– Но особой физической боли это вам не причиняет, не так ли?

– Почти не причиняет. – Она издала тихий смешок. – Конечно, это совсем не означает, что в детстве мне не приходилось больно падать. Оглядываясь назад, я вижу: мне еще повезло, что тогда я не свернула себе шею.

Йен вспомнил, что Фиона рассказала ему утром об обстоятельствах своего рождения и раннем детстве. Теперь ему было ясно, что ее не показали врачу тогда, когда медицинское вмешательство могло бы легко устранить проблему. Интересно, как часто она падала, прежде чем кому-то пришла в голову счастливая мысль о туфлях с подошвами разной толщины?..

– Если этот дефект представляется вам достаточной причиной, чтобы отказаться от мысли о браке, я с пониманием отнесусь к этому.

Йен изумленно посмотрел на нее:

– Простите?

– Когда я стала жить у Дрейтона и Кэролайн, они показали меня известному врачу и он сказал, что тут уже ничего нельзя поделать. Еще он сказал, что мои дети, если они у меня будут, могут родиться с таким же дефектом.

– Какой милый человек.

– Он просто был честен со мной, – пожав плечами возразила Фиона. – Тем не менее, я могу понять, какое отторжение может вызвать сама мысль о том, что наши дети могут появиться на свет уродами. Если вы хотите расторгнуть…

– Нет. – Она что, действительно считает его таким ничтожеством? – Мое предложение остается в силе.

– Хорошо, но если вы перемените свое мнение в течение последующих нескольких дней, я…

– Даже не помышляйте об этом, дорогая моя.

Фиона кивнула с печальным смирением и начала говорить, глядя куда-то сквозь деревья:

– В туфлях с такими подошвами я хожу достаточно легко, но в танцах нужно делать шаги назад, и, несмотря на усилия лучших учителей… – Она передернула хрупкими плечиками. – Не могу сказать, сколько раз я падала навзничь, сколько раз повреждала лодыжку, пытаясь научиться танцевать. Но наступает момент, когда вы должны признать: конечный результат не стоит тех мучений, которые приходится испытывать на пути к его достижению.

– Можно многое сказать в пользу здравого смысла, – согласился Йен, – но, возвращаясь к действительности, я хотел бы спросить… Почему ваши родственники так обрадовались возможности устроить для нас бал по случаю помолвки?

– Не имею ни малейшего представления.

Йен посмотрел сквозь деревья вдаль.

– Нам следовало бы, – пробормотал он, – просто сбежать в Гретна-Грин и покончить с этим.

– Нам пришлось бы бегать долго. – Фиона усмехнулась. – Они планируют бал по случаю помолвки, свадьбу и званый вечер.

– Бог мой! – Йен вздохнул. – Почему-то я никогда не думал, насколько сложное это дело – женитьба, и всегда считал, что достаточно в нужное время показаться в церкви, не испугаться, когда придет время произнести требуемые слова, а потом позволить людям жать тебе руку, превращая ее в мягкий пудинг, пока они поздравляют тебя с тем, что ты решил прыгнуть с утеса.

Фиона засмеялась. Это не было тихое щебетанье благовоспитанной леди: нет, она откинула назад голову и засмеялась открыто и искренне удивительно приятным смехом, глубоким и жизнерадостным. Йен смотрел на нее с другого конца скамейки, завороженный великолепием ее улыбки и искрами веселья в ее глазах. Конечно, он всегда знал, что она хорошенькая; любой мужчина согласился бы с этим. Но, Боже всемогущий, когда она радовалась, то становилась просто красавицей.

Фиона вытерла выступившие на глазах слезы, потом облизнула нижнюю губу кончиком бледно-розового язычка. Это движение, делавшее ее похожей на котенка, совершенно очаровало герцога.

– Лучше казаться готовым спрыгнуть с утеса, чем выслушивать глупые вопросы: например, уверена ли ты, что не сделала ужасной ошибки…

– Вы шутите? Люди не могут быть настолько бестактными. Неужели невесте действительно задают такие вопросы?

Фиона кивнула:

– О да. Моим сестрам задавали их снова и снова.

– Но это жестоко!

Фиона пожала плечами:

– Женщины часто превращаются в фурий, когда проигрывают в борьбе за главного холостяка сезона, и это их последний шанс отплатить победительнице.

Йен поморщился. Интересно, а как поступают мужчины? Может быть, так же, а он просто никогда не замечал этого?

– Остается удивляться, почему в таком случае принято устраивать званые вечера и приглашать на них всех недоброжелателей.

– Я полагаю, это как-то связано с тщеславием: ведь в итоге невеста вы, а не другая.

Йен молчал.

Ничего не скажешь, картина неприглядная. Тем не менее, это не отвращает женщин от участия в… своего рода цивилизованных военных действиях. Подумать только, он не имел ни малейшего представления о том, что происходит вокруг него, и ему просто повезло, что он не попал под перекрестный огонь, где его могли сильно покалечить.

– Конечно же, все подробности бракосочетания и приема с пристрастием обсуждаются, – продолжила Фиона, словно желая углубить и расширить познания собеседника. – Какие цветы и украшения у вас были. Какие блюда подавали. Какой оркестр пригласили. Кто шил ваше свадебное платье и другое приданое. Все сравнивается и оценивается – все до мельчайшей мелочи…

– Я ничего не знал об этом и сомневаюсь, что другие мужчины имеют об этом хоть какое-то представление. Для нас еда есть еда, музыка – это музыка, а соревнуемся мы не иначе, как за карточным столом.

– И в том, кто повиснет на вашей руке в конце вечеринки, разве нет?

Ну, свой ящик с секретами Йен не собирался открывать.

– Это относится только к тем, кому не хватило мудрости и удачи жениться на прекрасной женщине.

Взгляд, который Фиона бросила в его сторону, дал ему знать, что она распознала уловку. Фиона медленно выгнула бровь, но вместо того, чтобы уличить герцога в слишком очевидном мошенничестве, спросила:

– Когда мы поженимся, мы будем постоянно кого-то принимать?

Йен кивнул:

– Поскольку я герцог, предполагается, что я должен регулярно хвалиться своим богатством. Уверен, что, будучи свояченицей герцога, вы хорошо знаете, какие обязанности налагает титул на таких несчастных, как мы.

– Нет, не совсем, – призналась Фиона. – Дрейтон устраивает приемы по политическим датам, за рамками этого светская жизнь его не очень интересует.

Политика. Еще одна вещь, о которой Йен имел лишь смутное представление, несмотря на то, что являлся членом палаты лордов.

– У меня сложилось впечатление, что ваш зять в некотором роде реформатор, я прав?

– Думаю, да. Как вы считаете, это хорошо? – Фиона оглядела сад.

– Я мало знаю о взглядах его светлости. – Йен постарался уклониться от ответа. – Последние несколько лет я жил вне Англии и, если уж быть до конца честным, возвратившись, не очень интересовался работой парламента. Это не украшает меня, я знаю, но их речи кажутся мне такими невероятно… – Он пожал плечами и, боясь оскорбить опекуна Фионы, решил не продолжать.

– Невероятно скучными и пустыми, – закончила за него Фиона с улыбкой и мелькнувшим в глазах озорным огоньком. – Дрейтон говорит, что, если бы члены парламента так же любили народ Англии, как звуки собственных голосов, необходимость в реформировании по большей части отпала бы.

Такое заявление, будучи сделано публично, вызвало бы бурное негодование, но внутренне Йен был полностью согласен с ним.

– В следующем сезоне я намереваюсь уделить этому больше внимания, – решительно заявил он. – По крайней мере, высказываниям его светлости. В мире много несправедливости, но я продолжаю верить, что наш долг – насколько в наших силах, делать жизнь лучше. Поскольку мне только предстоит увидеть вашего родственника произносящим пламенные речи, я склонен думать, что он человек здравомыслящий и ставит реальные цели, так что я смогу его поддержать.

Фиона кивнула.

– Вы упомянули, что в последнее время вас не было в Англии. Где же вы находились? Это интересное место?

– Везде интереснее, чем в Англии, – проворчал Йен, прежде чем успел обдумать ответ.