Эмма скривила рот, коснулась кончиком языка бокового зуба. У него явно расклад был не слишком хороший. А у нее — был. У нее было два марьяжа на руках.

— Согласна, — быстро сказала она и выдвинула на центр стола четыре фишки.

У него оказался королевский покер. Эмма поджала губы и нахмурилась.

— Еще фишки, — сказала она.

— Вначале рубашку.

Она подняла на него глаза.

— Мы сыграли только один кон. Я говорила, что нам надо больше фишек, чтобы было действительно интересно.

— Я получил удовольствие, — с улыбкой стоял на своем Стюарт и многозначительно указал на рубашку, что была на ней. Рубашку, которой она так опрометчиво рискнула.

— Не будьте таким жадным, — взмолилась она, при этом не переставая улыбаться.

Он поморщился:

— Когда придет время, я свое непременно возьму, даже не надейтесь на снисхождение. Вообще-то карточный долг — долг чести, но раз уж вы не умеете играть по правилам... — Он выложил еще по дюжине фишек, продолжая читать ей лекцию: — Моя ставка такова: если я проиграю дважды, мне придется расплатиться довольно дорогим пальто. А вот если я дважды выиграю...

Она пересчитала фишки и, отложив четыре, передвинула к нему.

— Я хочу выкупить мою ночную рубашку.

— Нет. — Он улыбался. — Вы можете ее только отыграть.

«Хвастливый негодяй», — подумала Эмма. Она смогла бы его обыграть. Вне сомнений, у нее в этих играх опыта больше. Но на следующем кону все, что у нее оказалось на руках, — это две девятки и джокер. Неужели он мошенничал, подтасовывал карты?

Она улыбалась ему так, будто имела на руках по крайней мере флэш.

И что? Он вновь пододвинул к центру свои проклятые фишки. Она бросила карты и встала.

— Да что это такое? Вы шельмуете!

Он быстро перегнулся через стол и одним движением смешал ее карты со своими.

— Снимайте ее, — приказал он.

— Что? — Она смотрела, как он тасует карты, аккуратно складывая их в стопку. — Подождите минутку. Вот так смешивать карты — самая последняя уловка начинающего шулера. Так поступают игроки, у которых вообще ничего на руках не было!

— Снимите, я ее выиграл.

— Ничего подобного. Вы забрали мои карты. Я хочу знать, что у вас было на руках.

Он засмеялся:

— Это не важно. Вы бросили карты.

— Нет. Вы смешали карты до того, как я могла сказать свое слово. У меня была пара королей, — соврала она. — По-честному, что у вас было?

— Королевский флэш, — сказал он, смеясь от души. — Повезло. Снимайте рубашку. — Одними подушечками больших пальцев он чуть разворошил колоду, поставил карты веером и, не глядя, перетасовал. Карты летали в его руках, послушные малейшему движению пальцев. — Я год прожил в Монте-Карло. Я вам об этом не говорил? И там я только тем и занимался, что играл. В основном в карты. Я выиграл, Эмма. — Он прищелкнул языком и подмигнул ей — эдакая дьявольская ухмылка, так для него характерная. — Единственное, что может быть лучше, чем женщина, стоящая напротив тебя в ночной рубашке, — это женщина, стоящая напротив тебя без ночной рубашки, потому что ты обыграл ее, имея на руках пару троек. Снимайте ее.

— Вы меня обманули!

— Я блефовал. Вы бросили карты потому, что поверили, будто мои намного лучше ваших. Эм, я вообще-то законопослушный гражданин, член парламента, помнишь? Мы создаем законы. А вы их нарушаете.

— Это несправедливо!

— Что? Блефовать? — Он засмеялся. — Блеф — основа этой игры. Ее суть.

Ей самой было до смерти противен этот жалобный писк обиженной школьницы, который исходил из ее уст, но ничего поделать с собой она не могла.

— Вы не станете меня заставлять. Вы джентльмен.

— На самом деле я вовсе не джентльмен. Это тоже блеф. Бросьте, Эмма. Мы оба это знаем.

— Монте-Карло, — пробормотала она. Он ее обвел вокруг пальца.

Она была в ярости, но в глубине души ей хотелось смеяться. Все это было забавным. Она сама была смешна. И все еще продолжалось — этот ловкий обман того, кто считал себя ловким обманщиком. Игра еще не закончена. У нее еще был припрятан козырный туз, о котором он ничего не знал.

Она встала и чуть не упала, наступив на одеяло.

— Если вы думаете, что получите рубашку прежде поцелуя, вы ошибаетесь. Сначала поцелуй, потом рубашка.

Он встал как-то неуверенно. Он, честно говоря, и не рассчитывал, что она согласится отдать долг.

О нет! Она отплатит ему сполна. Она поцелует его от души, потом разденется догола и тут же уйдет.

Все началось, как и было задумано. Стюарт осторожно обошел вокруг стола, пристально наблюдая за ней. Затем он заключил ее в объятия. Он поправил на ней одеяло, укутал поплотнее, после чего просунул руку под него и притянул ее к себе.

Под ночной рубашкой у него вообще ничего не было. Разумеется. Могла бы догадаться. Никто не носит ничего под ночной рубашкой. И все же ее собственное тело, также совершенно обнаженное под рубашкой, восприняло это с удивлением. Итак, между ними не было ничего, кроме двойного слоя шелка. И тогда его губы прижались к ее губам.

Она едва ли способна была удержать в памяти условия их договора. И вообще — как случилось, что он сейчас целовал ее? Она лишь помнила, что собиралась ответить на его поцелуй и получить от этого удовольствие, даже соблазнить его. Да, таков был ее план. Превосходный план, отличный. Языки, зубы... теплые, нежные-губы... сильные руки, обнимавшие ее. Тело, которое отреагировало почти мгновенно. Отреагировало так, как обычно реагирует на подобные вещи мужское тело. Та часть мужского тела, что может быть такой легкой, стала большой и твердой — она чувствовала давление в области живота.

Голова ее закружилась, когда Стюарт ее отпустил. Она зашаталась, но все же не упала.

— Еще, — пролепетала она.

Он больше не улыбался. Он был предельно серьезным. Грудь его вздымалась. Он дышал шумно.

Эмма отступила и замотала головой.

— Мы вели себя глупо, — пробормотала она. — Мы это придумали, но... нам не следовало. В Лондоне это все осложнит. А потом... Потом я так и останусь вашей соседкой у подножия холма, на котором живете вы. Давайте попрощаемся. Давайте прекратим на этом.

Он покачал головой.

— Снимите рубашку, — прошептал он.

Она нахмурилась.

— Вам это не даст ничего хорошего. Я себя знаю. Я не буду... — Она осеклась. Он или не верил ей, или ему было все равно. — Прекрасно, — сказала она. — Пусть будет по-вашему. Я сейчас ее сниму, а потом просто возьму и уйду.

На это он ответил:

— Подойдите к камину. Вы замерзнете. — Он был абсолютно серьезен.

Она медленно расстегнула первую пуговицу — она старалась успокоиться. Руки ее дрожали.

Он облизнул губы и отступил на шаг, чтобы иметь лучший обзор.

С сарказмом, зло она спросила:

— Вы как хотите, чтобы я ее через голову сняла или с плеч спустила?

Он удивился тому, что она вообще способна что-то говорить.

— Что? — переспросил он, словно вдруг перестал понимать по-английски.

— Ночную рубашку. Как снимать: через верх или через низ?

— Давайте я сам. — Он шагнул к ней.

— О нет! — Она от него попятилась. — Вы выиграли свою рубашку, и я должна вам ее отдать. Если вы станете сами ее снимать, я расценю ваши действия как... как сексуальные действия без моего согласия. — Она почувствовала, как едва заметная улыбка, будто она жила у нее в животе, согрела ее там.

Секунду он казался встревоженным, после чего засмеялся низким и тихим смешком. Игра. Они играли в весьма серьезную игру, серьезную, но захватывающую. И она принимала в ней участие. Ничего в этой игре опасного не было, покуда можно было по обоюдному согласию отодвигать и придвигать границу. В этой игре никто из них не знал, каким будет исход, потому что никто полностью не контролировал ситуацию.

— Хорошо, я вас не трону, — сказал он. Но в следующий момент он уже был рядом. Он сбросил одеяло и коснулся ворота ее рубашки.

— Прекратите, — сказала она даже немного сердито, — вы не можете меня трогать.