– Пленка сейчас в вашем распоряжении?

– Да. Но в настоящий момент у меня ее с собой нет.

– Вы можете ее принести?

– Да.

– И запись нам наверняка докажет, что было сказано?

– Да.

– В таком случае, ваша честь, магнитофонная пленка лучшая из улик, – сказал Гамильтон Бергер. – И у меня есть право воспроизвести запись.

– Я не знаю, лучшая ли это улика или нет, – ответил судья Камерон. – Вот только… у защиты нет на этот счет никаких возражений?

– Я хочу задать вопрос, – произнес Мейсон.

– Очень хорошо. Можете задавать.

– Вы не сказали нам о магнитофонной пленке в первый раз, когда вас вызвали.

– Меня о ней не спрашивали.

– Вы умышленно отказались от того, чтобы упомянуть о ней?

– Я не упомянул о ней только потому, что меня не спросили.

– Вы получили от кого-то указания не упоминать о ней до тех пор, пока вас не спросят конкретно?

– О боже! – воскликнул Гамильтон Бергер. – Это все та же хорошо известная игра, тот же тип перекрестного допроса, тот же…

– Окружной прокурор, выдвигая протесты, должен адресовать свои комментарии в адрес суда и отказаться от критики адвоката, – заметил судья Камерон. – Вопрос правильно поставлен и характеризует влияние на свидетеля с определенной стороны. Протест отклонен. Отвечайте на вопрос.

– Кто-то дал вам такие указания? – повторил Мейсон.

– Да.

– Кто?

– Мистер Баллантайн.

– Под мистером Баллантайном вы имеете в виду заместителя окружного прокурора, сидящего здесь?

– Да.

– И что он сказал вам?

– Он сказал ничего не говорить о магнитофонной записи до тех пор, пока меня непосредственно о ней не спросят. Сейчас меня о ней спросили.

– Хорошо, – улыбнулся Мейсон. – Идите и принесите нам магнитофонную запись. Мы будем очень рады послушать ее.

– Это, если высокий суд позволит, займет всего несколько минут, – сказал Бергер. – Можно попросить тридцатиминутный перерыв?

– Отлично, – согласился судья Камерон. – Суд объявляет тридцатиминутный перерыв. Но суд не совсем уверен в допустимости записи, сделанной при таких обстоятельствах.

– Это наилучшая улика, – заверил Гамильтон Бергер, – на ней записаны слова, произнесенные доктором Бэббом.

– Есть какие-нибудь возражения со стороны защиты? – спросил у Перри Мейсона судья Камерон.

– Никаких, ваша честь.

– Итак, – произнес судья Камерон, – в данном положении, как стало ясно, улики самого обвинения указывают на невиновность подсудимого.

– Знаю, знаю, ваша честь. Я только хотел привести один факт… Я хотел привести его так, как посчитал нужным, – пояснил Гамильтон Бергер.

– Суд хочет заметить вам, что рассмотрение дела на Большом Жюри явится лучшим способом для того, чтобы выяснить, что произошло в этом деле в тех моментах, в которых окружной прокурор не уверен. Прерогативой суда не является пускаться в дебри расследования и выяснять, что в действительности происходило, а чего не было.

– Да, ваша честь, – согласился Гамильтон Бергер. – Если суд не против тридцатиминутного перерыва и выслушает меня несколько минут, я уверен, что мы проясним все обстоятельства данного дела.

– Хорошо, – согласился судья Камерон, показывая всем своим видом очевидную неприязнь к подобной тактике ведения дела. Тактика, которая, совершенно очевидно, была спланирована, чтобы все поняли, что дело против Джона Кирби будет неминуемо прекращено, а заодно и высветила бы окружного прокурора перед прессой и общественностью в лучшем виде.

Когда судья покинул зал заседаний, Джон Кирби с подозрением и недоверием посмотрел на жену.

– Джоан, ты действительно там была? – спросил он.

– Да, – прошептала она.

– Но чем был вызван твой визит?.. Как ты могла?..

– Хватит, – остановил их Мейсон. – За вами наблюдают. Заканчивайте беседу. И предоставьте мне вести ваши дела.

– Если записная книжка у вас, мистер Мейсон, – печально произнес Кирби, – они отберут Ронни. Они его схватят и выдернут у нас. Будь оно все проклято! Они…

– Прекратите стонать, – резко перебил его Мейсон. – Я наметил стратегию ведения данного дела, а уж сам-то я выкручусь.

Напряжение в зале, когда судья Камерон вновь занял свое место, после тридцатиминутного перерыва достигло наивысшей точки.

Харви Нельсон принес и подключил магнитофон к специальному усилителю, чтобы всем было хорошо слышно.

– Магнитофонная пленка, которую вы хотите представить в виде показаний, у вас? – спросил свидетеля Гамильтон Бергер.

– У меня.

– Будьте любезны, воспроизведите запись.

Магнитофон заурчал, зал буквально затаил дыхание; резко и неожиданно из громкоговорителя донесся голос, как будто возвращенный к жизни, и наполнил зал – все присутствующие были поражены его вибрирующей амплитудой.

«Доктор Бэбб, вы слышите меня? Вы можете меня слышать, доктор? Доктор Бэбб, вы меня можете слышать?»

«Да».

«Доктор Бэбб, вы знаете того, кто вас ударил?»

«Доктор Бэбб, вы можете назвать нам имя человека, который вас ударил?»

Последовало несколько повторений этого же вопроса, а затем ответ:

«Да».

«Пожалуйста, назовите нам его имя. Доктор, назовите нам имя этого человека».

И вновь вопрос задавался несколько раз, а потом чуть дрожащий голос произнес ответ.

– Вот и все, – сказал Гамильтон Бергер. – Можете выключить магнитофон. Совершенно очевидно, – продолжал окружной прокурор тоном победителя, – теперь, когда мы все вместе услышали эту запись, что доктор Бэбб произнес отнюдь не Джон Кирби, а Джоан Кирби.

– Будьте любезны, воспроизведите запись еще раз, – попросил судья Камерон.

Свидетель выполнил просьбу судьи.

– Конечно, – сказал судья Камерон, – в данных обстоятельствах воображение играет свою роль. Суд совершенно отчетливо и безошибочно расслышал «Кирби». Вопрос о том, что было сказано: «Джон» или «Джоан», – спорный вопрос.

– Если позволит высокий суд, – сказал Гамильтон Бергер, – делая скидку на то, что человек ранен, отчего его речь слегка нарушена, совершенно очевидно, что он называет имя «Джоан» Кирби.

– Что вы хотите на этот раз от суда? – поинтересовался судья Камерон.

– Я хочу внести эту запись в список вещественных доказательств.

– Вы запросто можете это сделать, – фыркнул судья Камерон. – Но вопрос, который вы пытаетесь протащить в рассматриваемое нами сейчас дело, не называется «Народ против Джона Нортрупа Кирби». Вы представили нам вещественное доказательство, на которое так уповали, но оно показывает лишь то, что умирающий человек назвал имя жены подсудимого.

– Я до сих пор не исключаю возможности сговора, – запинаясь, произнес Гамильтон Бергер.

– Что ж, но у вас нет улик, указывающих на это, – сказал судья Камерон. – У вас есть еще вопросы к этому свидетелю?

– Нет.

– Перекрестный допрос? – спросил у Мейсона судья Камерон.

– Нет, ваша честь, мне кажется, окружной прокурор хочет как можно скорее присоединить данную улику к остальным вещественным доказательствам.

– Нет, подождите минуту, – сказал Гамильтон Бергер. – Да, мы дали суду возможность прослушать запись. Но я не вижу причины присоединять ее к остальным вещественным доказательствам.

– Это единственный способ сохранить запись, – заметил Мейсон. – Секретарь суда не сможет транскрибировать звуки, которые воспроизвела запись.

– Он сможет, – заверил Гамильтон Бергер. – Имя Джоан Кирби слышится настолько отчетливо, насколько возможно.

– Совсем недавно вы уверяли, что это был Джон Кирби, – напомнил Мейсон.

Гамильтон Бергер посмотрел на адвоката с некоторым удивлением.

– Суд считает, что запись можно присоединить к остальным вещественным доказательствам. Конечно, если необходимо, ее можно удалить из дела. Но она должна стать уликой, – заключил судья Камерон.

– Очень хорошо, ваша честь.

– Вы хотите задать свидетелю вопросы? – спросил у Мейсона судья Камерон.