– И слов я тоже не понимаю, – сказал гренадер, – это не наш язык.

– Совершенно верно, – промолвила в ответ госпожа Меллин, – это французский, книга называется «Кандид», а человека, ее написавшего, зовут Вольтер, он является величайшим умом современности, которого императоры и короли почитают как себе равного.

– Мне хотелось бы почитать эту книгу, – заявил Иван, – я вообще все хотел бы прочитать, всему выучиться, узнать все, что было и что есть, заглянуть в грядущее, я хотел бы познакомиться с древними летописями и изведать, как живется в чужеземных краях, во Франции и у турок.

– Ну, твое желание вполне исполнимо, – с улыбкой молвила госпожа Меллин, – ты мне нравишься, ты мне чрезвычайно нравишься, я буду давать тебе уроки, да, я сама займусь твоим образованием.

– Благослови вас Господь, – воскликнул гренадер, по обычаю русских мужиков бросаясь ниц перед своим полковником и целуя край светлого женского платья, – все святые угодники пусть будут вашими заступниками, а французскому языку я тоже выучусь?

– Конечно, и французскому языку тоже! – засмеялась госпожа Меллин.

Год и даже больше прошло с того утра на учебном плацу, и благодаря попечению своей наставницы, красивого полковника, руководствовавшейся принципами Руссо[11], благодаря учителям и еще более благодаря поразительной русской пластичности, Иван Нахимов из невежественного крестьянина, полудикого крепостного превратился в достаточно образованного и воспитанного человека.

Он, хоть и поверхностно, но знал о мире, его устройстве, об истории, географии, естествознании и литературе не менее придворных императрицы, он двигался с достоинством и грацией версальского кавалера, и, что представлялось главным, говорил по-французски лучше большинства русских его времени, а также читал по-французски, что и вовсе умели лишь единицы из его «образованных» соотечественников.

Но прежде всего он стал отменным солдатом, никогда больше не забывал откусывать патрон, а в скорости заряжания он достиг той сноровки, которой могли похвастаться лишь самые опытные из старых гренадеров Фридриха Великого, и считался лучшим «муштровщиком» молодой солдатской поросли. Давно уже сержантские нашивки украшали его форменный мундир, однако он не успокаивался на этом и стремился добиться большего. То было время, когда простые солдаты благодаря своей неустрашимости перед врагом, благодаря своим талантам или благосклонности красивых женщин достигали высоких военных постов, время Орлова и Потемкина.[12]

Иван Нахимов тоже мечтал о золотых эполетах и о широкой ленте Креста святого Георгия. Всякую свободную минуту, которую предоставляла ему служба императрице, он неустанно посвящал тому, чтобы заниматься военными дисциплинами; с одним прусским дезертиром, сыном немецкого пастора, он штудировал тактику греков и римлян, а также анализировал боевые походы русской армии. В военных кругах и даже при дворе начали проявлять к нему интерес.

Злые языки называли его Потемкиным госпожи Меллин.

А между тем, хотя несомненно именно Амур был тем, кто с капральской тростью муштровал его в различных науках, отношения красавца-гренадера со своим полковником в кринолине до сих пор оставались совершенно невинными. Впрочем, и самой госпоже Меллин меньше всего был ясен характер ее интереса к нему.

Однажды вечером – Иван Нахимов со своей ротой только что заступил в караул во дворце – он сидел под сенью кустов благоухающей сирени в Царскосельском парке, притаившись подобно пугливой птице, и читал, когда неожиданно совсем рядом с ним он услышал шелест женского платья. Иван затаил дыхание, но это его не спасло.

– Кто здесь? – раздался чей-то женский благозвучный и энергичный голос.

Иван вышел из укрытия и принял уставную стойку. Перед ним стояла величавая женщина, повелительный взгляд которой с приветливым любопытством остановился на нем.

– Солдат? – сказала она улыбнувшись. – Да к тому же солдат, который читает?..

Она взяла книгу у него из рук.

– Даже по-французски… «Анти-Макиавелли»… ну, мой брат Фридрих[13] может быть доволен, он уже при жизни стал достоянием народа. Как тебя зовут-то?

– Иван Нахимов.

Дама извлекла книжку и внесла в нее его имя; затем вернула солдату его книгу и двинулась дальше вниз по аллее.

На следующее утро, незадолго до смены, дежурному подразделению была дана команда построиться для почетного приветствия. Иван стоял на фланге, солдаты взяли ружья на караул, знамя склонилось до земли, барабаны ударили дробь: в карете, запряженной четверкой вороных, мимо промчалась прекрасная женщина в горностае.

– Кто эта женщина? – шепотом спросил он стоявшего рядом сослуживца.

– Ты разве не знаешь? – ответил тот. – Да кому ж это еще быть, как не нашей матушке-царице!

Иван покраснел как маков цвет.

– Что это у тебя опять лицо так покраснело? – крикнул Павлов, вкладывая шпагу в ножны. – Это нарушение регламента, непозволительно, чтобы кто-то из солдат в шеренге был краснее других. Я прикажу тебя за это на сутки запереть в колодки.

Пробило шесть вечера. Час, когда госпожа Меллин ожидала у себя великовозрастного воспитанника, красавца-гренадера. Молодая очаровательная женщина уже добрые полчаса взволнованно расхаживала по будуару, только время от времени останавливаясь перед большим зеркалом трюмо, чтобы еще и еще раз убедиться, какой привлекательной делает ее открытый домашний халат из белой кисеи с розовыми бантами. Прошло, однако, еще полчаса, а Ивана все не было. Нетерпение прекрасной амазонки, привыкшей приказывать и видеть, как все исполняется по ее малейшему указанию, нарастало с каждой минутой. Она села за клавесин и принялась играть. Пробило семь.

Госпожа Меллин гневно вскочила и послала в казарму.

– Куда он запропастился? – крикнула она возвратившемуся слуге.

– Иван Нахимов находится под арестом.

– Под арестом, кто посмел?

– Господин капитан Павлов распорядился посадить его в колодки.

– Посадить в колодки! – ахнула полковник. – Ну хорошо, мы еще посмотрим!..

Когда на следующий день Иван появился ровно в назначенный час, госпожа Меллин торопливо спросила:

– Что ты там натворил, за что твой капитан велел посадить тебя в колодки?

– За то, что я покраснел.

– За то, что ты?.. Ах! Не могу поверить, вот мерзкий тиран! – крикнула прекрасная амазонка.

И при каких же обстоятельствах ты покраснел? – продолжала она расспрашивать.

– Когда мимо проезжали Их величество царица, – простодушно признался Иван.

– Та-ак… тогда ты этого заслужил, – пролепетала госпожа Меллин; ее губы зловеще подрагивали, в темных глазах вспыхнул огонь. – Что же заставляет тебя краснеть при виде царицы, она так сильно тебе нравится, может, ты влюбился в нее, что скажешь? Разве ты не знаешь, что влюбляться в императрицу преступление, даже вообще влюбляться?.. Ты обязан думать лишь о своем ружье и о своих книгах. Ах, впрочем, есть хорошее средство тебя вылечить, погляди-ка на это!

Ревнивая женщина схватила свою трость и сунула ее под нос испуганно обомлевшему фавориту.

– Ты меня понимаешь, надеюсь?

– Да, понимаю, – сказал Иван, но из всего произошедшего он прочно усвоил лишь то, что Иван Грозный со своими опричниками, как о них поется в народной песне, был ангелом по сравнению с его капитаном и полковником.

– Так, – сказала госпожа Меллин, – а сейчас мы продолжим чтение «Науки любви» Овидия.[14]

Она уселась на маленькую софу, а Ваня устроился на табуреточке у ее ног. Она протянула ему французский перевод Овидия. Он раскрыл книгу в том месте, где лежала розовая шелковая закладочка, и начал читать… однако голос его дрожал.