«Если бы только я могла ответить!» – подумала Адди, и голова ее закружилась так сильно, что пришлось ухватиться за руку Чарльза.

Как только они вернулись в отель, Адди легла на кровать и положила на лоб холодный компресс.

Сев рядом, Чарльз взял ее за руку.

– В чем дело, Мари? Твоя загадочность начинает сводить меня с ума. Что ты могла делать во дворце кайзера Вильгельма? Ты что, беглая принцесса? Ради Бога, скажи хоть что-нибудь!

Усталым движением она убрала компресс.

– Ладно, Чарльз. Было бы несправедливо мучить тебя и дальше. Видишь ли, это очень трудно объяснить… Я не могу рассказать тебе о своей прошлой жизни, потому что сама ничего о ней не помню. Я даже не знаю, действительно ли меня зовут Мари Артемус.

Лицо Чарльза исказилось.

– О чем, черт возьми, ты говоришь?

– Я страдаю амнезией – полной потерей памяти. И она рассказала ему, как Бракстоны спасли ее во время джонстаунского наводнения, как назвали своей племянницей.

Пока женщина говорила, Уэллс, недоверчиво покачивая головой, непрерывно расхаживал по комнате и одну за другой закуривал все новые и новые сигареты.

– Я не могу с этим смириться, дорогая. Наверняка можно как-то восстановить твою память. В Вене есть один врач – кажется, его имя Фрейд. Говорят, что по части душевных болезней он просто волшебник. Клянусь Юпитером, отсюда мы поедем в Вену и проконсультируемся у доктора Фрейда.

– Боюсь, это будет очень дорого.

– Дорого? – усмехнулся Чарльз. – Да ты представляешь, сколько я выиграл за эти два дня? Более семисот пятидесяти тысяч!

– Сначала мы должны побывать в Лондоне и уладить все дела с Вудстоком и другими акционерами.

– Да, верно. Ну ничего, это будет лишь небольшая отсрочка. Потом мы увидимся с этим Фрейдом, вернем тебе память и поженимся.

Она протянула к нему руки.

– Мой дорогой Чарльз, ты должен понимать, что если я вспомню свое прошлое, могут возникнуть обстоятельства, которые нас разлучат.

– Что еще за обстоятельства? Какая чепуха!

– Муж. Дети. А может быть, я преступница? Неизвестно, какие чудовища подстерегают меня в прошлой жизни. Возможно, как раз из-за этого я и не могу ничего вспомнить.

Побелев как полотно, он тяжело опустился в кресло.

– Боже мой! Даже не думай о таких вещах.

– Тебе всю жизнь это мешало, Чарльз, – ты всегда отказывался взглянуть правде в глаза, боясь неприятностей.

В эту ночь оба спали плохо, не испытывая ни малейшего желания заняться любовью.

На следующее утро они позавтракали и в полдень, снова под усиленной охраной, проследовали в казино.

Репортеры сразу обратили внимание на то, каким бледным и осунувшимся выглядел Уэллс.

– Наверное, сказывается напряжение.

– Да и она выглядит так, словно всю ночь мешки таскала.

– Я сыт по горло, – прошептал Уэллс Адди, когда они входили в зал. – Сегодняшний день будет последним.

Хотя на сей раз Чарльз играл вяло, без вдохновения, он все же восемь раз сорвал банк и выиграл еще двести пятьдесят тысяч долларов.

Игра была в разгаре, когда внезапно он резко встал.

– Этого достаточно. У нас больше миллиона. Пора возвращаться домой. Пойдем, дорогая.

Под охраной двух сотрудников французской полиции Уэллс и Адди направились из Монте-Карло в Ниццу, где им предстояло отплыть в Англию.

На пристани в Дувре их ожидали сотни любопытных и оркестр.

– Французского премьера во время его последнего визита встречали не так пышно, – с иронией заметил Уэллс.

В этот вечер Оксфордский мюзик-холл дал в честь Уэллса специальное представление. Гвоздем программы было первое исполнение песни, написанной по случаю беспримерного успеха Чарльза Уэллса во всемирно известном казино: «Человек, который сорвал банк в Монте-Карло…»

Исполнявшего эту песню баритона вызывали на бис столько раз, что потом бедняга в течение двух недель не мог взять ни одной ноты.

За представлением в мюзик-холле последовал полуночный ужин с шампанским, на котором присутствовали известные артисты, члены королевской семьи и парламентарии.

В приталенном пурпурном платье с высоким воротником Адди была королевой бала. Сменяя партнеров, она без устали кружилась по залу, длинная юбка в вихре танца высоко приподнималась, открывая пурпурные атласные туфельки и тонкие чулки.

Глубокой ночью, покидая отель «Савой», Адди и Чарльз встретили мальчишку-газетчика, продававшего «Таймс».

– Читайте все о…

Уэллс дал ему шиллинг.

– Я возьму один номер, приятель, а сдачу оставь себе.

– Целый шиллинг? – Глаза рыжеволосого парнишки стали круглыми как блюдца. – Большое спасибо, сэр!

Вытащив из пачки газету, он подал ее Уэллсу и, вглядевшись в своего клиента, вытаращился еще больше, – хотя, казалось, это невозможно.

– Черт побери! Это же он! Я имею в виду – это вы, вот, на первой странице. Прошу прощения, сэр, ведь вы – это он, правда? Человек, который сорвал банк в Монте-Карло?

– Признаю свою вину, – улыбнулся Чарльз. Мальчишка любовно погладил монету.

– Клянусь, сэр, я не потрачу этот шиллинг, даже если моя старая мама будет помирать с голоду.

– Ну, я не хотел бы брать на себя ответственность за смерть твоей мамы. Так что… – Уэллс вынул из кармана банкноту в один фунт и подал ее ошарашенному газетчику. – Сохрани шиллинг и купи своей маме гуся или ветчины.

Что-то тихо бормоча, мальчишка побрел прочь.

Уэллс и Адди расхохотались так, что вынуждены были прислониться к ближайшему газовому фонарю. Когда приступ смеха прошел, Уэллс со стоном посмотрел на собственный портрет на первой странице.

– Меня уже тошнит, когда я слышу о «Человеке, Который сорвал банк в Монте-Карло». Пожалуй, я это сейчас выброшу. – И он огляделся в поисках урны.

– Подожди! – внезапно охрипшим голосом сказала Адди. – Там есть еще один снимок. – Выхватив у него газету, она впилась взглядом в другую, размером поменьше, фотографию, на которой был изображен пожилой джентльмен в сюртуке. Подпись гласила: «Австралийский промышленник сэр Крейг Макдугал скончался вчера во сне».

Из ее горла вырвался какой-то невнятный звук, она задрожала всем телом. Редкие прохожие стали в испуге оборачиваться.

– Боже мой! – воскликнул Уэллс. – Что случилось? Мари, сейчас же перестань! – встряхнув ее, крикнул он. – У тебя истерика. Скажи наконец, в чем дело!

Зажмурившись, она помотала головой.

– Дедушка! Дедушка умер!

– О ком ты говоришь? – Забрав у нее газету, Уэллс взглянул на фотографию сэра Крейга. – Твой дедушка? Да ты с ума сошла, Мари.

– Это правда. И перестань называть меня Мари. Меня зовут Аделаида. Боже мой!

В ту же секунду она потеряла сознание и упала бы на мостовую, если бы Уэллс ее не поддержал.

– Я верю, что она поправится.

Адди медленно открыла глаза. Над ней склонялось приятное лицо женщины в сером монашеском облачении.

– Скоро вам будет лучше, моя дорогая, – улыбнувшись, сказала сиделка. – Как вы себя чувствуете?

– Я… я не знаю. У меня такое ощущение, будто я куда-то плыву… и ужасная головная боль.

– Так и должно быть. Я поговорю с доктором Сноу насчет дальнейшего лечения. Он просил, чтобы его известили, когда вы придете в сознание.

– А я долго была без сознания?

– Около трех дней.

– Это больница Джонстауна?

– Какого Джонстауна? – удивленно переспросила монахиня.

– Ну Джонстауна, штат Пенсильвания. Ведь было наводнение. Кто меня спас?

– Бог мой, да нет же! Вы в больнице святого Фомы, в Лондоне.

– В Лондоне? – Адди попыталась сесть, но опять беспомощно упала на подушки. – Это невозможно! Зачем вы так говорите? Пытаетесь свести меня с ума?

Монахиня в испуге попятилась к двери.

– Сейчас я приглашу доктора. Лежите спокойно. Я скоро вернусь.

Адди хотела встать с кровати, но была слишком слаба, чтобы перелезть через высокие боковые бортики.

Через несколько минут сестра вернулась в сопровождении высокого худого мужчины со шкиперской бородкой, в очках и длинном, до колен, белом халате. На жилистой шее доктора висел стетоскоп.