Кочегары не выходят за дровами на набережную. Для них берет дрова на набережной наша машина. Потом на въезжает на двор и тут же недалеко от ворот вываливает на асфальт большую кучу бревен. Кочегары выходят и растаскивают их к топкам. Я это видела, когда стояла в полдень на посту у ворот.
Из главной кочегарки выходит женщина, у которой голос, как труба. Она такая кряжистая, что даже мало на женщину похожа.
А с ней еще одна, та обыкновенная. Голова у нее всегда повязана голубым платком. Кряжистая бревна взваливает на плечо, и повязанная голубым платком - тоже, но уже не так ловко и старается схватить бревно поменьше.
Но вот приближается к бревнам тоненькая фигурка. Ее спецовка такого цвета, как пепел. И пепельными стали кудряшки. На ногах у нее тапочки, и ступает она по асфальту мягко, легко, но за ней волочится что-то гремящее. Это тачка железная. Всего одно колесико, а ручки длинные-предлинные, выгнутые. Конечно, ей бревна не взвалить на плечо. К тому же ее кочегарка отсюда значительно дальше, чем главная. И вот она придумала!.. А что, если дрова навалит, но тачку с места не сдвинет!..
Я не спускаю с нее глаз, а она суетится около бревен и ничего вокруг не замечает.
Повалила два бревна довольно толстых. Схватила за Ручки, напряглась всем телом, и скрипнуло колесико. Тронулась, тронулась тачка с места!..
Ну и драндулет! Движется косо, бревна переваливаются то на один бок, то на другой.
Сколько нужно усилий, чтобы выровнять ход!..
Когда она катила бревна мимо меня в пятый раз, се лицо было залито потом. Но вдруг она мне подмигнула, как будто ей это нипочем.
Я все-таки решила с ней поговорить. Ведь можно попросить начальника госпиталя, чтобы он дал ей работу полегче.
Стояла я на посту главного подъезда и на вышке. И наконец встала к воротам, когда еще не светло, но уже были видны на стене корпуса знакомые пятнышки: дырки от осколков снарядов.
Шаги разводящего затихли в глубине двора, и к будке подбегает Лена.
- Холодно, - говорит она, ежится и трет себе плечи. - Я в кочегарке пригрелась и уснула. Вдруг точно меня кто в бок толкнул. Думаю, наверное, уже растапливать пора. Вскочила, а времени мало.
- Сейчас начало пятого, - сказала я. - Не стой на ветру, заходи в будку. Ты можешь здесь посидеть на ящике, а минут через двадцать пойдешь и затопишь свою кочегарку.
Мы пошли в будку.
- Знаешь что? - говорю я, когда она уселась на ящик. - Я думаю пойти к начальнику госпиталя и попросить его, чтобы он перевел тебя на другую работу.
- Ой, что ты, что ты!.. - говорит она.
- Я же видела, как тебе таскать дрова тяжело!
- Да, таскать дрова тяжело, - говорит она. - А дальше легче. Пилишь и колешь немного. Когда печь хорошо растопится, можно бросать целые бревна. Наложишь полно и отдыхаешь. У нас лежанка есть напротив печки. Зима придет, я в тепле. В пищеблоке вам всем по весу выдают, а нам руководящий накладывает полные котелки. Такой приказ. Выходит, самое хорошее житье у кочегаров.
- А я подумала, что ты не выдержишь,- сказала я.
- Выдержу, - говорит она. - А тогда ты мне все сказала правильно… Что бы я делала дома? А у вас кругом народ. То один, то другой заглянет ко мне в кочегарку через окошко, и все с шуткой. Мне даже домой ходить неохота. Ведь я в квартире осталась одна. Входишь - пусто. Вспоминаешь, что там было…
- Ты мне про своего отца жуткое рассказывала. Он тебе говорил: «Лена, навари щей!», «Лена, навари каши!» И ты все варишь, варишь…
- Да, варила - и все без толку. Щи варила с мясом кашу - со сгущенным молоком…
- Как? - говорю я. - Даже молоко сгущенное у вас было?
- Было, - говорит она, - но зато все вещи променяли.
- Вы это доставали за вещи? Ну, а тот, кто у вас вещи выменивал, откуда он все это брал в такое время? - спросила я.
- Откуда?.. Я не знаю… Но отец думал, что он таскает из госпиталя.
- Из госпиталя? Вот как!
Мне это очень не понравилось. Хоть не из нашего госпиталя, а все равно ведь он таскал от раненых. А Лена об этом говорит так просто. И куда же часовые в этом госпитале смотрят?
- Его у нас в Гавани знали, - говорит Лена, - кто начинает сильно слабеть, тут он и подвернется. Тогда ему отдавали все без разбора.
- Ну вот как назвать такого человека?! Крадет у раненых бойцов. И этого мало: еще обирает в городе умирающих! Кругом беда, а он на этом деньги наживает!
- А ведь ты верно говоришь!..- сказала Лена.
- Как его назвать? - говорю я.- Гад!
- Нет, даже гадом назвать мало, - сказала Лена и вдруг вскочила с ящика.
- Постой, постой! - сказала я. - Кто-то идет!.. Слышишь?.. Сейчас посмотрю…
Я вышла из будки. Теперь не только пятнышки на стенах корпуса можно было разглядеть. Видно было, как чисто метла дяди Васи вымела панель.
На дворе ни души. А по-моему, кто-то шел по направлению к будке. Шаги были слышны уже совсем близко и точно растаяли… Быть может, кто-то вышел на площадку?.. Я заглянула в калитку. И на площадке никого не видно. Но беспокоиться нечего: теперь не попадешь с площадки на улицу и с улицы на площадку не попадешь. Лазейка заделана тщательно…
Я вернулась в будку…
- Наверное, кто-нибудь прошел из корпуса в корпус, - сказала я.
- Раз уже ходят, - говорит Лена, - значит, времени много, мне пора…
- А ты мне хотела что-то сказать?
- Хотела…
- Ну, говори скорей и не громко, чтобы не мешать мне прислушиваться.
- Ладно, - сказала Лена, - я потихоньку… У нас была жиличка. Моя кровать стояла у стены, а она за стенкой копошилась в комнате рядом. Она вставать уже не могла. Когда отец мой умер, тот к ней зашел. Я через стенку слышала, он ей сказал: «Вам кто приносит? У вас ценности есть? Давайте мне. Я вам еды достану». Ну, как ты думаешь, он ей чего-нибудь принес?.. Ничего не принес. Он тогда зашел, увидел, что жить ей осталось недолго, взял вещи и больше не приходил.
- Вот мерзавец!
- Я боялась после, - говорит Лена. - Боялась, что он ко мне придет, но больше я его не видела…
- Недаром, - говорю я, - теперь есть в городе поговорка. Желают спастись от снарядов и от злых людей…
- Мне пора! - сказала Лена.
Но дверь вдруг заслонила фигура. Я смотрю, что-то знакомое… серое… противогаз через плечо, кепка, лицо одутловатое… Медведев!..
