А всего лишь через полгода, 8 февраля 1939 года, скончался Владимир Сергеевич Алексеев (любимый всеми дядя Володя).
Для всех нас и, конечно, для нашей мамы потеря двух старших горячо любимых братьев Алексеевых была страшным горем.
К приведенному перечню тяжких потерь тридцатых годов можно было бы добавить еще очень многих близких нашей семье друзей, окончивших свой жизненный путь.
Исторически так сложилось, что судьбы Марии Петровны Лилиной, Константина Сергеевича Станиславского, Зинаиды Сергеевны Соколовой и Владимира Сергеевича Алексеева за много лет теснейшим образом переплелись на почве всем дорогого, общего дела их жизней – любимого театрального драматического и оперного искусства, что еще усилило их чисто родственную душевную близость.
Наша мама (Манюша, как ее называли в семье родителей) всегда горячо любила своих старших братьев и сестер (оставаясь в хороших, но, может быть, несколько менее теплых отношениях с сестрой Нюшей), а с начала тридцатых годов все более стала душевно сближаться с сестрой Зиной и Марусей Лилиной, с которой всю жизнь была в самых сердечных, дружеских, родственных отношениях.
Естественно, что последовавшие одна за другой кончины Константина Сергеевича и Владимира Сергеевича (Кости и Володи) – общее горе, которое еще больше, еще теснее сблизило сестер Маню и Зину друг с другом и с Марусей Лилиной, и в силу взаимной искренней тяги, существовавшей между ними, их переписка стала более интенсивной.
Мария Петровна считала своей святой обязанностью, своим долгом «продолжать дело Кости», то есть внедрять его «систему» в Оперно-драматической студии, последнем детище Станиславского, и это очень сблизило ее с Зинаидой Сергеевной в общей работе.
Обе эти уже сильно пожилые, но все еще энергичные женщины интенсивно работают и стараются по мере своих возможностей присмотреть, не выпустить из своего поля зрения несколько оставшуюся в стороне от их жизней начавшую прихварывать Любу (Любовь Сергеевну Корганову), с которой в одной квартире продолжает жить ее сын Костя с семьей, а дочь Ляля приходит ее навещать.
Наследственный туберкулез давно уже стал бичом семьи Алексеевых.
Смерть молодого Вовы Красюка естественно обострила мамину боязнь за меня, так как после туберкулезной вспышки 1935 года, осеменившей мелкими очагами верхушки моих легких, в последующие годы шел неустойчивый процесс, временами обостряющийся. На почти ежегодных медицинских комиссиях в военкомате меня признают негодным к строевой службе. Я начинаю болеть ангинами, почти непрерывными – одна кончается, через три-пять дней начинается другая; в туберкулезном диспансере у меня находят подозрительный бугорок на связках гортани; держится субфебрильная температура, доктора рекомендуют немедленно направить меня в санаторий.
В письмах к тете Зине и Марусе Лилиной проявилось мамино беспокойство за мое здоровье; сохранились теплые, заботливые письма Марии Петровны к маме за 1939 год, отражающие ее отзывчивость, желание прийти на помощь морально и материально, ее искренне доброе отношение и любовь к моей маме. Конечно, письма эти интересны прежде всего тем, что рассказывают о жизни самой тети Маруси, тети Зины, их детей и близких, и, мне кажется, будут интересны читателям, как подлинные документы, публикуемые впервые. Ниже я привожу их, расположив в хронологическом порядке (в косых скобках я даю нужную расшифровку, возможно, непонятных мест).
СРОЧНОЕ
Ленинград, 3
Большая Пушкарская, 28/2, кв. 17
Марии Сергеевне Севастьяновой.
Отпр. Мар. Алексеева
Москва, 9
Ул. Станиславского 6, кв.1
26 февраля 1939 г., Москва
Милая, дорогая моя Маня.
Как никто понимаю твое состояние и хочу посоветовать следующее: обязательно обратиться к специалисту по легочным болезням и поставить ему на вид, что туберкулез бич нашей семьи, скажи ему, что и ты туберкулезница, стало быть, могла передать Рыжику туберкулез по наследству. Все это тяжело и грустно, но сказать ему и навести на правильный путь необходимо. 2ое скажи Рыжику, что он меня смертельно обидит, если будет говорить о тех деньгах, кот./орые/ я отложила ему для санатория, я получила еще 500 рубл. за 1/2 февраля, так что месячная Санаторская плата 1.200 р. у меня готова и вышлется немедленно, когда будет выбран Санаторий и вопрос решен. Хорошо ли посылать Рыжика сейчас на юг не знаю. В южных Санаториях сейчас ветра, море плохо действует на легкие, да и скучать он будет. Боюсь, и питание может быть плохое, все-таки еда, продукты больше стягиваются к Москве и Ленинграду.
Итак, желаю тебе и Рыжику мужества. Туберкулеза бояться не надо, надо его лечить энергично и в самом начале. Ты сама Герой туберкулеза; должен быть бодрый дух и мужество терпеливо и энергично лечиться. Скучно конечно, но что же делать. Живешь на свете один раз, надо жить дольше, как можно дольше, да и жизнь сейчас интересная не стоячая, хотя и очень утомительная. Вот чего я совсем не могу делать, это хлопотать о Санатории. Разговоры по телефону, хлопоты, меня убивают.
Про нас – всё неудачи. Кира и Киляля были в гриппе, поправляются, у меня какой-то холодный грипп. Ничего не чувствовала и вчера встала, чтобы дать урок; поработала 11/2 ч. И очень ослабла. Сегодня опять легла, tо 36 ровно (это что же такое?).
К Любе давно не посылала, пошлю завтра, как она и что? Ее Костя и даже Ляля непонятные субъекты. А Тать./яна/ Серг./еевна/ ведьма.
Зина сейчас у Зюли[79], взяла отпуск на месяц. Она страшно перерабатывает. Про Веву[80] и Лелечку ничего не слыхала. Ну, горячо целую. Не затягивайте дело. Действуйте дружно и энергично.
Маруся
ЗАКАЗНОЕ
Ленинград, 3
Большая Пушкарская, 28/2, кв. 17
Марии Сергеевне Севастьяновой.
Отпр. М. Алексеева
Москва, 9
Ул. Станиславского 6, кв.1
(На конверте надпись, сделанная М. С. Севастьяновой: «Получила 4 марта 1939 г., суббота».)
3ьяго Марта.
Маня милая, ты молодец, потому что ты действуешь и ищешь способы лечить Рыжика, это главное! Прежде всего, Рыжику надо: remonter le moral. Он просто-напросто трусит. И понятно: наш Алексеевский туберкулез достаточно наделал бед; но Рыжика мы должны оградить от всяких дурных последствий. Итак, немедленно Санаторий и очень хороший, есть какой-то под Москвой, не тот, где был Вова, а менее суровый и там хорошие доктора. Буду звонить сегодня и в конце письма напишу (хлопоты возьмет на себя Алла). Лапшин лучший туберкулезный врач по психике-туберкулеза говорил всегда, что не надо противоречить больному. Раз Рыжик хочет на Юг, значит он инстинктивно чувствует, что ему Юг помогает. Игоря всегда тянуло в тепло и морозные «Liegekühe» ему были неприятны. Ведь в Давасе он лечился 8 лет, и помог ему пневматоркс (вдувание), а на Юге он стал себя чувствовать лучше. М. б. Март пробыть Рыжику под Москвой и посмотреть, какие будут результаты от санаторной жизни; у нас здесь хорошие туберкулезники, к кот./орым/ Рыжик может попасть через Очкина; а Апрель, кот./орый/ у нас сырой и холодный, а также и Май пробыть на Юге, а летом Июнь и Июль кумыс. Август можно пробыть под Москвой в обыкновенном доме отдыха, Абрамцево или другом, только не наше Пестово (оно сырое) и к Сентябрю, я надеюсь Рыжик совсем, совсем поправится. Я возлагаю большие надежды на кумыс, если у Рыжика хороший крепкий желудок. А сейчас скажи Рыжику, чтобы он не кис; я обеспечиваю ему 3 месяца Санаторской жизни; дальше не могу обещать ничего. Но м. б. на кумыс вас устроит Степин папа.
Я бы советовала и тебе ехать с Рыжиком на кумыс, ты там поправишься, а главное будешь следить за питанием Рыжика; можешь ему чегонибудь готовить подбавлять. А Клеш будет стеречь твою квартиру, и даст тебе возможность отдохнуть. Отдых в Августе м. б. устроит тебе Алла через их Красного директора – Ванееву[81] – она очень милый и отзывчивый человек. Ну вот, по-моему, что-то налаживается.
А для конца письма приберегала приятную новость. Мы получаем пенсию и ты, и Люба тоже; Ты и Люба будете получать по 150 р. каждая в месяц. Я очень счастлива. Кира поедет сегодня в Наркомсобес для оформления.
Я все еще в гриппе, но по-моему, это не грипп, а старость. Немного знобит, немного ломает, немного болит голова, а сил нет, чтобы все это побороть и отделаться. Вот у Книппер определенный грипп с бронхитом, а она выезжает и – ничего.
Ну, дорогая моя, целую тебя, Рыжика, Тису, получила их письма, Бибку тоже целую, как-нибудь пришлю ему книгу. Хорошо ли он читает. Мне пишут, что Оленька[82] блестяще читает, а письма она мне давно пишет. Еще целую, Маруся.
К вечеру обещали узнать про Санаторий, он в Звенигороде.
