Я неспешно гулял по тропинкам парка. Были тут и «главные» улицы, вдоль которых размещались торговые лоточки: сахарная вата, мороженое, лимонад, выпечка. Мне после беляшей ничего не хотелось, но, глазея по сторонам, я заметил, что из деревьев тут не только обозначенные в названии липки, но и другие представители флоры. Встретились мне и два фонтана, а также кусты, подстриженные в виде Кремля с тремя башнями у юго-восточного выхода – напротив пожарной части и Дома офицеров. В главной башне зелёного Кремля показывали время часы, очень похожие на куранты. Возле других двух башен стояли памятники вождям социализма: слева – Ленину, справа – Сталину. Под вождями красовались большие буквы «СССР», а между второй и третьей башнями располагался цветущий герб Союза. Ничего не имею против, и, отхлебнув «Буратино», я продолжил свою прогулку.

Всю дорогу меня сопровождал шелест листвы и слабый, но различимый звук гитары. Мелодия была простой, даже бренчащей, но в ней чувствовалась искренность – кто-то перебирал струны куда лучше, чем это делаю я. Оторвавшись от очередного монумента (на этот раз камня с надписью «Сад "Липки" основан в 1924 году»), я пошёл на звук. И вскоре увидел их.

Под раскидистым дубом, на потёртом пледе, сидели пятеро: трое парней и две девушки. Их одежда кричала о бунте против окружающей серости: потёртые джинсы с заплатками, кожаные куртки с заклёпками, яркие банданы на головах. Один из парней – худой и длинноволосый, с острым подбородком и хищным профилем – наигрывал на гитаре что-то блюзовое. Его пальцы скользили по грифу небрежно, но точно – видно было, что играет он давно. Рядом с ним сидела девушка с короткими, выкрашенными в рыжий цвет волосами. Она курила самокрутку, выпуская кольца дыма, и подпевала хрипловатым голосом:

«А за окном дождь стучит по крыше, и кто-то снова твердит про “должен”…»

Её сосед – коренастый парень в тельняшке и голубом берете – отбивал ритм на коленях, а второй, с кудрявой шевелюрой и бородкой, лениво раскачивался в такт. Последняя девушка – хрупкая, почти прозрачная, с огромными серыми глазами – сидела, обхватив колени, и смотрела куда-то вдаль, будто видела то, что остальным было не дано. Странная компания. Ниферы, вроде, а десантура с ними сидит…

Я остановился в тени, облокотившись на дерево, но гитарист поднял голову и кивнул:

– Привет, друг! Чего встал? Подходи, садись!

Так вот как вы служивого к себе приманили – добротой и гитарой. Ну, эти качества и мне не чужды.

– Привет, ребят, да я так – послушать, – улыбнулся я.

– Подходи, только если не будешь молчать, как рыба, – усмехнулась рыжая. – Мы тут не концерт даём, а делимся.

Ниферы… Девушки совершенно не следят за словами. Ну, конечно, если бить начнут, то не с вас. А надо бы с вас. Но это вам однажды быдло объяснит лучше меня. Я же на стороне глобального добра. Саша, включай своё обаяние, софты, как ты говоришь…

– Кайфово получается делиться, – я присел на край пледа. – А что за песня?

– Это «Пикник», – ответил гитарист. – Ленинградские музыканты. Песня про то, как все вокруг знают, как тебе жить, а ты сам – нет.

Кудрявый фыркнул:

– То есть про обычный вторник.

Рыжая затянулась и протянула самокрутку мне:

– Держи, раз уж ты с нами.

Я улыбнулся широко и добродушно. Дым казался крепким, терпким, с привкусом мяты. Не тот вкус, который должны курить хиппари. И я, конечно же, отказался:

– Мама говорит: «Кто не курит и не пьёт, ровно дышит – сильно бьёт».

– Крутая мама, – перехватил сигаретку десант и затянулся, видя мой значок разрядника.

– Это ещё цветочки, – засмеялась она. – Вот вечером у Театральной можно что помощнее достать, будет вообще отрыв башки, если деньги есть…

– На фиг парня раззадориваешь, – выдал коренастый. – Не видишь – на спорте чел.

Гитарист снова заиграл другую песню другой группы, и на этот раз запела хрупкая девушка. Её голос был тихим, но пронзительным, будто тонкое лезвие:

Долгая память хуже, чем сифилис,

Особенно в узком кругу.

Такой вакханалии воспоминаний

Не пожелать и врагу.

И стареющий юноша в поисках кайфа

Лелеет в зрачках своих вечный вопрос,

И поливает вином, и откуда-то сбоку

С прицельным вниманьем глядит электрический пёс.

И мы несём свою вахту в прокуренной кухне,

В шляпах из перьев и трусах из свинца.

И если кто-то издох от удушья,

То отряд не заметил потери бойца.

И сплочённость рядов есть свидетельство дружбы

Или страха сделать свой собственный шаг.

И над кухней-замком возвышенно реет

Похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг.

– Ребят, – оборвал я музыкантов. – Давайте без политических, а?

– А что, боишься, что комсомольский билет отберут? – спросила у меня рыжая девушка.

– Боюсь, что автор этой песни не ценит то, что ему дал флаг нашей страны. И на вашем месте я бы задумался, прежде чем петь песни тех, у кого «трусы пахнут плесенью». Потому что он, видимо, не только яйца не моет, но и рот не полощет. Или полощет, но теми же руками и той же водой.

– Ты чё, гопарь? Тебя сюда так-то никто не приглашал! – вступился за рыжую гитарист.

– Привет, друг, чего встал – подходи, садись. Твои слова? – спросил я, поднимаясь и вставая напротив компании.

– Слышь, тебя нормально, по-человечески пригласили, а ты бычишь! – первым встал десант и шагнул ко мне, чтобы быть напротив максимально близко.

Вот так оно и бывает: Девушка хрень всякую поёт, а драться будут пацаны – альфа-мэн и сигма-бой.

– У тебя слева на берете что – флаг красный или «трусы, пахнущие плесенью»?! – повысил я тон.

– Чё ты про флаг знаешь, салага?! Ты знаешь, что я в армии с такими, как ты, делал?! – спросил он, нависая надо мной.

– Надеюсь, по обоюдному согласию и все получали удовольствие? – спросил я.

И я ударил первым – коротким правым в горло. Сильно, но не смертельно. Минус один любитель неуставных отношений и минус один – по воле случая – защитник песен, оскорбляющих государственный флаг.

– Встать! – скомандовал я рыком. – Второго предупреждения не будет! Тебе, хипарь, я твою гитару на голову надену. А тебе, рыжая, твои сигареты в ухо запихаю, чтобы за словами следила, когда с незнакомыми людьми разговариваешь.

– Ничего мы… – начала рыжая, но я взял гитариста за волосы и просто поднял на ноги. Вслед за ним поднялись и его друзья.

– Слушайте сюда. Мы с вами – один народ, вы и я. Я тоже люблю музыку и посиделки под деревьями. Но зарубите себе на носу (пока вам для этого их не переломали): никто и никогда не имеет права так говорить о флаге! Даже если он служил и кого-то тут «трахнуть» хочет. – Я выдохнул, подопнув бывшего служивого. – Это понятно?

– А, сука… да. Больно, – проскрипел гитарист.

– Не больнее, чем мне это всё слушать. Сейчас забрали этого полосатого и учесали отсюда! – отдал я последнюю команду, в глубине души надеясь, что не придётся подпинывать дуралеев. Они, возможно, ребята и неплохие (один, вон, вообще служил), но отсутствие у них базовых ценностей в будущем повлечёт много-много бед.

Они собирались организованно, быстро, запуганно, поднимая и утаскивая своего друга в тельняшке. А я строго смотрел на них и поймал себя на мысли, что эти ничего не поймут из моего монолога. Я для них не патриот, а обычное быдло, выбравшее повод, чтобы почесать кулаки. Ну что ж, меня их характеристика вполне устраивает. Если такие, как я, будут сдерживать таких, как они, от подобных песен (пусть и бездумно повторяемых), пусть хоть «электрическими псами» кличут, хоть «ватой кровавой». Я такой, какой есть, и в их цвета не перекрашусь.

Медленные хлопки донеслись сзади. Я обернулся: ко направлялись трое. Я узнал их – уже видел на фотокарточках в папке о «Кобре»: Семпай, Боец и Тула. Шли ко мне вальяжно, зная, что я тут гость. Хлопал, кстати, Тула, широко улыбаясь – видимо, узнал меня.