Когда Габріэль научился говорить по-французски и накопилъ небольшую сумму, нужную для путешествія, онъ отправился въ Парижъ. Одинъ знакомый аббатъ нашелъ ему работу въ качеств корректора при книжномъ магазин, торгующемъ книгами религіознаго содержанія. Магазинъ находился вблизи церкви святого Сюльпиція. Въ этомъ клерикальномъ квартал Парижа, съ его мрачными какъ монастыри отелями для священниковъ и набожныхъ семействъ, съ его лавками религіозныхъ картинъ и статуй святыхъ съ неизмнно блаженной улыбкой, сверщился переворотъ въ душ Габріэля.
Кварталъ св. Сюльпиція съ его тихими улицами, съ богомолками въ черныхъ одеждахъ, которыя скользятъ вдоль стнъ, спша въ церковь на звонъ колоколовъ, сталъ для испанскаго семинариста путемъ въ Дамаскъ. Французское католичество, культурное, разсудительное, уважающее прогрессъ, поразило Габріэля. Воспитанный въ суровомъ испанскомъ благочестіи, онъ привыкъ презирать мірскую науку. Онъ зналъ, что на свт есть только одна истинная наука – богословіе, а вс другія праздныя забавы вчно пребывающаго въ младенчеств рода человческаго. Познавать Бога и размышлять о Его безпредльномъ могуществ – вотъ единственное серьезное дло, достойное человческаго разума. Машины, открытія положительныхъ наукъ не имютъ отношенія къ Богу и къ будущей жизни, и потому это пустяки, которыми могутъ заниматься только безумцы и нечестивцы.
Бывшій семинаристъ, который съ дтства презиралъ науку какъ ложь, былъ пораженъ почтительнымъ отношеніемъ къ ней французскихъ католиковъ. Ислравляя корректуры религіозныхъ книгъ, Габріэль видль, какое глубокое уваженіе внушала наука, презираемая въ Испаніи, французскимъ аббатамъ, гораздо боле образованнымъ, чмъ испанскіе каноники. Боле того, онъ замтилъ въ представителяхъ религіи странную смиренность при столкновеніяхъ съ наукой, а также удивлявшее его желаніе привлечь симпатіи людей науки своими примирительными попытками съ цлью сохранить мсто и для религіи въ быстромъ наступательномъ движеніи прогресса. Много книгъ знаменитыхъ прелатовъ имли цлью примирить – хотя бы съ сильными натяжками – откровенія священныхъ книтъ съ данными науки. Древняя церковь, величественная, неподвижная въ своемъ высокомріи, не соглашавшаяся шевельнуть ни одной складки своей одежды, чтобы не стряхнуть съ себя пыль вковъ,- эта церковь вдругъ оживилась во Франціи. Чтобы вернуть молодость, она сбросила традиціонныя одежды, какъ смшныя старыя лохмотья; она расправляла члены съ отчаяннымъ усиліемъ воли и облачалась въ современный панцырь науки, своего вчерашняго врага и сегодняшней торжествующей побдительницы.
Въ душ Габріэля проснулась такая же любознательность, какъ въ юности, когда онъ зачитывался переплетенными въ пергаментъ книгами семинарской библіотеки. Ему хотлось постигнуть чары этой ненавистной науки, которая такъ тревожила служителей Бога и ради которой они отрекались отъ традицій девятнадцати вковъ. Онъ хотлъ понять, почему они искажаютъ смыслъ священнаго писанія, стараясь объяснить геологическими эпохами сотвореніе міра въ шесть дней. Онъ хотлъ знать, отъ какой опасности хочетъ оградиться духовенство своими попытками примирить божественную истину съ законами науки, и откуда явился этотъ страхъ, мшающій духовнымъ писателямъ откровенно и твердо провозгласить вру въ чудеса.
Черезъ нкоторое время Габріэль покинулъ мирную атмосферу католическаго книжнаго магазина. Его репутація ученаго гуманиста дошла до одного издателя классическихъ книгъ, который жилъ подл Сорбонны, и Луна, не покидая лваго берега Сены, переселился въ Латинскій кварталъ, чтобы править корректуры латинскихъ и греческихъ книгъ. Онъ зарабатывалъ по двнадцати франковъ въ день – гораздо больше, чмъ каноники толедскаго собора, которые когда-то казались ему принцами. Онъ жилъ въ студенческомъ отел, по близости отъ медицинской школы, и его споры по вечерамъ съ другими молодыми людьми, жившими въ томъ же отел, просвщали его почти не мене, чмъ пагубныя научныя книги, которыя онъ сталъ читать. Его товарищи указывали ему, какихъ авторовъ ему слдуетъ изучать въ свободные часы, которые онъ проводилъ въ библіотек св. Женевьевы; они хохотали до упаду надъ его семинарской восторженностью въ бесдахъ.
Въ теченіе двухъ лтъ молодой Луна посвящалъ все свободное время чтенію. Иногда, впрочемъ, онъ сопровождалъ товарищей въ кафе, и пивныя и принималъ участіе въ веселой жизни Латинскаго квартала. Онъ видлъ гризетокъ, описываемыхъ Мюрже, но не такими меланхоличными, какъ въ произведеніяхъ поэта. Иногда онъ совершалъ по воскресеньямъ идиллическія прогулки вдвоемъ въ окрестностяхъ Парижа, но въ общемъ любовь не играла большой роли въ его жизни. Любознательность побждала въ немъ чувственные инстинкты, и посл мимолетныхъ романтическихъ приключеній онъ возвращался еще съ большимъ рвеніемъ къ умственной работ.
Изученіе исторіи, столь ясной въ противоноложность туманнымъ чудесамъ церковныхъ хроникъ, которыми онътувлекался въ дтств, расшатало въ значительной мр его вру. Католицизмъ пересталъ быть для него единственной религіей. Онъ уже не длилъ исторію челозчества на два періода – до и посл появленія въ Іуде нсколькихъ невдомыхъ людей, которые разсялись по міру, проповдуя космополитическую мораль, изложенную въ форм восточныхъ изреченій и расширенную ученіями греческой философіи. Онъ видлъ теперь, что религіи создавались людьми и подвержены условіямъ жизни всхъ организмовъ, что есть у нихъ пора восторженной юности, готовой на всякія жертвы, что затмъ наступаетъ зрлость, съ ея жаждой власти и, наконецъ, неизбжная старость, за которой слдуетъ медленная агонія. Во время нея больной, чувствуя близость конца, съ отчаяніемъ цпляется за жизнь.
Прежняя вра Габріэля еще старалась бороться нсколько времени противъ его новыхъ убжденій, но чмъ больше онъ читалъ и думалъ, тмъ слабе становилась въ немъ сила сопротивленія. Христіанство казалось теперь Габріэлю только однимъ изъ проявленій человческой мысли, стремящейся объяснить какъ-нибудь присутствіе человка на земл, а также понять тайну смерти. Онъ пересталъ врить въ католичество, какъ единственную истинную религію, и вмст съ тмъ исчезла у него и вра въ святость монархіи, побудившая его примкнуть къ карлистамъ. Освободившись отъ расовыхъ предразсудковъ, онъ сталъ относиться съ трезвостью къ исторіи своей родины. Иностранные историки раскрыли ему грустную судьбу Испаніи, молодой и сильной на исход среднихъ вковъ, но остановленной въ своемъ дальнйшемъ развитіи фанатизмомъ инквизиціонной церкви и безуміемъ своихъ королей, которые задумали – совершенно не имя для этого средствъ – возстановить монархію цезарей и погубили страну своимъ честолюбіемъ. Народы, которые порвали связь съ папскимъ престоломъ и повернулись спиной къ Риму, были гораздо счастливе, чмъ Испанія, дремавшая какъ нищенка у воротъ храма.
Отъ всхъ его прежнихъ врованій у Габріэля осталась только вра въ Бога, творца міра. Но при этомъ его смущала астрономія, которою онъ занимапся сь дтской восторженностью. Безконечное пространство, гд, какъ онъ былъ убжденъ въ прежнее время, летали сонмы ангеловъ и которое служило путемъ для Мадонны, когда она спускалась на землю, вдругъ наполнилось милліардами міровъ, и чмъ боле изощрялись инструменты, изобртаемые для изслдованія небесныхъ тлъ, тмъ число ихъ все возрастало, тмъ безпредльне становилось пространство. Голова кружилась при мысли о такой безбрежности. Міры оказываютъ взаимное притяженіе друтъ на друга, вращаются, свершая милліарды миль въ секунду, и вся эта туча міровъ падаетъ въ пространство, никогда не проходя дважды по одному и тому же пункту безмолвной безконечности, въ которой возникаютъ все новые и новые міры, также какъ все боле и боле совершенствуются орудія наблюденія. Гд же въ этой безконечности мсто для Бога, создавшаго землю въ шесть дней, гнвающагося на два невинныхъ существа, созданныхъ изъ праха и оживленныхъ дуновеніемъ. Гд Богъ, который извлекъ изъ хаоса солнце и столько милліоновъ свтилъ для того, чтобы они освщали нашу планету, эту жалкую пылинку среди безконечности?
Богъ Габріэля, утратившій тлесный образъ и разсявшійся въ мірозданіи, утратилъ и другіе свои аттрибуты. Проникая собой безграничное пространство, сливаясь съ безконечностью, онъ становился неосязаемымъ для мысли призракомъ.
