Я устало села на твидовое сиденье моего «Дэу», сунула ключи в замок зажигания, сняла туфли и пошевелила пальцами ног. Но усталость моя была не физической, меня измотало противоборство. Он хотел установить отношения «раба — хозяин», я же привыкла «работник — работодатель», включая уважение и чувство локтя. Моя роль в его сценарии сводилась к слепому повиновению, я же привыкла быть членом команды, и даже в некоторых случаях ее мозгом.
— Спасибо, Владимир Станисласович, подсунули работенку, — мысленно поблагодарила я босса, поворачивая ключ и прислушиваясь к ласковому гудению мотора. Надо поинтересоваться семейной историей господ Хадраш, может многое мне станет ясным.
Сынок явно не любит папочку. Я, в его мыслях, связана с Владимиром Станисласовичем прочной нитью, отсюда и негатив. Я буду умницей, и не буду поминать имя моего босса даже в контексте.
Пришлось помотаться по городу скупая указанные в списке принадлежности, в издевку, от себя добавила лишь освежитель воздуха. Пусть примет на свой счет.
Подъезжая к дому, где проживал Станислас, я обнаружила скопление разномастных джипов на проезжей части и в подворотне.
— Черт, машину припарковать негде, — помянула я лукавого и вспомнила зеленые глаза Станисласа, — знать бы местность, а то придется бросить малышку, где попало, и идти пешком…
Я попыталась влезть между двумя джипами, в образовавшуюся и как мне показалось подходящую для моей малолитражки щель, но наглый окрик заставил меня передумать:
— Эй ты, смотри, куда ставишь свое ведро!
Назвать мою ласточку ведром! Какое кощунство! Я подняла глаза вверх и в окне джипа увидела ухмыляющуюся рожу. Она была необъятна, глаза наполовину прикрывали поднявшиеся в улыбке щеки. «Вот это экземпляр!» — внутренне ахнула я и поспешно дала задний ход.
— Гы, гы, гы! — раздалось мне в след.
Наконец я нашла место в тихом дворике, но до дома Станисласа пришлось пройтись пешком. «Даже хорошо», — подумала я, пытаясь по привычке во всем найти хорошее.
— «Ноги разомну!». Размахивая, как девчонка, плоской сумкой, в которой находился мой ноутбук, я шла по оживленной улице. Прошла мимо джипа, в котором курила «рожа», выпрямила спину и показала язык, прекрасно зная, что «рожа» не видит. Свернула в темную подворотню и вышла во двор.
Двор Станисласа был мал, тих и немноголюден. Газоны и клумбы обнесены коваными оградами. Маленькая детская площадка, на скрипучих качелях которой старушка качала круглощекого бутуза. Старушка устала и пыталась отцепить его толстенькие пальцы от металлических прутьев, но ей это было не под силу. Бутуз заверещал, как павлин в брачный период, старушка оставила свои попытки и смиренно раскачивала качели вновь. Мне стало жалко бедняжку, и я подошла к ним.
— Малыш, — ласково сказала я, хотя мои глаза сверлили эгоистическое создание, — хочу узнать, какое занятие тебя отвлекло от встречи с Хрюшей и Степашкой? Ты не любишь передачу «Спокойной ночи малыши»?
Бутуз вздрогнул, перевел глаза на старушку, вскочил с качелей и, переваливаясь на крепких ножках, припустил к парадному. Старушка, крикнув мне на ходу «спасибо», метнулась за ним.
— Скажет ли он тебе «спасибо», когда обнаружит, что еще целых сорок минут мог бы мучить скрипом соседей, — сказала себе я.
Дом стоял буквой «П», трехэтажное здание, постройки начала века. Фасад был отремонтирован и покрашен, лепнина украшала оконные проемы, крышу центрального парадного поддерживали атланты, боковые парадные удостоились кариатид.
Развернула записку с адресом и взглянула на нумерацию подъездов. Центральный. Я направилась к парадному, где недавно хлопнула дверь, пропуская старушку-няню и ее мучителя.
Диктуя свой адрес, Станислас сообщил мне, что в парадном демократично установлен домофон, вместо цепкой, как бульдожка консьержки. Я поднялась на третий этаж, с любопытством разглядывая огромные пролеты и гладя рукой отреставрированные и блестящие лаком перила. Я жила в обыкновенной девятиэтажке хрущевских времен, и не знала какие чудесные ощущения может вызвать гладкая лаковая горка старого парадного. Немного позавидовала Станисласу. Только немного.
На этаже располагались две квартиры. Двери, оборудованные видеосистемами, казались неприступными. Следуя инструкции Станисласа, я поочередно открыла три замка и, войдя в холл, набрала номер охранного бюро. Мне ответили, что предупреждены о моем посещении. «Слава богу, что Станислас не прикусил язык!» — про себя посмеялась я, некстати вспомнив шутку об импотентах, но тут же устыдилась, кстати вспомнив наше утреннее знакомство.
Пройдя в гостиную, я окинула взглядом комнату. Минимализм. Много свободного пространства, минимум мебели. На стене картина с сюрреалистическим сюжетом.
Обнаженная женщина с выбеленными волосами и перекошенным красным ртом, своим розовым телом напоминала надувную куклу из сексшопа. Рядом с женщиной, все еще обвивая ее своими щупальцами, распластался раздавленный паук. Красно-черные внутренности наружу. Брр, каким надо обладать воображением, что бы нарисовать эту картину, и каким художественным вкусом, что бы повесить ее у себя дома?
— Извращенец, — пробормотала я.
Я прошла в кабинет, включила настольную лампу и порадовалась, что хоть здесь обстановка соответствовала стилю здания. Старинный красного дерева стол, тяжелые портьеры, многочисленные книжные шкафы поблескивали истертыми золотыми корешками книг.
Открыв запертый на ключ верхний ящик, вытащила нужную папку и пролистнула страницы.
— Catch! — воскликнула я, словно героиня шпионского фильма. Обстановка располагала, кабинет напоминал голливудский кадр. Исполнив порученное дело, я засобиралась в обратный путь. Чем руководствовалась я, когда решилась заглянуть к нему в спальню? Не знаю, любопытство подняло свою маленькую голову, которой я неустанно и щедро раздаю затрещины за непомерность.
На цыпочках, хоть и находилась в квартире Станисласа на законных основаниях, я направилась в комнату, которую я сразу определила спальней.
Ну и ну! Гарем турецкого султана! Шелковые полосатые подушки разбросаны на пушистых коврах и в изобилии на низком топчане, заменяющим Станисласу кровать, укрытым тонким шелковистым покрывалом. Окна задрапированы так, что дневному свету мудрено проникнуть в царство любви и порока. Мысли о моногамии, не могли посетить здесь человеческое существо, независимо от пола. Духи одалисок и страстных восточных князей прятались в рисунках гобеленов, украшающих стены «спальни» Станисласа. Чувствовалась рука умелого дизайнера.
Я была удивлена, насколько три помещения отличались друг от друга. И конечно не устояла против желания прилечь на это чудо. Подушки пахли пряными духами и благовониями, некогда курящимися на подставках. Запах одурманивал, я закрыла глаза и представила зеленые, но не лукавые, а подернутые страстью глаза Станисласа.
В голове застучали тревожные молоточки: «Опомнись!». Я вскочила с развратного ложа, и, наскоро вдев ступни в туфельки, поспешила убраться восвояси. Не помня себя, я сообщила в охранное бюро, что покидаю квартиру, заперла замки и припустилась к своей «ласточке».
Дома меня встречал Базиль, с укором глядя своими голубыми глазами, будто журя за долгое отсутствие. Я погладила любимца по шерстке, он замурлыкал, и все мелкие неприятности сегодняшнего дня стали бледнеть и размываться, словно рисунок акварелью случайно залитый водой.
Всю ночь мне снились страстные зеленые глаза князя Станисласа и белая марлевая шапочка «пупса».