Алёна захохотала.

И вдруг задохнулась.

— Я вижу!

— Хорошо, — сказал я. — Я боялся, что у тебя нарост в черепе после травмы давил на мозг или что-то в этом роде, но просто нерв был поврежден. Я подстегнул регенерацию первым делом, вот он и зажил. А я сейчас уже над твоей спиной работаю.

— Хочу на тебя посмотреть!.. — она начала поворачиваться, и я надавил ей рукой на поясницу.

— Лежать, женщина! Сказал же — спиной занимаюсь! Надо успеть как можно больше, пока Прорыв не закрылся! У меня резерв крохотный, я с ним только царапины залечивать могу.

Алёна послушно легла.

— Подумать только!.. — вдруг пробормотала она. — Тот умный не по годам, страшно израненный ребенок, внук графа Флитлина… Это был ты! Мы еще четыре года назад могли бы узнать друг друга!..

— Ты слишком хорошо играла свою роль. Я для тебя кучу знаков придумал, всю одежду вышивкой разукрасил…

— Вышивкой⁈

— Да, нашими буквами.

— Какая классная идея!

— Угу, жаль только, что не сработала. Я и сейчас так хожу, посмотришь еще. А ты не реагировала. Мне и в голову не пришло, что ты просто не видишь! К тому же у меня-то памяти Лиса не было…

— Не было? А как же ты…

— Выкручивался. Повезло, что вокруг оказалась любящая семья и спокойная обстановка. — Относительно спокойная, но о пятерых убитых плюшевым мишкой Воронах я как-нибудь потом ей расскажу. А, хотя нет, она и так знает. — Ну вот, я судил по себе, думал, перенос для нас обоих сработал одинаково. Не учел, что ты все-таки оказалась ближе к центру поля. А может, причина в чем-то другом… В общем, мне казалось, что без памяти Сорафии даже ты не могла бы возглавить Школу — а значит, ты не она.

— Факт, не смогла бы. Меня б сожрали.

Вдруг она начала хихикать.

— Нет, ну я-то должна была догадаться, что это ты! Должна была! Ты мне даже предложение делал точно теми же словами, что и первый раз!

— Что⁈

— Ну да! «Вы такая надежная женщина, мне срочно нужен партнер, на которого можно полагаться, давайте поженимся, это и для вас тоже будет выгодно». Точь-в-точь, как первый раз!

— Не помню… — чуть смущенно проговорил я. — Но тогда ты согласилась быстро! За пять минут! А в этот раз три года меня мурыжила!

— Что я могу сказать? Нужно было сразу на драконе прилетать.

Тут уже расхохотался я.

А потом вдруг понял, что комок у горла — это не смех, а слезы. Моя магическая диагностика скользила по телу Сорафии, выявляя старые шрамы, болезни, грыжи (не только в позвоночнике, было их достаточно), срощенные переломы… Сколько же ей пришлось пережить. Не все из этого именно ей, но я видел достаточно травм, пришедшихся явно на последние годы. И — искалеченные, буквально искалеченные яичники! Это более старое, но…

— А что у тебя с репродуктивной системой? — не удержался я от вопроса. — Неудачный аборт?

Хотя на последствия аборта это не было похоже: те обычно калечат матку.

— А. Нашел, — ее голос потерял всякие эмоции. — Нет. Когда меня отправили служить при дворе — ты наверняка в курсе — свекровушка уж постаралась, чтобы я не родила незаконнорожденного принца. Я… Сорафия умоляла этого не делать, говорила, что будет очень осторожной. Просила дать ей возможность родить мужу третьего ребенка. Но старая… сволочь сказала, что у рода уже достаточно наследников мужского пола, а я — то есть Сора — ее лучший агент, и она не может послать императору второсортный товар. Сорафия подчинилась. Она всегда была такой. Сильный боец, но перед авторитетами пасовала. Последствия сиротского детства.

— Боюсь, что это я вылечить не смогу, — сказал я. — Тут нужна комплексная терапия.

— Ничего страшного, уже почти не болит. И потом, я все равно за пределами детородного возраста.

— Возраст мы тебе откатим. Не до юности, конечно, но лет до сорока…

— Надеюсь, не сейчас? Постепенно?

Я не ответил.

— Эй! Милый мой супруг! Ты серьезно, не собираешься же ты сейчас меня омолаживать? Побереги магию! Как мы объясним, если я видимо скину лет двадцать возраста?

— Поздно, — сквозь зубы процедил я. — Какие мог процессы, я уже запустил.

И в этот момент я почувствовал, что Прорыв закрывается — и что мои целительские усилия выкачивают магию безвозвратно. А вместе с остатками магией наконец проливаются и слезы — злые, тяжелые.

Я хотел спасти Алёну! Чтобы она выжила! Я не хотел, чтобы она страдала! Своей памятью, чужой памятью — все равно! То, что она, не думая, говорит про Сорафию «я», означает: для нее эта память достоверна. Она четыре года прожила почти слепой, сражаясь с постоянной болью и чужими злодеяниями! Тогда как я тут почти что на курорте был! Здоровое тело, строгий режим, любящая родня…

Это было слишком. Просто — слишком. Даже для меня.

— Милый, ты что? — тихо спросила Алёна. — Ты что, плачешь?

— Ничего, — всхлипнул я. — Ничего, сейчас… сейчас пройдет.

Алёна помолчала и сказала:

— Знаешь, у этого переноса есть по крайней мере одно очень позитивное последствие. Помнишь, я страшно переживала, что у меня маленькая грудь? А ты мне всегда говорил — ну и что, главное, чтобы руку наполняла?

Я выжал из себя смешок.

— Не помню, чтобы ты страшно переживала на этот счет.

— Переживала-переживала. Но теперь все в прошлом. Потому что эта грудь даже в те твои руки не поместилась бы. Не говоря уже про новые.

Ну что ж, если она хотела меня отвлечь от моральных страданий, ей это качественно удалось!

— Какое… бездоказательное утверждение, — только и сказал я, запуская ладони под подол ее рубашки. Ее кожа была теплой, почти горячей, и очень мягкой по сравнению с моими загрубевшими ладонями.

— Я готова отвечать за свои слова, — дразнящим тоном произнесла Алёна.

— Тебе придется, — пообещал я.

И пришлось.

Но сначала мы были вынуждены развести костер — ведь без магии иначе не было бы спасенья от комаров.

* * *

p.s. Анекдот.

— Что делать, если мужчина плачет?

— Дать грудь. Действует в любом возрасте.

Глава 3

Одна судьба

Я проснулся на рассвете и долго, приподнявшись на локте, смотрел на спящую рядом женщину.

Морщины Сорафии разгладились — она действительно стала выглядеть гораздо моложе! Впрочем, она и раньше казалась старухой не столько из-за лица, сколько из-за седых волос, медленных движений и палки, которую вечно таскала с собой. А тут, когда самые крупные мимические морщины моими стараниями пропали, я отчетливо увидел ту невероятную красавицу, какой она была в молодости — и какой еще обязательно будет. Мне не хотелось ее будить: тонкий плащ, постеленный поверх сосновых веток — так себе постель, да и заснули мы лишь недавно, она никак еще не могла выспаться. Однако все равно легонько поцеловал в висок — нежность требовала выхода.

Алёна что-то пробурчала и перекатилась на живот, спрятав лицо в капюшоне моего плаща. Укрывались мы ее плащом: он был больше.

Я провел рукой по ее затылку, по спутанной, разлохмаченной прическе — и понял, что не удержусь. Благо, она так удобно легла…

…Алёна проснулась еще часа через два. Я уже успел спуститься в овраг к ручью, принести и погреть воды, поставив миску на раскаленные камни. Утро выдалось теплым, она сбросила верхний плащ, пока спала, и я с удовольствием окинул взглядом ее роскошную фигуру. Честно скажу, меня более чем устраивал старый вариант — но новый и правда имел некоторые преимущества! Главное, ни за что и никогда в этом не признаваться.

Но, когда моя жена открыла глаза, у меня, конечно, все вылетело из головы. Я мог только сидеть и любоваться ею с глупой улыбкой.

— Не сон… — пробормотала Алёна, глядя на меня. Потом широко улыбнулась. — Ну конечно, не сон! Господи, как хорошо вокруг! Солнце на листьях! Как красиво! Я уже почти забыла, как хорош сотворенный мир!

И счастливо рассмеялась. Села на плаще по-турецки.