. В городе Нестеров, бывшем Эйдкунен, нас очень любезно принял военком, майор. Я рассказал ему, где находится моя могила. Он развернул километровую карту. Как передать, что я почувствовал в этот момент? Вероятно, кроме пяти органов чувств, существует еще один, более мощный – сердце. Как описать, что почувствовало мое сердце, когда я увидел пред собой карту, точно такую, какая была у меня во время моих последних боев, карту, которую я и сейчас мысленно вижу пред собой? И еще одна небольшая, но забавная деталь. Как-то в компании ветеранов, выпивая, мы вспоминали в основном забавные истории из нашего военного прошлого. Я упомянул каламбур, бытовавший в нашей бригаде "Уж Деген возьмёт Уждеген". Так назывался небольшой немецкий населенный пункт на направлении главного удара. Борис Гопник, корреспондент "Советского Спорта" в Украине, в войну старший лейтенант, знаток всех диалектов немецкого языка, возразил: "Не может немецкий населенный пункт называться Уждеген. В немецком языке нет буквы Ж". "Но на карте точно было написано Уждеген". "Не могло быть". И вот на карте четкая надпись "Уждеген". Я призвал в свидетели жену и сына, чтобы они подтвердили Борису мою правоту. Майор рассказал, что почти всех погибших перезахоронили в братских могилах. Он дал мне книгу погибших в Нестеровском районе. Тысячи фамилий. Нашел несколько знакомых. Поразился количеству явно еврейских фамилий. Во время войны как-то не приходило в голову обращать внимание на это. А сейчас, просматривая книгу, отчетливо слышал голос антисемитов: "Евреи не воевали". И не ханыга на базаре, а директор института профессор Кальченко сказал мне "Ордена можно было купить в Ташкенте". Это о евреях. В Красной армии их было 500000. Из них погибло около 200000 человек.
Что касается "посмертно получил звание Героя Советского Союза", то истоки легенды действительно забавны. Узнал я об этом, не тогда, "когда приехал из Израиля на свою могилу". Не приехал я даже в Москву в мае 2000 года получать диплом Международной премии "Феникс" в номинации "Поэтическое творчество". Не возвращался я в Россию.
В госпиталь, в котором я лежал после последнего ранения, поступил десантник из нашей бригады. Он растрезвонил, что меня представили к званию Героя. Я не знал, верить ли этому. Но вскоре я получил орден Красного знамени. На основании предыдущего опыта, когда меня награждали на две-три ступени ниже того, что причиталось по статусу, решил, что, может быть, десантник не соврал. Но, естественно, не стал выяснять. Прошло более трех лет. В день танкистов 9 сентября 1948 года мой друг Семен Резник, с которым мы учились в одной группе, рассказал в институте, что утром по московскому радио передавали воспоминания танкистов о погибшем однополчанине гвардии лейтенанте, Герое Советского Союза Ионе Дегене. Я Сене не поверил, решив, что это его очередной розыгрыш. Израильский профессор-хирург Семен Резник и сейчас обожает розыгрыши. Дома меня ждала телеграмма – вызов на переговорный пункт к 20.00. Телефона у меня, разумеется, не было. Вечером пришел на переговорный пункт. Звонил мой племянник, физик-теоретик, через несколько лет член-корр. Академии наук УССР. "Слушай, дядюшка, – сказал мне племянник, на шесть лет старше меня, – скромность, конечно, украшает человека, но скрыть от родного брата, что ты Герой Советского Союза?" Я уверил его, что не имел представления об этом. На следующий день пришёл к областному военкому. Он уже знал, о чём речь. Сказал, что направил запрос в наградотдел Верховного Совета СССР. Пришёл ответ: "Ждите Указа Президиума Верховного Совета". К двадцатилетию со дня победы стали вспоминать о бывших представленных и даже представлять непредставленных. Киевский областной военкомат направил запрос в наградотдел. Как жаль, что я не могу сейчас точно процитировать ответ. А смысл его такой: так как у Дегена достаточное количество наград, есть мнение, что нет необходимости присваивать ему звание Героя Советского Союза. Я лично считаю, что всё справедливо. А что запашок у этого ответа был, как говорил наш вождь, списсссфиссский, так я к этому уже привык.
Вот и покончено с "легендами", имеющими некоторое отношение к моему творчеству не медицинскому, непрофессиональному. Этим завершается книга. Я долго сомневался, стоит ли собрать в неё оставшиеся у меня случайно уцелевшие стихи. Кому эта книга нужна? Вероятно, только мне, и то в надежде… К превеликому моему сожалению, мои внуки не знают русского языка. Их родной – иврит. Они уже владеют английским и к окончанию школы будут знать его в совершенстве. Они учат арабский. А русский? Вот это и есть та самая надежда, надежда на то, что, повзрослев, они выучат русский язык хотя бы для того, чтобы прочитать книги безумно любящего их деда.
Стихи помещены в книгу в первозданном виде. Их можно было бы обновить, откорректировать отредактировать. Например, по поводу стихотворения "Из разведки" Лев Анненский написал, что первые две строки – Шекспир, а две следующие – комментарий к Шекспиру. В последней строке – ужасный по банальности. По поводу первых двух строк видный критик оказался избыточно щедрым. По поводу остальных точным. Сейчас, пятьдесят девять лет спустя, я могу улучшить последнюю строку, что в какой-то мере оправдает предпоследнюю. Но зачем?
Мне не хочется ничего менять и казаться лучше и умнее, чем я был в ту пору.
Конечно, если эта книга попадёт в пуки критика, то… Нет, не напрасно я следовал рекомендациям литконсультанта журнала "Юность" – читать Пушкина. Не уверен, что научился чему-нибудь. Но строки "Хвалу и клевету приемли равнодушно" никогда не забываю.
2001 г.
*Забавно: недавно я получил из Москвы увесистую бандероль. В ней два журнала "Отечественные записки" – номера 1 и 2 2006 г. Об этом журнале у меня не было ни малейшего представления. Оказывается, в них опубликованы главы из книги "Наследники Асклепия". Ни письма, ни объяснения. Но… и за это спасибо
