Обычно спор прекращали жёны, запрещая мужьям касаться этих взрывоопасных тем.

Забавно, что не только супруги двух хирургов были локальными миротворцами в компании. К счастью, дружба была сильнее политических противоречий. Одед, миллионер-предприниматель поддерживал рабочую партию. Парадокс. Евсей был ещё левее. Его неизменным соратником был Амос, профессор-историк. Именно на Амоса Бенямин обрушивал поток доказательств, когда в компании возникали политические споры. Но оба профессора, историк и хирург были окружены силовым полем, от которого отскакивали все доказательства Бенямина, и поддерживающего его хозяина авторемонтной мастерской Ицхака, и даже адвоката Цви, считающего себя либералом и голосующего за партии левее центра. Что касается аргументов Хаима, программиста с вязаной кипой, жителя поселения в Самарии, Амос и Евсей считали недостойным себя вступать с ним в спор. Ну как можно спорить с евреем, поддерживающим партию, в программе которой трансфер арабов, проживающих на земле Израиля, изгнания их из собственного дома?

Из четырнадцати членов компании только строительный подрядчик Овадия никогда не вступал в спор, никогда не поддерживал ни одну из сторон. Родители, сирийские евреи, привезли его в Израиль, когда он был полуторагодичным младенцем. Он отлично владел арабским языком. Именно его, раненого во время войны Судного дня, прооперировал и выходил Евсей. Именно тогда стали друзьями сорокадевятилетний профессор и двадцатишестилетний строительный рабочий. Именно этот рабочий ввёл Евсея в свою кампанию.

Их дружба не нуждалась в аттестации. Это была одна семья. Но и в семье бывают предпочтения, пусть даже незаметные. Естественно, что Евсей и Бенямин были более близки друг другу, чем остальным. Но и у остальных подобные пары не были исключением. Например, Овадия и Одед. До того, как их подобрали санитары и погрузили на вертолёт, раненый в живот и в ногу Овадия огнём из автомата прикрыл от сирийцев Одеда, раненого в обе руки. Это не могло не сказаться на отношениях двух солдат, ставших друзьями ещё за семь лет до этого.

Все одиннадцать друзей с первого дня армейской службы полюбили Овадию. Их призвали сразу после окончания школы, а Овадия успел два года проработать строительным рабочим. Этот парень, казалось, был рождён, чтобы оказывать помощь другим. Иногда даже себе в ущерб. Подрядчиком он стал накануне войны Судного дня. Отличный строительный специалист, он, тем не менее, не смог бы скопить денег, чтобы стать предпринимателем. От материальной помощи своего богатого друга гордый Овадия, безусловно, отказался бы. Поэтому Одеду пришлось провести весьма нелёгкую многоходовую комбинацию, чтобы в тайне от всех друзей сделать Овадию компаньоном подрядчика, а потом отделить его от компаньона. Но в отличие от большинства подрядчиков Овадия так и не стал состоятельным человеком. Он довольствовался тем, что имел, не желая наживаться на труде наёмных рабочих. Друзья знали это и ещё больше ценили Овадию, деликатно никогда не втягивали молчальника в спор. Во-первых, у него, единственного в компании, не было аттестата зрелости. Может быть, этим объяснялась его скованность? Возможно, он не считал себя в праве высказывать своё мнение в присутствии интеллигентов? Друзья знали, что Овадия смотрит по телевидению и слушает по радио арабские передачи. Не исключено, что он в какой-то мере считает себя причастным к арабам, и ему не следует подчеркивать свою причастность, поддерживая Амоса и Евсея? Возможно. Хотя не исключено, что причиной была просто его неразговорчивость. Так неопределённо полагали друзья.

В тот вечер в компании царило уныние. Прошло два дня после окончания странной войны, которую кто-то назвал второй ливанской.

– Так что, Амос, – спросил Ицхак, – ты же обозвал меня идиотом, когда шесть лет назад я сказал, что за бегство из Ливана Барака следует повесить за яйца?

– Но страна получила передышку на шесть лет.

– Передышку? Хороша передышка! Хизболла посчитала это своей победой и продолжала провокации. Захватила трёх наших солдат, убила их и обменяла тела убитых на кучу живых убийц-арабов. Правда, к телам убитых солдат добавили живого торговца наркотиками. Хизболла усовершенствовала брошенные нами бункеры и построила новые укрепления на границе.

– Если я не ошибаюсь, – вступил адвокат, – этот подонок, этот торговец наркотиками добрый знакомый обменявшего его премьер-министра.

– Премьер-министра… Мы поверили Шарону, талантливому генералу. Поверили, что он исправит ошибки Барака. – Яков поправил кипу и продолжал: – Арабов бегство Барака убедило в том, что мы не устоим против террора. Они начали интифаду. Из Газы ракетами непрерывно обстреливается Сдерот. Шарон подло разрушил цветущие поселения Газы и Северной Самарии, даже не попытавшись получить что-либо взамен. Арабов это убедило в результативности политики террора.

– Ты молчишь, Амос, – сказал Бенямин. – Эта война, надеюсь, убедила тебя и твоих единомышленников, постараюсь быть поделикатнее и не скажу – в преступности ваших убеждений. Ты же историк. Именно ты должен был привести массу примеров из прошлого и сравнить с ними нынешнее состояние Израиля. – Бенямин обратился к Амосу, надеясь на то, что ответит Евсей. Но его старый друг молчал. Может быть это молчание – признак начинающегося выздоровления?

– Самое ужасное для Израиля то, что мы проиграли эту войну, – сказал Ицик.

– Ну почему же проиграли? – Возразил Цви. – Как адвокат вполне профессионально я смею уверить вас в том, что мы победили. Количество жертв, потери оружия и материальный ущерб у Хизболла во много раз больше, чем у нас. Кроме того, вы упустили из виду моральный аспект. Вот ты, Яков приютил у себя в Самарии две семьи беженцев из Кармиэля.

– Одна из них даже была возмущена тем, что их отвезут на оккупированную территорию. – Улыбнулся Яков. – Хорошо наши левые распропагандировали новых репатриантов. Со стыдом они признались, что поверили им. Правда, домой они вернулись нашими друзьями.

– Ну, вот видишь, – усмехнулся Цви. – Война способствовала контрпропаганде. Одед из своих миллионов выделил значительную сумму, оплатив места в гостинице для беженцев. И при этом даже запретил упоминать его имя.