— Были ли у тебя рвота или диарея?

— Нет.

— А операции в течение последнего года?

— Тоже нет.

Он откидывается на спинку стула и улыбается. У него очень привлекательные ямочки на щеках и добрые карие глаза. Я понимаю, почему он нравится тетушке Ди.

— Каков твой уровень стресса в последнее время?

Я тихо и иронично смеюсь.

— По шкале от одного до десяти – сорок семь.

Доктор Хансен понимающе кивает.

— Соболезную по поводу твоей бабушки.

Я не спрашиваю, имеет ли он в виду ее смерть или последующее исчезновение.

— Спасибо.

Мы молча смотрим друг на друга, и я гадаю, знает ли он о кладбище Пайнкрест и его пропавших обитателях. Должно быть, эта новость уже разлетелась по всему городу.

— Ты хочешь мне что-то еще сказать?

— Если ты спрашиваешь, не думаю ли я о самоубийстве, то ответ «нет».

Его легкая улыбка выглядит смущенной.

— Неужели я был так очевиден? Мне нужно поработать над умением располагать к себе людей.

Я отмахиваюсь.

— Я знаю, что ты должен спросить. Так каков вердикт?

— Думаю, ты была права, когда сказала, что подхватила вирус. Пей больше жидкости и отдыхай. Через день-два тебе должно стать намного лучше. Если нет, приходи ко мне в кабинет в понедельник, мы возьмем у тебя кровь и проведем дополнительные анализы.

— А как насчет кровотечения из носа? У меня раньше такого не было.

— Это может быть что-то простое, например, воздух в доме. Он заметно суше, а все эти травы, развешанные повсюду, могут раздражать носовые ходы. Или это может быть дым, пыль или даже сильные запахи. Попробуй промывать нос солевым раствором. Это должно помочь.

Когда я тяжело вздыхаю и откидываюсь на подушки, доктор спрашивает: — Хочешь, я дам тебе что-нибудь, чтобы ты уснула?

— Конечно. Лоботомия подойдет.

— Я говорил скорее о снотворном.

Когда я колеблюсь, он произносит: — Ты не обязана их принимать, но, по крайней мере, у тебя есть выбор. Я оставлю достаточно, чтоб хватило на неделю.

Затем достает из сумки маленький пузырек из янтарного стекла без этикетки и ставит его на тумбочку. Я удивлена, что мне не нужен рецепт на эти таблетки. Может, это влияние тетушки Ди.

Может быть, у нас семейный счет, основанный на бартере, и она расплачивается минетом.

— Спасибо, — говорю я, избегая его взгляда. — Я ценю, что ты пришел.

Он хватает свою сумку и встает.

— Не за что. Поправляйся. И помни: если не станет лучше, просто приходи в мой кабинет, и мы направим тебя на дополнительное обследование.

После его ухода я погружаюсь в глубокие раздумья. Но через несколько мгновений слышу приглушенный гул.

Сначала я думаю, что это что-то электронное, но, присмотревшись, понимаю, что звук не постоянный. Он то усиливается, то ослабевает в неровном ритме, который создают множество быстро взмахивающих крыльев, словно гул пчелиного улья.

Нахмурившись, я поднимаюсь с кровати и стою посреди комнаты, пытаясь определить источник шума. Но кажется, что его издает вся комната: пол, стены и потолок. Шум становится все громче и приближается, от него по коже бегут мурашки.

Сохраняй спокойствие. Под карнизом осиное гнездо, вот и все. Бояться нечего.

Звук становится все громче, пока не превращается в невыносимый гул.

Я направляюсь к двери, нервно оглядываясь по сторонам, но не вижу ничего необычного. Затем краем глаза замечаю какое-то движение и оборачиваюсь в сторону ванной.

Даже с другого конца комнаты я отчетливо вижу зеркало над раковиной и гротескное отражение в нем.

Все мое тело покрыто кишащей массой жирных черных мух. Кроме глаз, которые затуманены белым налетом, как у давно умершего существа.

Когда я открываю рот в беззвучном крике, мухи роем устремляются мне в глотку, принося с собой тошнотворный запах разложения. Затем меня накрывает вонь, наполняющая нос приторно-сладким запахом гниения. Кишки и кровь. Как на скотобойне.

Я в ужасе отшатываюсь, в панике закрывая лицо руками, но мухи следуют за мной. Я мельком вижу серую гниющую кожу, покрытую личинками, когда рой ненадолго рассеивается, а затем снова опускается, заполняя пробелы.

Гул нарастает до оглушительного рева, отдаваясь эхом в моей голове.

Пошатываясь, я подхожу к двери, распахиваю ее и вываливаюсь в коридор, где врезаюсь прямо в испуганную тетушку Э.

— Ты встала! Это хороший знак. Как ты себя чувствуешь, милая? Что сказал доктор?

Жужжание исчезло.

Когда я опускаю взгляд на свои руки, то не вижу ни одной мухи.

Откуда-то издалека я слышу свой голос: — Он сказал, что я в норме. Все хорошо. Со мной вообще все в порядке.

Глава тридцать восьмая

ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ

МЭЙВЕН

Я крепко сплю по ночам благодаря волшебным таблеткам доктора Хансена. Когда тетушки говорят мне, что они утром собираются в церковь, меня охватывает иррациональное желание пойти с ними.

Я не религиозный человек, но, учитывая все обстоятельства, было бы неплохо, если бы меня окропили святой водой.

Кью везет нас через весь город к старой и красивой церкви, обшитой вагонкой. Ее шпиль венчает блестящий бронзовый флюгер. Снаружи она сияет свежим слоем белой краски. На витражах изображены различные библейские сцены, ни одна из которых не связана с насилием.

Антисептический Новый Завет с его удобным супергероем-спасителем, а не кровавый Ветхий Завет с его жестоким и мстительным богом.

Проповедь уже началась, когда мы вчетвером входим в церковь через главные двери. Священник на кафедре замолкает на полуслове. Прихожане оборачиваются и с подозрением смотрят на нас. В святилище воцаряется гробовая тишина.

— Почему мы не могли пробраться через боковую дверь? — бормочу я, обводя взглядом ряды враждебно настроенных лиц.

— Блэкторны не прячутся и не скрываются, — говорит тетушка Ди. — Возьми меня за руку, Беа.

Они вдвоем ведут нашу процессию по главному проходу к – разумеется – первой скамье. Семья из четырех человек, сидевшая там, тут же встает и переходит на другое свободное место. Мы садимся, и деревянные скамьи стонут в неестественной тишине.

Как только мы устраиваемся поудобнее, тетушка Ди машет рукой отцу О’Брайену, разрешая ему продолжить.

Он сердито смотрит на нее.

А Давина улыбается в ответ.

Не могу поверить, что они каждую неделю устраивают это безумие.

После неловкой паузы старый священник прочищает горло. И, обращаясь к прихожанам, говорит: — Помилуй нас, Господи.

За исключением четырех молчащих женщин на первой скамье, все присутствующие отвечают хором: — Ибо мы согрешили против Тебя.

Священник простирает руки и взывает к небесам: — Яви нам, Господи, Свою милость.

— И даруй нам Твое спасение, — так же хором произносят прихожане.

— Да смилуется над нами всемогущий Бог, да простит нам наши грехи и дарует нам жизнь вечную.

По какой-то причине тетушку Ди забавляет последняя часть. Глядя на гигантский крест с пригвожденным к нему Иисусом на стене за алтарем, она весело качает головой.

Прихожане хором произносят «Аминь», а затем снова замолкают.

Отец О’Брайен смотрит на открытую Библию на кафедре, на мгновение задумывается, а затем начинает яростно перелистывать страницы. Он поднимает глаза и бросает на нас апокалиптический взгляд из-под нахмуренных седых бровей.

— Отрывок из Книги Откровения.

Тетушка Э вздыхает.

Далее следует поразительно жестокий, кровавый и удручающий рассказ о конце света, который почему-то еще и невероятно скучный.

К тому времени, как священник заканчивает, я с удовлетворением замечаю, что Беа сомневается в том, что якобы «любящий» бог мог причинить столько страданий людям, которых он создал, о чьих грехах и окончательном проклятии он якобы знал с самого начала, когда создавал их. Это значит, что концепция свободы воли – шутка, а Бог не кто иной, как садист.