– Его не будет дома? Меня с ним познакомят? – спросил я.

– В коридоре будет ваша совместная фотка на рыбалке. Но его появление будет означать, что тебе нужно, не задавая лишних вопросов, эвакуироваться обратно в Ворон. В Балаково нужно будет каждый день ездить, приходить в институт и там заниматься тем же, чем занимался в Вороне.

– Тренировать? – уточнил я.

– Тренировать, – кивнул Хрущёв.

Тем временем мы прибыли к какому-то трёхэтажному дому.

– За сутки заучи и завтра папку положишь в ящик. А сегодня и завтра можешь быть свободен. «Спартак» откроется в понедельник в восемь вечера, адрес в папке. Вопросы? – спросил у меня Никита Сергеевич.

И у меня был вопрос, но всего один…

Жёлтый дом смотрел на меня тремя подъездными дверьми. Моя была центральная. Войдя в подъезд, я поднимался по выщербленной лестнице, вдыхая сырой воздух, исходящий, наверное, из самого подвала. Квартира под номером восемнадцать ждала меня сразу же после подъёма на площадку третьего этажа. Деревянная дверь встречала взглядом тусклого глазка и, скрипнув после одного оборота в замке выданного мне ключа, отворилась.

Зайдя внутрь, я ощутил, что квартиру давно не открывали и даже не проветривали. Тут было тепло, а в нагретом воздухе чувствовался запах земли. Сняв обувь, я прошёл вперёд по узкому коридору. На белой двери слева расположился значок писающего пластмассового мальчика, кокетливо отклоняющего струю в сторону с горшком. Туалет был совмещён с ванной, над которой нависала лейка душа, а унитаз имел длинную трубу вверх и сливной бачок с цепью и деревянной ручкой для смыва с сидячего положения. Что ж, разделённый санузел – это прямо роскошь. Порадуюсь и этому, в сравнении с общагой – вообще чудо чудное.

На кухне располагались белый холодильник «Бирюса» и газовая плита. «Это просто сказка какая-то. Отлично! Я буду есть тёплую еду», – подумал я.

Зал был обставлен диваном, некогда ободранным какими-то животными – возможно, кошкой или даже не одной. Хотя запаха кошачьего здесь не было. Над диваном висел большой, почти во всю стену, ковёр с причудливым красно-синим узором. «Если станет совсем грустно, можно будет найти на этом ковре замысловатые рисунки и таким образом медитативно погрузиться в сон», – мелькнуло у меня в голове.

А еще была настоящая роскошь: в коридоре, на тумбочке с настенным зеркалом, стоял белый дисковый телефон со спиралевидным шнуром, у которого лежали оставленные давно и покрывшиеся пылью солнцезащитные очки. Подняв трубку и приложив её к уху, я убедился, что он работает, и, положив трубку назад, продолжил изучать квартиру. Она не обладала балконом, зато имелись окна с двойной рамой. И я, отодвинув белые шпингалеты, убирая первую раму, впустил внутрь немного свежего воздуха. Петли окна скрипнули, невольно хрустнула белая, вздувшаяся краска на подоконнике, и, наконец, влекомые потоком, в помещение влетели запахи улиц Саратова.

Я обернулся. Мой взгляд упал на покрытый тёмным лаком, застеклённый сверху шкаф-сервант, только вместо ожидаемого сервиза в нём стояло множество разных и пыльных книг. В нижнем левом отделе, под книгами, я нашёл виниловые пластинки, а справа – и проигрыватель под них. «Вот это уже интересно, – подумал я. – Всё же не радио с гимном по утрам слушать».

Достав проигрыватель, я приоткрыл прозрачную затемнённую крышку и поставил первую попавшуюся под руку пластинку – «Голубой щенок». Переместив иглу, услышал, как она скрипнула, а после слегка жужжаще выдала песню:

«А я уважаю пирата, а я уважаю кота…»

Пластинок было много, и я мог не волноваться, что умру здесь со скуки. Плюс работы невпроворот. Я скользнул взглядом по столу, на который положил папку с делом «Кобры».

«Зачем несовершеннолетним преступникам грабить производственные объекты?» – ломал я голову. Я ума не мог приложить, где здесь, в СССР, можно сбыть награбленное. Хотя, наверное, люди, которые живут тут дольше меня, знают больше. И в целом понятно, зачем их кураторы используют детей: дети более падки на сиюминутные награды.

«Так великая страна проиграла джинсам и жвачке…» – мелькнула мысль. В моём времени… в моём измерении? И даст бог, что это не повторится здесь.

Я на какой-то миг подумал, что делаю всё правильно, что моё развитие, пускай и не такое весёлое, как занятия спортом и планированное наказание Сидорова, однако может принести много пользы. Может быть, даже я познакомлюсь с одним известным на весь мир дзюдоистом. Я, конечно же, его узнаю: по пронзительным голубым глазам, по прямым чертам лица. Может, даже пересекусь с ним в ГДР.

Я улыбнулся. Моя фамилия – совсем такая же, как фамилия другого его друга, который некоторое время подменял его во временном делегировании служебных обязанностей.

Взяв папку «Кобры» в руки, я открыл её, чтобы ещё раз взглянуть на фотографии и описания. Сотрудники ГБ сделали всё, чтобы внедрить меня в банду, даже подкараулили и побили Тулу. Собственно, у меня отпал вопрос, почему я должен был быть на стадионе «Локомотив». Судя по информационной справке, Тула там бегал, тренируя общую выносливость.

Встав с дивана, я снова вернулся к проигрывателю. «Голубой щенок» никак не подходил для работы с информацией, и, убрав его, я нашёл пластинку с улыбающейся девушкой в красной кофточке с бисером, прочёл название: София Ротару (Песни из к/ф «Где ты, любовь?»). Пойдёт. И, поставив звук на фон, вернулся к бумагам.

До моей попытки внедрения оставалось чуть больше двух суток, и, прочитав всю папку от корки до корки, пару раз поймал себя на мысли, что я голоден. По сути, люди не очень отличаются от животных, и голод тоже можно использовать как инструмент. Например, чувство голода заставляет человека быть агрессивней и внимательней, и я ещё раз пробежался по папке, чтобы каждое слово в ней засело на подкорку. А после встал, выключил Ротару, обулся и, взяв деньги, папку и ключи, пошёл в подъезд.

Найдя свой почтовый ящик, я бросил туда папку и заметил, что она словно в бездонную яму проскользила вниз. Что за чёрт? Поднеся ключ к ящику, я открыл его – папки в ящике не было. Посмотрев в дырочки, я закрыл дверку на ключ и заметил, что во время поворота замка что-то происходит: там внутри словно отодвигается перекрывающая перемычка. Так всё, что будет скинуто в почтовый ящик, попадёт куда-то ещё, но не в почту ко мне. Как же тогда мне будут давать ценные указания? У кого-то ещё есть ключ? Или я буду получать дополнительный инструктаж в закрытом городе, в который должен буду прибывать ежедневно?

Я вышел из дома, запоминая адрес, чтобы даже если заблужусь, вернуться, спросив дорогу. Неспешная прогулка привела меня на набережную Волги, чтобы пройтись под солнечными лучами вдоль реки.

И сразу вспомнилась песня:

Издалека долго течёт река Волга,

Течёт река Волга, конца и края нет…

Воздух был тёплым, с лёгкой горчинкой мазута, доносившегося от причаливающих теплоходов. Где-то вдалеке гудел гудок «Ракеты» – саратовского метеора, рассекающего воду до Энгельса. Я шёл мимо рыбаков с удочками, наблюдая за кружащими над водой чайками, так и норовящими поживиться из вёдер случайно уснувших мужичков. Как говорится, дай человеку рыбу – и он будет сыт один день, дай человеку удочку – и он накормит и чаек, и комаров, и в некоторых регионах России ещё и клещей.

Волга здесь была широкая, спокойная, почти бесцветная под ясным небом. Я остановился у парапета, глядя, как волны лениво лижут ржавые сваи пристани. Отсюда, с набережной, весь город казался каким-то ненастоящим – плоским, как открытка: серые пятиэтажки, фабричные трубы на горизонте.

Повернув обратно в сторону центра, я наткнулся на афишу, приклеенную на круглую информационную тумбу.

«ЦИРК! Гастроли народного артиста СССР ОЛЕГА ПОПОВА!»

Я ухмыльнулся. Ну конечно – «Солнечный клоун» самолично пожаловал в Саратов. На афише он был изображён в забавном образе: полосатая кофта, рыжий парик и трогательная, чуть растерянная улыбка. Внизу мелким шрифтом: «Выступление. Начало в 19:00».