– Так что все это значит? – спросила Сэнди, когда в половине восьмого Джон заехал за ней.

– Я же сказал, просто я подумал, что нам нужна передышка.

Она смотрела на улыбку, полную нежности, от которой по его коже у глаз и рта разбегались морщинки. Эта улыбка была ненужным даром, незаслуженным, и она не хотела поддаваться ей.

– Я заказал столик в «Колоннаде», – сообщил он, когда она села в его машину.

Сэнди простонала:

– Боже, что за избитая фраза. А какого-нибудь дурацкого букетика ты мне не принес?

Он засмеялся.

– Поиздевайся, раз без этого не можешь. Если серьезно, я слыхал, у них появился новый шеф-повар. Еда непременно должна быть очень хороша. Скажи мне правду. Ты там когда-нибудь бывала?

– А как же. Джонатан и Эстелла водили нас ужинать каждую пятницу.

Он смотрел на нее.

– Ну ладно, не водили.

– Так тебе это принципиально не нравится?

– Разумеется. А что, причина недостаточно веская?

– Ты безнадежна, Сэнди.

– Скажем так, я больше настроена сходить в пиццерию.

Сэнди все еще недовольно хмурилась, когда они вошли в хрустально-красный зал ресторана и их проводили к застеленному алой скатертью столику в углу.

– Ты думаешь, Энн и достойный доктор в тот вечер сидели именно здесь? – сухо спросила она.

– О, Господи, извини. – Джон, видимо, был поражен. – Мне следовало подумать об этом.

– Ничего. Все в порядке.

Они заказали спиртное и, сидя в ожидании коктейлей, поглядывали на других посетителей в костюмах и шелках.

– Меня для чего-то умасливают? – спросила Сэнди.

Джон улыбнулся.

– Вообще-то да.

– Что, откармливаешь меня для заклания?

– Я бы не рассматривал это как заклание.

– Тогда что же?

Они прервали разговор, поскольку им принесли напитки и меню. Когда официант ушел, Джон наклонился вперед через стол и взял ее руки в свои.

– Сэнди, есть кое-что… – он замолчал, опустил глаза, потом снова посмотрел ей в глаза. – Я думаю, нам нужно пожениться.

Сэнди откинулась на спинку стула, на ее губах играла слабая улыбка.

– Только не это снова.

– На этот раз я говорю серьезно.

– А раньше шутил?

– Конечно, нет.

– Как я и говорила, ведешь меня на заклание, – заметила она, пригубив мартини, который, похоже, был единственным напитком, который здесь было принято заказывать.

– Я серьезно. Нам необходимо это обсудить.

– Разве мы уже не обсуждали?

– Нет. Мы шутили насчет этого, ходили вокруг да около, но по-настоящему не говорили об этом. – Он перевел дух. – Я люблю тебя. И, по-моему, ты меня любишь. – Он запнулся. – Так?

– Да, – тихо ответила она.

– Ну?

– Я просто не понимаю, почему А плюс Б непременно должно равняться В.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы счастливы сейчас, – сказала она. – Господи, терпеть не могу это слово, – пробормотала она себе под нос, – «счастливы». – Повернулась к нему. – Почему мы должны все менять?

– Я не чувствую себя счастливым.

– Нет?

– Нет, – произнес он так просто, что она похолодела.

– Я этого не представляла.

– Мне нужно что-то большее, Сэнди. Я словно нахожусь в подвешенном состоянии.

– Боже мой, Джон, но почему именно сейчас? Я хочу сказать, разве и так не достаточно забот? Как ты можешь рассчитывать, что я даже задумаюсь над этим в такой момент? Это нечестно.

– Мне казалось, то, что мы переживаем все это вместе, заставит тебя понять, как важно, чтобы рядом был кто-то. – На самом деле он боялся, что она извлечет для себя как раз противоположный урок, потому что с недавних пор ему не давало покоя ощущение, будто он теряет ее. – Спутник, – добавил он.

Сэнди не отвечала.

– Сэнди, скажи мне, какие у тебя возражения против брака?

– Против брака как института?

– Так вот в чем дело, – ухватился он за ее слова. – Ты настаиваешь на том, чтобы относиться к нему исключительно как к институту. Разве ты не можешь видеть просто нас, тебя и меня?

– Все не так просто. Это действительно институт, социальный и юридический. По крайней мере, хоть это признай.

– Ничего не хочу признавать.

– Я не хочу принадлежать никому, понятно? – сказала она. – Не хочу, чтобы кто-то указывал мне, как жить, и сама никому не хочу указывать.

– По мне полная независимость, пожалуй, слишком одинокий путь, чтобы следовать им по жизни.

– Разве? – переспросила она.

– Да. Кроме того, я вовсе не рассчитываю, что ты совершенно переменишься, если мы поженимся.

– В самом деле?

– Да.

– Почему для тебя это так важно, Джон?

Он ответил не сразу.

– Может быть, я полная противоположность тебе. Я сейчас испытываю скованность. Ты накладываешь всякие ограничения на то, что мне полагается чувствовать, на то, что я могу или не могу планировать в будущем. Ты заставляешь меня ограничивать самого себя. Я буду чувствовать себя с тобой по-настоящему свободно, только если мы полностью повяжем себя обязательствами. Возможно, тогда мы оба сможем дать себе волю.

– Дадим себе волю и что?

– И посмотрим, что получится. Считай это актом доверия.

Она теребила лежавшую на коленях большую льняную салфетку.

– Я не могу продолжать так до бесконечности, – произнес он.

– Ты предъявляешь мне ультиматум?

– Нет, конечно, нет, – произнес он, потом прибавил: – Не знаю.

– Как насчет Джулии и Эйли?

– А что они?

– Как они вписываются в твои планы?

– Не знаю, – признался он. – Тебе не кажется, что надо решить вопрос о нас, прежде чем вообще думать об этом.

– Не так все просто.

Он глубоко вздохнул и перегнулся через стол.

– Послушай, я понимаю, что ты не подарок. Мы просто примем все как есть, хорошо?

– Даже если это означает оставить девочек при себе?

– Да.

Она смотрела на него пристально и долго, чтобы убедиться, что он обдумал это всерьез, потом попросила:

– Дай мне немного подумать, хорошо?

Он встретился с ней взглядом и долго не отводил глаз, потом неторопливо кивнул.

Она с облегчением перевела дух и, обмякнув, откинулась на спинку кресла. – Теперь мы можем заказывать?

Он вздохнул.

– Конечно. Я слышал, здесь стоит попробовать палтуса.

– Откуда это ты узнал?

– Из твоей газеты, – сказал он, улыбаясь. – Некоторые из нас все еще читают ее.

– Я, пожалуй, закажу утку, – сказала она.

Остаток ужина они говорили о еде и о сделках с недвижимостью у друзей, о кинофильмах, по которым они не сошлись во мнениях, так увлекшись разговорами, словно это было их первое свидание. Сэнди пила больше, чем обычно, и к тому времени, как они залезли в машину Джона, чтобы ехать домой, у нее в голове все перемешалось и затуманилось, и она больше не могла говорить. Она щелкала металлической крышкой пепельницы, оттягивая и отпуская ее, снова и снова.

– Перестань, – попросил он.

Они не произнесли ни слова, пока он не вырулил на подъездную дорожку к ее дому.

– Как ты можешь быть так уверен во мне, – тихо спросила она, когда машина остановилась, – в том, что хочешь быть со мной?

– Просто уверен, вот и все.

– Ты даже не знаешь меня. По-настоящему не знаешь.

– По-моему, знаю. Кроме того, насколько вообще один человек может действительно знать другого?

Она не ответила.

От передних фар на стену дома падали расплывчатые круги света.

Она нагнулась и поцеловала его на прощанье. О том, чтобы ему войти в дом вместе с ней, не было и речи.

Няню Сэнди застала на кухне за бокалом вина, что та и не подумала скрывать.

– Сколько я вам должна? – спросила она.

– Не расплатитесь.

Тем не менее Сэнди заплатила ей почасовую ставку, о которой они договаривались, и проводила. Она медленно поднялась по лестнице и пошла в свою комнату, не заглянув к девочкам, и забралась в постель, не раздеваясь.

Ее туфли со стуком упали на пол, когда она подогнула ноги, свернувшись калачиком.