Эти звуки непріятно поразили Габріэля. Онъ отвернулъ взоры отъ міра – и какъ разъ тогда, когда онъ думалъ, что ушелъ далеко-далеко отъ него, онъ почувствовалъ его присутствіе тутъ же, около храма.
II.
Эстабанъ Луна, отецъ Габріэля, былъ садовникомъ толедскаго собора со временъ второго кардинала изъ Бурбонскаго дома, занимая эту должность по праву, которое казалось неотъемлемымъ у его семьи. Кто былъ первый Луна, поступившій на службу въ соборъ? Предлагая самому себ этотъ вопросъ, садовникъ улыбался и глаза его устремлялись вдаль, точно онъ хотлъ проникнуть вглубь вковъ. Семья Луна была такая же древняя, какъ фундаментъ церкви. Много поколній, носившихъ это имя, родилось въ комнатахъ верхняго монастыря; а прежде чмъ онъ былъ построенъ знаменитымъ Циснеросомъ, они жили въ прилегающихъ домахъ. Казалось, что они не могли существовать иначе, чмъ подъ снью собора. Соборъ принадлежалъ имъ по праву – боле, чмъ кому-либо. Мнялись каноники и архіепископы; они получали мста при собор, умирали, и мсто ихъ занимали другіе. Co всхъ концовъ Испаніи прізжали духовныя лица, занимали кресла въ хор и черезъ нсколько лтъ умирали, оставляя свое мсто другимъ, приходящимъ имъ на смну. A члены семьи Луна оставались на своемъ мст, точно этотъ старинный родъ былъ одной изъ колоннъ храма. Могло случиться, чтобы архіепископъ назывался дономъ Бернардо, а черезъ годъ дономъ Гаспаромъ и, затмъ, дономъ Фернандо.
Ho нельзя было себ представить, чтобы въ собор не было какого-нибудь Луна въ должности садовника или церковнаго служителя – до того соборъ привыкъ въ теченіе долгихъ вковъ къ этой семь.
Садовникъ говорилъ съ гордостью о своихъ предкахъ, о своемъ благородномъ и несчастномъ родственник, конэтабл дон Альваро, погребенномъ въ своей часовн какъ король, за главнымъ алтаремъ, о пап Бенедикт XIII, высокомрномъ и упрямомъ, какъ вс члены семьи, о дон Педро де-Луна, пятомъ этого имени архіепископ толедскомъ, и о другихъ своихъ не мене знаменитыхъ родныхъ.
– Мы вс принадлежимъ къ одному роду,- говорилъ онъ съ гордостью.- Вс участвовали въ завоеваніи Толедо славнымъ королемъ Альфонсомъ VI. Только одни изъ насъ любили воевать противъ мавровъ и сдлались знатными сеньорами, владльцами замковъ, а другіе, мои предки, оставались на служб собора, какъ ревностные христіане.
Съ самодовольствомъ герцога, разсказывающаго о своихъ предкахъ, старикъ Эстабанъ перечислялъ всхъ представителей рода Луна, восходившаго до XV вка. Его отецъ зналъ дона Франциска III Лоренцана, этого тщеславнаго и расточительнаго князя церкви, который тратилъ огромные доходы архіепископства на постройку дворцовъ и изданія книгъ, какъ какой-нибудь вельможа временъ Возрожденія. Онъ зналъ также перваго кардинала Бурбонскаго дома, дона Луиса II, и разсказывалъ о романтической жизни этого инфанта. Донъ-Луисъ былъ братъ короля Карла III и вслдствіе обычая, по которому младшіе сыновья знатныхъ родовъ непремнно должны были служить церкви, сдлался кардиналомъ въ девять лтъ. Но донъ-Луисъ, изображенный на портрет, висвшемъ въ зал капитула, въ бломъ парик, съ накрашенными губами и голубыми глазами, предпочиталъ свтскія наслажденія церковнымъ почестямъ и оставилъ свой санъ, чтобы жениться на женщин незнатнаго происхожденія; и изъ-за этого онъ поссорился навсегда съ королемъ, который изгналъ его изъ Испаніи.
И старикъ Луна, перескакивая отъ одного предка къ другому, вспоминалъ еще эрцгерцога Альберто, который отказался отъ толедской митры, чтобы управлять Нидерландами, и о кардинал Тавера, покровител искусствъ. Все это были великодушные владыки, которые относились со вниманіемъ къ семь Луна, зная ея вковую преданность святой церкви.
Молодость самого сеньора Эстабана протекла печально. To было время войны за независимость. Французы заняли Толедо и вошли въ соборъ какъ язычники, волоча за собой сабли и шаря по всмъ угламъ среди мессы. Вс драгоцнности были спрятаны, каноники и пребендаріи, которыхъ называли тогда – racioneros, разсялись по всему полуострову. Одни искали убжища въ крпостяхъ, еще оставшихся во власти испанцевъ; другіе прятались по деревнямъ, вознося молитвы о скоромъ возвращеніи "Желаннаго", т.-е. Фердинанда VII. Тяжело было глядть на хоръ, въ которомъ раздавались лишь немногіе голоса трусливыхъ или эгоистическихъ канониковъ, привыкшихъ къ своимъ кресламъ, неспособныхъ жить вдали отъ нихъ и потому признавшихъ власть узурпатора. Второй бурбонскій кардиналъ, мягкій и ничтожный донъ-Луисъ Марія ухалъ въ Кадиксъ, гд былъ назначенъ регентомъ. Онъ одинъ изъ всей своей семьи остался въ Испаніи, и кортесы нуждались въ немъ, чтобы придать нкоторую династическую окраску своей революціонной власти.
По окончаніи войны, бдный кардиналъ вернулся въ Толедо, и сеньоръ Эстабанъ умилился, глядя на его грустное дтское лицо. Онъ вернулся, упавшій духомъ, посл свиданія въ Мадрид со своимъ племянникомъ Фердинандомъ VII. Другіе члены регентства были въ тюрьм или въ изгнаніи, и онъ избжалъ этой участи только благодаря своей митр и своему имени. Несчастный прелатъ думалъ, что поступилъ хорошо, соблюдая интересы своей семьи во время войны; и вдругъ его же стали обвинять въ либерализм, въ томъ, что онъ врагъ церкви и престола; онъ никакъ не могъ понять, въ чемъ заключалось его преступленіе. Бдный кардиналъ тосковалъ въ своемъ дворц, употребляя свои доходы на украшеніе собора, и умеръ въ начал реакціи 1823 года. Мсто его досталось Ингванцо, трибуну абсолютизма, прелату съ сдющими бакенбардами, который, будучи избранъ въ кортесы въ Кадикс, сдлалъ карьеру тмъ, что нападалъ на всякія реформы и проповдывалъ возвратъ къ австрійской политик, говоря, что это – врное средство спасти страну.
Добродушный садовникъ относился съ одинаковымъ восхищеніемъ и къ бурбонскому кардиналу, котораго ненавидли короли, и къ прелату съ бакенбардами, который наводилъ страхъ на все епископство своей суровостью и своей грубостью бшенаго реакціонера. Всякій, кто занималъ толедскій епископскій престолъ, былъ въ глазахъ садовника Эстабана идеальнымъ человкомъ, дйствія котораго не подлежатъ критик. Онъ не желалъ слушать канониковъ, которые, покуривая папиросы у него въ саду, говорили о причудахъ сеньора де Ингванцо, враждебно настроеннаго противъ правленія Фердинанда VII, потому что оно не было досточно "чистымъ", и потому что изъ страха передъ иностранцами оно не ршалось возстановить спасительную инквизицію.
Одно только огорчало садовника: дорогой его сердцу соборъ приходилъ въ сильный упадокъ. Доходы архіепископства и собора сильно сократились во время войны. Случилось то, что бываетъ при наводненіяхъ: вода, отступая, уноситъ съ собой деревья и дома, и земля остается опустошенною. Соборъ утратилъ много принадлежавшихъ ему правъ. Арендаторы церковныхъ земель, пользуясь государственными невзгодами, превратились въ собственниковъ; деревни отказывались платить феодальныя подати, точно привычка защищаться и вести войну освободила ихъ навсегда огъ вассальныхъ повинностей. Кром того, сильно повредили собору кортесы, уничтожившіе феодальныя права церкви; этимъ отняты были у собора огромные доходы, пріобртенные въ т времена, когда толедскіе архіепископы надвали воинское облаченіе и шли сражаться съ маврами.
Всетаки соборъ владлъ еще огромнымъ состояніемъ и поддерживалъ свой прежній блескъ такъ, какъ будто ничего не произошло. Но сеньоръ Эстабанъ предчувствовалъ опасность, не выходя изъ своего сада, а только слыша отъ канониковъ о заговорахъ либераловъ и о томъ, что королю дону Фернандо пришлось прибгать къ разстрламъ, вислиц и ссылкамъ, чтобы побороть дерзость "черныхъ", т. е. либераловъ, враговъ монархіи и церкви.
– Они отвдали сладкаго,- говорилъ онъ,- и постараются вернуться, чтобы опять полакомиться! Наврное вернутся, если ихъ не отвадить. Во время войны они отхватили почти половину состоянія у собора; а теперь отнимутъ все, если ихъ подпустить.
Садовникъ возмущался при одной мысли о подобномъ дерзновеніи. Неужели же для этого столько толедскихъ архіепископовъ сражались противъ мавровъ, завоевывали города, брали крпости и захватывали земли, которыя переходили во владніе собора, возвеличивая блескъ Господа и врныхъ слугъ Его? Неужели для того, чтобы все это досталось нечестивцамъ, столько врныхъ сыновъ церкви, столько королей, вельможъ и простыхъ людей завщали большую часть своихъ состояній святому собору для спасенія своей души? Что же станется съ шестью стами честныхъ людей, взрослыхъ и дтей, духовныхъ и свтскихъ, сановниковъ и простыхъ служащихъ, которые жили доходами церкви?… И это они называютъ свободой! Отнимать у другихъ то, что имъ принадлежитъ, обрекая на нищету множество семей, жившихъ на счетъ собора!…
