Ему хотлось не думать, не говорить, сдлаться частью этого мертваго міра, уподобиться камню стнъ – и онъ вдыхалъ съ наслажденіемъ усыпляющій запахъ ветхости, который шелъ отъ древнихъ стнъ.
IV.
Каждое утро, когда Габріэль выходилъ на разсвт изъ квартиры брата, чтобы погулять по галлере верхняго монастыря, первый, кого онъ встрчалъ, былъ всегда донъ Антолинъ, "Серебряный Шестъ". Онъ былъ въ нкоторомъ род губернаторомъ толедскаго собора, власти котораго подчинены были вс служители недуховнаго званія; онъ завдывалъ также мене значительными работами въ собор и наблюдалъ за порядкомъ въ самой церкви и въ верхнемъ монастыр; такимъ образомъ, по милости кардинала архіепископа, онъ былъ какъ бы алькадомъ этого маленькаго населенія.
Ему отведена была самая лучшая квартира въ верхнемъ монастыр, а въ дни большихъ праздниковъ, во время торжественнаго обхода церкви, онъ шелъ впереди всего причта, въ риз и держа въ рукахъ серебряный шестъ, вышиной съ него самого; этимъ шестомъ онъ ударялъ въ тактъ по звонкимъ плитамъ. Во время обдни онъ обходилъ церковь и слдилъ за тмъ, чтобы нигд не нарушалась тишина, чтобы служащіе не разговаривали другъ съ другомъ. Въ восемь часовъ вечера зимой и въ девять лтомъ онъ запиралъ лстницу верхняго монастыря и клалъ ключъ въ карманъ, отрзавъ такимъ образомъ все населеніе верхняго монастыря отъ города. Если случалось, что кто-нибудь заболвалъ ночью, онъ милостиво открывалъ дверь и возстановлялъ сношеніе съ вншнимъ міромъ.
Ему было лтъ около шестидесяти; онъ былъ маленькаго роста, сухой человкъ съ гладкимъ, какъ бы отполированнымъ лбомъ, узкимъ лицомъ безъ морщинъ и острыми, безстрастными глазами. Габріэль зналъ его съ дтства. Онъ былъ, по его собственному выраженію, простой солдатъ церкви, котораго за долгую и врную службу произвели въ сержанты съ тмъ, чтобы онъ уже не ждалъ дальнйшаго повышенія.
Когда Габріэль поступалъ въ семинарію, дона Антолина какъ разъ только что посвятили въ священники посл долгихъ лтъ службы въ собор. За его слпую вру и за несокрушимую преданность церкви семинарскій совтъ всячески покровительствовалъ ему, несмотря на его невжество. Онъ былъ простой крестьянинъ по происхожденію и родился въ маленькой горной деревушк въ окрестностяхъ Толедо. Толедскій соборъ онъ считалъ первымъ храмомъ въ мір посл собора святого Петра, а богословіе казалось ему воплощеніемъ божественной мудрости, которая его осппляла и къ которой онъ относился съ благоговніемъ полнаго невжды.
Онъ обладалъ тмъ святымъ невжествомъ, которое церковь такъ цнила въ прежнія времена. Габріэль былъ увренъ, что если бы донъ Антолинъ жилъ въ пору расцвта католичества, онъ былъ бы произведенъ въ святые, предавшись духовной жизни, или же примкнулъ бы къ воинствующей церкви и былъ бы ревностнымъ инквизиторомъ. Но, родившись во время упадка католичества, когда благочестіе ослабло и церковь уже не могла подчинять своей власти силой, Антолинъ прозябалъ въ неизвстности, занимая низшія должности въ собор, помогая церковному старост завдывать жалкими деньгами, которыя правительство давало на содержаніе собора. Онъ долго и тщательно обдумывалъ всякій расходъ въ нсколько су, стараясь устроить такъ, чтобы святой храмъ, какъ разоренная знатная семья, мотъ хоть прикрывать приличной вншностью свою нужду.
Ему нсколько разъ предлагали мсто духовника въ женскомъ монастыр, но онъ былъ слишкомъ привязанъ къ собору, чтобы покинуть его. Онъ гордился довріемъ сеньора архіепископа, дружбой канониковъ и совмстной административной дятельностью съ казначеемъ и старостой. Онъ не могъ поэтому не выказывать высокомрнаго превосходства, когда стоялъ въ ряс, съ серебрянымъ шестомъ въ рукахъ, и къ нему подходили деревенскіе священники, заходившіе въ соборъ, когда они прізжали въ Толедо.
У него были, конечно, слабости, свойственныя всмъ духовнымъ лицамъ. Онъ любилъ копить деньги и изъ скупости имлъ нищенскій видъ. Его грязная шапочка была всегда наслдіемъ отъ какого-нибудь каноника, который отдавалъ ее ему за негодностью, и ряса его, зеленовато-чернаго цвта, была такого же происхожденія. При этомъ однако, по слухамъ, ходившимъ въ верхнемъ монастыр, у дона Антолина были деньги и онъ давалъ ихъ въ ростъ. Впрочемъ онъ никогда не давалъ больше, чмъ два-три дуро самымъ бднымъ служителямъ церкви, и получалъ эти деньги обратно съ процентами, когда въ начал мсяца производилась уплата жалованья служащимъ. Скупость и ростовщичество соединялись въ немъ съ чрезвычайной честностью во всемъ, что касалось интересовъ церкви. Онъ безпощадно преслдовалъ за малйшую утайку церковныхъ денегъ и сдавалъ свои счеты церковному совту съ необычайной аккуратностью, раздражая даже церковнаго старосту высчитываніемъ каждаго гроша. Церковь была бдна – и отнять у нея хоть грошъ онъ считалъ грхомъ, заслуживающимъ вчныхъ мученій въ аду. Но и онъ, Антолинъ, какъ врный слуга Господень, былъ тоже бденъ, и потому считалъ вполн дозволеннымъ пустить въ ростъ деньги, которыя онъ усплъ скопить, отказывая себ во всемъ. Съ нимъ жила его племянница Марикита, очень некрасивая, толстая, краснощекая двушка, пріхавшая вести хозяйство своего дяди, о богатств котораго дошли слухи и до ея деревушки. Въ верхнемъ монастыр она командовала всми женщинами, пользуясь властью дона Антолина. Самыя робкія изъ обитательницъ верхняго монастыря составляли какъ бы дворъ вокругъ нея; чтобы снискать ея благоволеніе, он убирали комнаты и готовили за нее. Она же въ это время, въ монашескомъ плать, но очень тщательно причесанная,- это была единственная роскошь, которую разршалъ ей дядя,- гуляла по галлереямъ монастыря, надясь встртить какого-нибудь случайно попавшаго туда кадета, или привлечь взоры туристовъ, поднявшихся для осмотра башни или Залы Гигантовъ. Она кокетничала съ кмъ только могла. Властная и суровая съ женщинами, она нжно улыбалась всмъ холостякамъ, живущимъ въ верхнемъ монастыр. Тато, сынъ старшаго брата Габріэля, Томаса, былъ ея большой другъ. Она приходила къ нему въ отсутствіе дяди и подолгу болтала съ нимъ. Ей нравился граціозный мальчикъ, который готовился стать тореадоромъ. Габріэль съ его болзненнымъ лицомъ, съ таинственностью его далекихъ скитаній, тоже внушалъ ей большой интересъ. Она была любезна даже со старикомъ Эстабаномъ, въ виду того, что онъ былъ вдовецъ. Тато говорилъ со смхомъ, что видъ мужского костюма сводилъ съ ума бдную двушку, когорая жила въ дом, гд почти вс мужчины носили длинныя женскія одежды.
Донъ Антолинъ зналъ Габріэля съ дтства и говорилъ ему "ты". Невжественный священникъ помнилъ блестящіе успхи Габріэля въ семинаріи и видя его теперь жалкимъ и больнымъ, живущимъ въ монастыр почти изъ милости, всетаки относился къ нему съ прежнимъ уваженіемъ. Габріэль же боялся дона Антолина, зная его непримиримый фанатизмъ, и, встрчаясь съ нимъ, предпочиталъ только слушать его и ничего не говорить самому, чтобы не выдать себя. Донъ Антолинъ первый потребовалъ бы его изгнанія изъ монастыря, если бы узналъ объ его прошломъ, а Габріэлю хотлось пожить спокойно въ собор никмъ неузнаннымъ.
При встрч по утрамъ съ Габріэлемъ, донъ Антолинъ неизмнно предлагалъ ему одинъ и тотъ же вопросъ:
– Ну что, какъ здоровье?
Габріэль былъ настроенъ оптимистически. Онъ зналъ, что не можетъ выздоровть, но спокойная жизнь и заботливый уходъ брата, который насильно кормилъ его каждый часъ, какъ птичку, остановилъ теченіе болзни. Смерть встртила на пути большія преграды.
– Мн гораздо лучше, донъ Антолинъ,- отвчалъ онъ.- A y васъ вчера удачный былъ день?
"Серебряный Шестъ" опускалъ свои грязныя костлявыя руки въ глубины своей рясы, вынималъ оттуда три книжечки съ талонами, красную, зеленую и блую, и принимался переворачивать листки, считая т, отъ которыхъ остался только талонъ. Онъ такъ бережно обращался съ этими книжечками, точно он имли большее значеніе для религіи, чмъ Евангеліе, стоявшее на анало въ церкви.
– Плохой былъ день, Габріэль!- говорилъ онъ.- Теперь зима и мало туристовъ. Самый лучшій сезонъ – это весна, когда прізжаютъ черезъ Гибралтаръ англичане. Они дутъ на праздники въ Севилью, а потомъ зазжаютъ посмотрть нашъ соборъ. А когда устанавливается весеннее тепло, прізжаютъ гости и изъ Мадрида и ршаются, скрпя сердце, заплатить нсколько грошей, чтобы посмотрть "Гигантовъ" и большой колоколъ. Тогда, по крайней мр, пріятно продавать билеты. Былъ одинъ день, Габріэль, когда я собралъ восемьдесятъ дуро!… Помню, какъ теперь, это было въ праздникъ Тла Господня въ прошломъ году. Марикит пришлось зашивать карманы моей рясы, которые прорвались отъ тяжести пезетъ. Истинное было тогда благословеніе Господне!
