Мы допили джин. Я рассыпался в извинениях и, пошатываясь, направился к двери, зажав под мышкой драгоценную картину.

Горас Даттон проводил меня до лифта. Его палец попал на кнопу вызова только с третьего раза. Лифт наконец пришел. Я шагнул в кабину, но Даттон остановил меня:

– Знаете что, Биллингс?

– Ну?

– Я начну писать эту картину прямо сейчас, вечером... Мне пришла в голову великолепная идея насчет дисгармонирующих красок... Знаете что еще?.. Вы подали мне мысль относительно необычных рам. Я вставлю эту картину в восьмиугольную раму, причем все ее стороны будут разной длины. Дисгармонирующие краски и перекошенная рама! Биллингс, вы одно из самых редких явлений на свете, ибо способны вдохновить гения!

Дверца лифта закрылась.

Я нашел такси в квартале от «Вистерия Апартментс». Чувствовал я себя отвратительно и зашел в кафе при отеле, выпил три чашки черного кофе. Потом я поднялся в свой номер, лег на кровать, но через десять минут встал и пошел в ванную. Меня вырвало, и сразу же пришло облегчение. Я позвонил горничной и попросил принести еще кофе.

Только восстановив таким образом пошатнувшееся здоровье, я нашел в себе силы позвонить и заказать разговор с Баркли Фишером.

– Как дела? – обрадовался он моему звонку.

– Неплохо, – ответил я. – Собираюсь встретиться с Кэдоттом. Я узнал, где он сейчас находится.

– Где?

– В «Роудсайд-мотеле» в Вальехо. Он зарегистрировался там под именем Джорджа Чалмерса.

– Где вы сейчас?

Я сказал.

– Что вы собираетесь ему сказать? – В трубке отчетливо раздался треск его пальцев.

– Поговорю с ним... – Я пытался подавить возникшую неприязнь к этому человеку.

– Но что вы ему скажете?

– Уж я найду что!

– Лэм, что с вами? – обеспокоенно бубнил Фишер.

– Со мной все в порядке, – отрезал я. – Кэдотт нашелся. Поверьте, это было нелегко. Я позвонил вам, чтобы сообщить, что мы добились определенного прогресса в вашем деле.

Повесив трубку, я посмотрел на себя в зеркало. Вытер лицо влажным полотенцем и растянулся на постели. Кофе начал оказывать свое действие, и я был уже почти в форме, но стоило закрыть глаза, как все поплыло передо мной.

Я взглянул на часы – пять часов дня. Не вставая с кровати, я дотянулся до телефона и заказал разговор с Бертой Кул.

Вскоре в трубке послышался ее бесстрастный голос. Рассказав ей о положении дел, я добавил:

– Берта, мне просто хотелось успокоить тебя.

– В отношении чего?

– В отношении одной статьи в расходной ведомости. Я потратил пятьдесят семь долларов.

– Пятьдесят семь баксов за один присест?

– Да.

– На что? Твои расходы на джин обычно не превышают пяти долларов, но зачем же накачиваться шампанским?

– Я купил картину, – сообщил я. – Она называется «Восход над Сахарой», и я вставлю ее в лиловую раму.

– Это междугородный разговор, пьяный дурак! – завопила Берта. – Переходи к делу. Зачем ты позвонил мне и почему ты пьян?

– Меня никто не понимает, – ответил я.

Берта швырнула телефонную трубку на рычаг. Я вызвал телефонистку и попросил ее разбудить меня в семь часов. Итак, в моем распоряжении было два часа отдыха. Потом я поеду в Вальехо и увижусь с Джорджем Кэдоттом.

В мою дверь стучали. Сознание медленно возвращалось ко мне. Стук прекратился. Я лежал на кровати, раздумывая, как мне следует поступить. Наверное, стучали не в дверь, а просто в моем мозгу кому-то вздумалось забивать гвозди. Я проснулся от того, что мне показалось, что я должен что-то сделать, но не мог вспомнить, что именно.

Однако стук в дверь возобновился. На этот раз ошибиться было невозможно. Каждый удар отдавался внутри моего черепа, как револьверный выстрел в запертой комнате. Я с трудом сел и включил лампу, стоявшую на ночном столике возле кровати, потом подошел к двери и открыл ее.

На пороге стоял Баркли Фишер.

– Хэлло, Фишер, – сказал я.

– Что тут с вами происходит? – взволнованно начал он. – Я еле вас добудился! Вы спите так крепко? Вы даже не раздевались...

– Не до того было, – буркнул я.

В горле пересохло, а вкус во рту был такой, словно там ночевало коровье стадо. Я посмотрел на часы. Было половина четвертого.

– А что вы здесь делаете? – спросил я.

– Я не мог заснуть, – сознался он, – и прилетел ночным самолетом.

– А что вы сказали жене?

– Лэм, я солгал Минерве, – торжественно заявил он. – Видите, до чего довела меня эта проклятая история? Мне пришлось солгать Минерве.

– Печально.

Я подошел к телефону, снял трубку и спросил:

– Я просил разбудить меня в семь часов. Почему мне не позвонили?

– Минутку, – ответил приятный женский голос.

Наступило молчание, потом голос сказал:

– Да, мистер Лэм, вы просили разбудить вас в семь часов. Вам не позвонили, потому что еще нет семи. Сейчас половина четвертого.

– Соедините меня с комнатой обслуживания.

На этот раз телефонистка сделала то, что я от нее хотел, и я заказал кувшин холодного томатного сока, бутылку острого соуса и пару лимонов. Я улегся в постель, подсунув под спину подушки.

– Что сказал Джордж Кэдотт? – не унимался Фишер.

– Я еще не виделся с ним.

– Но ведь вы сказали мне по телефону, что собираетесь поехать в Вальехо. Почему вы этого не сделали?

– Главным образом потому, – ответил я, – что просил разбудить меня в семь часов, а дура телефонистка решила, что я имел в виду семь часов утра.

– А что вы имели в виду?

– Я имел в виду семь часов вечера. Мне пришлось вчера выпить восемь или десять стаканов джина с приятелем Кэдотта, чтобы узнать, где прячется Джордж, и я хотел перед поездкой в Вальехо пару часов соснуть.

– И вы проспали?

– Да.

Фишер хрустнул пальцами. Его водянистые голубые глаза с упреком смотрели на меня, и даже костяшки на его руках издавали какой-то обвиняющий звук.

– Я надеялся, что к этому времени уже все удалось уладить.

– Кэдотт прячется. Мне пришлось предпринять героические усилия, чтобы узнать его адрес.

– Почему он прячется?

– Ваша приятельница Лоис Марлоу посоветовала ему забраться в какую-нибудь нору и не высовывать носа.

– А почему она посоветовала ему это?

– Надеюсь выяснить это в самое ближайшее время, – ответил я. – Она хотела вывести его из игры, и ей это удалось.

Фишер пролепетал с несчастным видом:

– В данный момент, Лэм, Кэдотт, возможно, пишет письмо Минерве. Он может даже просто снять трубку и позвонить. Он опасен. Мы не имеем права терять ни секунды.

– Хорошо. Чего вы от меня хотите? Чтобы я позвонил этому парню в четыре часа утра и сказал: «Послушайте, Кэдотт, вы не должны причинять хлопот Фишеру, потому что это грозит ему многими осложнениями». Такая тактика будет ему только на руку, он поймет, что вы боитесь его, уверует в свою силу и начнет пользоваться ею. Кэдотт – это ревнивый фанатик, который жаждет переделать мир.

– Что же нам делать? – упавшим голосом спросил Фишер. – Как помешать ему связаться с Минервой?

– У меня есть одна идея, но я буду обсуждать ее только после того, как получу свою кварту томатного сока.

Фишер расхаживал по комнате и трещал пальцами. Этот звук напоминал пистолетный выстрел.

– Вы сняли комнату? – спросил я.

– Нет.

– Так снимите.

– Я не могу спать.

– Зато я могу.

– Вы уже достаточно спали, – тоном обвинителя сказал он.

– Скажу больше, – ответил я. – Я купил картину.

– Картину?

– Совершенно верно. Я купил ее на ваши деньги. Она стоила пятьдесят семь долларов. Ее автор – Горас Даттон, и она называется «Восход над Сахарой». Хотите взглянуть?

Он посмотрел на меня как на помешанного.

Я подошел к столу и развернул картину.

– Боже мой! – воскликнул он, отступив назад. – И вы купили это?

– Совершенно верно. Это был единственный способ узнать адрес Кэдотта. Кроме того, мне пришлось купить бутылку джина и выпить ее вместе с автором этого шедевра.