В дверь постучали. Это официант принес заказ. Постукивание льда в кувшине с томатным соком показалось мне сладчайшим звуком на свете.

Я налил сок в большой стакан, опустил туда лед, капнул немного острого соуса, выжал лимон и стал с наслаждением поглощать это жидкое пламя.

Фишер продолжал пялиться на картину Даттона.

– Хотите? – Я указал на сок.

Он покачал головой.

– Перед тем как подняться сюда, я выпил кофе. Мне ничего не хочется. Лэм, все-таки меня беспокоит это дело.

– Еще бы!

– Мы должны выиграть время.

Я кивнул.

– Ну вот, – наступал он, – вы говорите, шантажисты действуют с перерывами, так сказать, в рассрочку. Первая плата является первым взносом.

Я снова кивнул.

– Но мы ведь можем уплатить и тем самым выиграть время, – сказал он.

Я сделал себе еще одну порцию томатного коктейля.

– Вся беда, Фишер, в том, что это не шантаж.

– А что же это такое?

– Я еще не разобрался окончательно, но, по-моему, это проблема для психоаналитика.

– Что вы имеете в виду?

– Мне кажется, Кэдотт чем-то обеспокоен. Он считает себя грешником. Поэтому у него выработался комплекс, в силу которого он стремится обнародовать грехи других людей и тем самым убедить себя, что он ничуть не хуже остальных. Психоаналитики, наверное, подберут этому название, я его не знаю. Я называю это попыткой искупления некоей вины. Кэдотт в каком-то смысле ведет крестовый поход против порочного мира.

– Ну и что? – не понял Фишер.

– Когда совесть так мучает человека, он готов исповедоваться любому, кто захочет его выслушать. Я не удивлюсь, если смогу уговорить Кэдотта рассказать мне, что именно его беспокоит.

– И тогда мы бы поменялись ролями. Кэдотт был бы в наших руках под угрозой разоблачения?

– Нет, я не имел это в виду. Мне кажется, что, если бы Кэдотт облегчил свою душу, он бы успокоился и стал принимать жизнь такой, какая она есть, а не старался бы изменить ее. Тогда бы он перестал терзать Лоис и сам не мучился.

– Должно быть, Лэм, вы располагаете информацией, которой у меня нет.

– А почему бы и нет? Ведь вы меня за тем и наняли.

– Можете не напоминать мне об этом, – сказал он.

– Подумайте сами. Живет парень с довольно-таки строгими нравственными принципами, влюбленный в мисс, которой нравится общество, смех, разнообразие. По большей части он нормальный человек со всеми своими достоинствами и недостатками, а потом вдруг становится мрачным, непреклонным реформистом-фанатиком. Он считает, что вы поставили Лоис Марлоу в двусмысленное положение, и пишет письмо, в котором угрожает испортить вашу репутацию. Он собирается разоблачить вас, с тем чтобы Лоис Марлоу покаялась в своих грехах, а вы признались в измене жене. Я приезжаю повидаться с ним, а он прячется. Ну как все это согласуется?

– Не знаю, – признался Фишер.

– Я тоже не могу придумать этому никакого объяснения, кроме моей теории. Парень эмоционально неустойчив. Вероятно, он угрожал не только вам, но и другим мужчинам.

– И что из всего этого следует?

– Многое. Зависит от того, как именно он поступал с другими испорченными – с его точки зрения – людьми. – Я отпил немного сока.

– Что ж, признаю, ваша идея звучит правдоподобно, – после некоторой паузы произнес Фишер. – Но мне кажется, разумнее было бы заплатить этому человеку.

– Ладно. Поедем к нему вместе. Если это шантаж, вы подождете, пока мы не придем к соглашению. Лично я думаю, что это не шантаж... Где ваш чемодан?

– Внизу. Я сниму номер и зайду к вам часов в восемь. Мы позавтракаем и поедем в Вальехо.

Я покачал головой:

– Заходите ко мне в половине восьмого. Мы позавтракаем и выедем отсюда в восемь.

– Хорошо, тогда до половины восьмого.

Фишер ушел. Я разделся, залез в ванну с теплой водой, помок в ней минут двадцать, затем принял душ, вытерся насухо и побрился. Мой костюм был помят, и я вызвал дежурного и попросил отгладить его и занести обратно в комнату без пятнадцати семь.

Потом я допил томатный сок.

«Восход над Сахарой» раздражал мой тонкий художественный вкус и вызывал неприятные воспоминания. Я повернул картину к стене, послал рассыльного за газетами и почитал немного, а потом подремал, пока ровно в семь утра меня не разбудил звонок телефонистки. Я извлек из чемодана свежее белье и рубашку, а грязное отдал в стирку. Слуга принес мне выглаженный костюм. Одевшись и приготовившись к новой встрече с клиентом, я спустился в бар.

Фишер уже сидел за стойкой и пил кофе.

– Доброе утро, – как можно приветливее произнес я. – Вы меня опередили.

– Я не мог заснуть. – Он печально посмотрел на меня.

– И давно вы здесь сидите?

– Бар открылся в шесть тридцать. Я здесь с открытия.

– Будете завтракать?

Он покачал головой:

– Только кофе.

Я сел на свободный табурет рядом с ним и сказал официантке:

– Апельсиновый сок, чернослив, яичницу с ветчиной. Счет – этому джентльмену.

Фишер подал пустую кофейную чашку через стойку и попросил:

– Еще кофе.

– Лучше бросьте это, – посоветовал я. – Кофе только взвинчивает нервы, а вы и без того уже возбуждены сверх всякой меры. Лучше съешьте яичницу.

Фишер скорчил гримасу отвращения.

– Даже думать о еде противно.

Я же быстро управился с завтраком. Официантка принесла Фишеру счет. Он расплатился, оставив двадцать пять центов на чай. Я вынул из кармана серебряный доллар и положил на стойку:

– Это за то, что вы надоедали ей с раннего утра.

Он посмотрел на монету.

– Пожалуй, вы правы. – Он сунул в карман свои двадцать пять центов.

– Держу пари, что прав, – ответил я, добавив к доллару еще пятьдесят центов.

Официантка молча наблюдала за этими манипуляциями. Она улыбнулась мне и посмотрела на Баркли Фишера как на марсианина.

Он вышел из бара, треща пальцами.

– Как мы поедем? – спросил он.

– Я взял напрокат машину.

Нам пришлось прокладывать путь в потоке встречных автомобилей, вливавшихся в город со стороны залива. Потом мы выбрались на автостраду и взяли довольно высокую скорость. Вскоре мы прибыли в Вальехо, и я без труда нашел «Роудсайд-мотель».

– Мы будем его искать под вымышленным именем? – спросил Фишер.

– Не говорите глупостей, – ответил я. – Мы вообще ни у кого ничего не будем спрашивать. Мне известно, что он водит спортивную машину и зарегистрировался под фамилией Чалмерс. Сперва надо просто осмотреться.

В этот утренний час мотель уже покинула добрая половина постояльцев, и горничные убирали номера.

Я посоветовал Фишеру расправить плечи и напустить на себя уверенный вид.

– Первая заповедь сыщика, – сказал я ему, – ни в коем случае не показывать окружающим, что вы что-то ищете. Надо вести себя так, как будто вы хорошо знаете, куда и зачем идете. Потому что, если вы будете суетиться, вас могут остановить, чтобы помочь, и тогда запомнят. Вы должны идти целеустремленно, но без особой спешки. Если вы не нашли то, что искали, поспешите отойти, как будто что-то забыли.

Идя по подъездной аллее, я увидел спортивную машину рядом с дверью 24 номера.

– А теперь что? – засыпал меня вопросами Фишер. – Мы нашли этого парня, и что это нам даст?

– Теперь мы с ним поговорим.

Мы подошли к двери его номера, и я постучал. Никто не ответил. Я постучал сильнее. Тот же результат.

– Наверное, он завтракает, – предположил я. – Пойдем посмотрим.

Мы зашагали мимо конторы мотеля к ресторану.

– Вам известно, как он выглядит? – спросил Фишер.

– Я думаю, что смогу его узнать, – ответил я. – Самоуверенный и нетерпимый фанатик... У него высокие скулы, густые волосы, горящий напряженный взгляд и слабый безвольный рот. Движения резкие, нервные, нетерпеливые.

Мы зашли в ресторан. Фишер взял себе чашку кофе, а я тост с корицей и чашку шоколада.

Медленно, осторожно я принялся разглядывать посетителей ресторана. Среди них не было Джорджа Кэдотта, если только я не ошибся в определении внешности этого парня.