– Ну?

– Оставьте рядового Павлова в моей роте, – враждебно сверкая глазами, попросил Иван.

Дьявольская усмешка мелькнула на красивом безжалостном лице уязвленной женщины.

– Быть по сему, но при одном условии…

– Извольте приказывать, – сказал Нахимов.

– Итак, я передаю рядового Павлова в ваше личное распоряжение, господин капитан, – промолвила госпожа Меллин, – а что касается смехотворных филантропических сентенций французских философов, то в данном случае попытайтесь о них забыть, дорогой Нахимов, и купите себе заблаговременно хорошую плетку, ибо собак и слуг надобно сечь!

Через несколько дней после разразившейся катастрофы, низринувшей Павлова с его призрачной высоты к ногам заносчивых врагов и бесповоротно отдавшей его на их произвол, Тобольский полк был направлен в полевой лагерь, который согласно особому распоряжению Екатерины Второй, большой почитательницы Фридриха Великого, был устроен для войсковых маневров по прусскому образцу и находился лишь в часе езды от Царского Села.

Новоиспеченный капитан Иван Нахимов стал здесь предметом самого пристального внимания как со стороны офицеров, так и придворных дам, которые по обычаю того времени, кто анонимно, кто вполне открыто перед всем светом, одаривали его дорогими вещами. Он как раз сидел в своей палатке с несколькими товарищами за игрой в карты, когда туда вошел лакей в ливрее царской дворцовой прислуги, поклонился, передал любимцу фортуны большой сверток и тотчас же снова исчез.

– Ага, новый подарок, счастливчик! Что бы это могло быть! – перебивая друг друга, закричали молодые офицеры.

Нахимов осторожно развернул упаковку. В ней оказалась одна из тех роскошных шуб, какими Екатерина Вторая имела обыкновение одаривать французских философов, когда те приезжали в Петербург навестить ее.

Возглас единодушного восторженного изумления последовал за распаковкой.

Нахимов поднял вверх поистине царский подарок и рассмотрел его: это была большая просторная шуба из зеленого бархата, подбитая и щедро отороченная темным собольим мехом.

Подлинно великокняжеская шуба! – воскликнул один из товарищей.

– Да, под стать самому царю, – заверил другой.

– Но что я с ней буду делать? – вздохнул Нахимов, который уже успел стать тщеславным, точно кокетливая женщина. – Не могу же я носить ее со своим мундиром!

– Что ты выдумываешь, – перебило его несколько голосов разом, – ведь это же домашняя шуба!

– Давай-ка, примерь ее, – сказал молодой поручик и хотел было сам помочь Ивану облачиться в подарок.

– Нет, нет, – возразил тот, для чего же у меня денщик? Эй! Павлов!

Бывший капитан быстро и послушно, однако без тени смирения, подошел к ним. Он носил теперь обыкновенный солдатский китель, но был по-прежнему аккуратно причесан.

– Помоги-ка надеть шубу! – приказал Нахимов.

Павлов молча повиновался.

– Великолепно! – воскликнули офицеры.

В домашней шубе Нахимов и в самом деле выглядел просто великолепно, чуть ли не как переодетая женщина, одна из екатерининских амазонок.

– Однако к ней, бесспорно, не хватает турецких шаровар и домашних сапожек! – решил молодой граф, побывавший в Париже.

– Ты думаешь? – промолвил Нахимов. – Что ж, это можно попробовать. – Он уселся на кровать и протянул Павлову ногу. – Ну, чего пялишься? – нетерпеливо закричал он, когда бывший капитан, задумавшись, на мгновение замешкался. – Стягивай! Ты теперь обыкновенный солдат, мой денщик, следовательно, мой раб, или…

Павлов повиновался. Когда туалет был закончен, Нахимов подошел к зеркалу и с удовлетворением осмотрел себя со всех сторон.

– Ну, твоя красавица действительно щедра, – сказал молодой граф.

– Как? Кто? – удивленно спросил Иван.

– Я имею в виду нашего красивого полковника, госпожу Меллин!

У Павлова от услышанного даже губы побледнели.

– Госпожа Меллин?! – удивился Нахимов. – Ты считаешь, что она…

В ответ товарищи громко расхохотались. Между тем Нахимов ненароком сунул руки в карманы шубы.

– Ой, что это? – пробормотал он, вытаскивая небольшой футляр.

– Еще что-то? Позволь взглянуть, – попросили товарищи.

Нахимов открыл футляр и вместе со всеми застыл, потеряв дар речи, ибо в нем лежал портрет царицы, оправленный бриллиантами, и написанная ее собственной рукой записка.

«Великолепному капитану Ивану Нахимову от благорасположенной к нему императрицы Екатерины Второй».

Нахимов покраснел до кончиков ушей, но не оттого, что, как подумали товарищи, нежданно-негаданно удостоился многообещающей милости императрицы, а от высказанной графом идеи, что подарок мог быть от госпожи Меллин.

«Стало быть, это уже был общеизвестный факт, сказал он самому себе, что тебя любит эта прекрасная женщина, и что ты, в свою очередь, тоже любишь ее. Все это значит, только вы сами, ты и она, об этом даже не догадываетесь. Однако товарищи правы – такое положение нужно изменить!»

И словно бы желая дать ответ на его полурассерженный, полуобрадованный монолог, в это время на пороге его палатки появилась госпожа Меллин в сопровождении двух других амазонок: княгини Любины Меншиковой и Ядвиги Самаровой.

– О! Сударыня! – запинаясь проговорил Нахимов в замешательстве. – Я, как вы изволите видеть, совершенно не в надлежащей форме, дамы… этот наряд…

– Наряд, хочу заметить, роскошный и импозантный, что свидетельствует о вкусе того, кто его выбирал, – произнесла госпожа Меллин, в лорнет разглядывая Адониса.

Павлов стоял в стороне ни живой ни мертвый.

– Наверное, чей-то подарок, – заметила госпожа Меллин, задрожав от ревности.

– Да, подарок, – робко, точно школяр, подтвердил Нахимов.

– От какой-нибудь дамы?

– Да… от… дамы.

– И кто же эта дама?

– Это… это… – Нахимов вытер со лба пот приговоренного к смерти, – это императрица.

– Императрица! – проговорила госпожа Меллин с наигранным безразличием. – Я именно так и предполагала, у нее есть вкус, отменный и тонкий вкус.

– Однако не желают ли дамы присесть? – предложил Нахимов, которому кровь ударила в голову. – Эй, Павлов, подай-ка стулья!

Госпожа Меллин, только сейчас заметившая своего бывшего обожателя, надолго задержала на нем странный взгляд своих темных глаз, затем вместе с княгиней Меншиковой опустилась на оттоманку, у входа в палатку.

– Мы хотим посидеть на свежем воздухе, – сказала она.

– Поставь стол и стулья перед палаткой! – приказал Нахимов.

Бывший капитан повиновался с усердием холопа, опасающегося побоев. Когда все расселись, Нахимов велел подать холодные закуски и вино. В один миг все было исполнено.

– Довольны ли вы своим денщиком? – небрежно поинтересовалась госпожа Меллин, пока Павлов наполнял бокалы.

– Совершенно доволен, – сказал Нахимов, – он послушен как собака и юрок как молния. Будь он, впрочем, другим, то я из тех людей, кто его скоренько бы выдрессировал. Еще бутылку!

Павлов поспешил принести ее.

– О! Как вы сегодня красивы! – начал Нахимов, пододвигая свое походное кресло ближе к госпоже Меллин.

– Я?.. И почему именно сегодня? – улыбнулась в ответ госпожа Меллин. – Что-то раньше вы никогда не замечали, что я красива, господин капитан.

– Я… в самом деле, – запнулся Иван, – как бы я и раньше мог отважиться на такое признание, однако я всегда готов был поклясться, что вы самая красивая женщина при нашем дворе.

– Уточню; после императрицы, – с коварной досадой ввернула госпожа Меллин.

– Нет, прежде императрицы.

– Вы вдруг так галантны!

– Я не галантен, я влюблен, – прошептал Нахимов.

Госпожа Меллин пожала плечами.

– Я знаю, что вы противница мужчин, – продолжал Адонис, – что люблю я без всякой надежды на взаимность.

В эту минуту вернулся Павлов и, откупоривая бутылку, услышал последние слова.

– Отчего же без надежды? – возразила госпожа Меллин, кокетливо поигрывая веером.