И, приоткрыв окно, я высунулся на свежий саратовский воздух:
– Идиоты, вам чё надо? – спросил я.
– Выходи, драться будем! – крикнул «хрен» с портвейном.
– Если не с-сыш! – добавил второй.
– У, с-сука! – прохрипела шатающаяся фигура Чебурашки, первую свою реплику.
– Вы – мыши из кота Леопольда, я вам русским языком говорю: идите проспитесь, а завтра вечером хоть всем ТЮЗом приходите меня бить! Со всеми вашими волшебными друзьями!
– Выходи, блядь! – потребовал первый.
– Ну всё, ждите! Надеюсь, ваш Чебурашка боксирует! – пообещал я и ушёл в комнату одеваться.
Но вдруг раздался звонок телефона. И я, будучи еще в трусах, взял трубку. Мне ответил незнакомый голос:
– Товарищ Моцарт? – спросили у меня.
– Слушаю, – ответил я.
– Что видите из окна?
– Алкашей вижу: двое в гражданке, один в костюме Чебурашки, – проговорил я.
– Прекратите привлекать к себе внимание улицы. Не общайтесь с ними. Сейчас подъедет милиция, заберёт, – на другом конце провода немного помедлили и добавили: – Дружить с Чебурашкой и его друзьями вам сегодня Контора запрещает.
– Спасибо, – кивнул я, думая, что не очень-то и хотелось.
– Конец связи.
И повесили трубку.
Я пожал плечами и пошёл обратно к окну, а на дворе троица уже расположилась на лавочке; Чебурашка снял с себя неудобную голову – он был черноволос и мордат, его глаза были почти закрыты: видимо, переход из сказки в нашу реальность давался тяжело, или топливо заканчивалось. И вот через пару минут к ним подъехала желто-синяя машина милиции, откуда вышли сразу трое представителей власти. Самого разговора я не слышал, но двое актёров что-то объясняли, показывая на моё окно; пытался язык жестов освоить и Чебурашка, но в конце концов, водитель экипажа милиции вернулся к машине и что-то произнес в рацию. А еще через минут пять прибыла «буханка» – тоже желтая с синей полосой. Откуда вышли еще двое улыбающихся мужчин в форме. Не каждый день ты задерживаешь мигрантов из сказки, а в суточной смене это вообще превратится в анекдот, который сотрудники будут помнить и пересказывать друг другу долгие годы.
Наконец, Чебурашку и его друзей «упаковали», а один из сотрудников милиции пошёл в мой подъезд. И я, подойдя к глазку, посмотрел на лестничную площадку. Но, вопреки ожиданиям, он зашёл не ко мне, а постучался в дверь Маши.
А после вышла Мария и некоторое время отвечала на вопросы старшины, ставила подпись в документах; и, судя по разговору, троице грозил не только медвытрезвитель, но и мелкое хулиганство.
И тут меня осенило. Звонок из Конторы – что первый Хрущёва, что второй – случился как раз вовремя: первый – когда я только пришёл, второй – после того, как я поговорил с артистами ТЮЗа. Плюс моё чудесное спасение Марией, когда я остался в трусах на лестничной площадке; да и проверка моего ящика, как и закладывание в него разных инструкций, это тоже чья-то работа. Мария была «цифрой», я был почти в этом уверен на процентов девяносто пять. И тот её отказ от предложения поесть в столовой – это, скорее всего, протокол общения со мной. Ну что ж, «цифра» так «цифра», у меня подписка – не узнавать таких ребят и не разглашать такую информацию. А то, что за мной присматривают, это даже хорошо. Целее буду.
С этими мыслями я лёг спать, еще раз проверив будильник, поставленный на полшестого.
Утро ворвалось в моё сознание дребезжанием будильника, и, пойдя словно зомби шаркающей походкой на кухню, я поставил чайник на конфорку, включив газ, и, взяв голубую зажигалку с чёрной кнопкой, нажал, породив пламя. Немного подумав, я отлил из чайника воду, оставив там не больше полутора кружек воды. И полез в стеллажи над, найдя там коричнево-красно-белую банку, украшенную узорами. На лицевой части банки гласило, что в ней был КОФЕ, и не какой-то обычный, а «Московский ордена Ленина», натуральный, без цикория, высший сорт; а снизу банки была другая важнейшая для советского человека информация: цена 1 р. Гост 6805-66 Министерство пищевой промышленности РСФСР. На другой стороне красовалась надпись с описанием: «Кофе натуральный высшего сорта – смесь нескольких видов кофе, подобранных для создания наилучшего вкуса и аромата напитка.
Способ приготовления:
Засыпать кофе в холодную воду (одну-две чайные ложки на стакан воды) и нагреть до кипячения, но не кипятить, после чего дать кофе отстояться и налить в стаканы, добавляя по вкусу сахар и молоко».
И я понял, что я залип: стою и тупо читаю банку. Встряхнув оную, я убедился, что там есть то, что мне надо; я попытался открыть крышку ногтями пальцев. Не вышло: та плотно стояла на страже напитка без цикория. Еще бы знать, что такое цикорий, раз о нём сразу два раза упоминают, что его там нет. Тогда я нашёл чайную ложку и, перевернув, поддел её ручкой крышку, понюхав кофе. Дрянь, на мой вкус, ни в какое сравнение не идёт с тем, что будет в будущем. Но делать нечего: плата за общение с Чебурашками сама себя не заплатит.
Я насыпал две чайные ложки прямо в чайник и со звоном помешал. Подтащив табуретку к плите, принялся созерцать, как закипает подкрашенная коричневым вода. Запах газа и кофе ощущался мной как то, что теперь будет встречать меня каждое утро. Надо будет турку завести.
Стоп, кофе есть, а турки нет? И я встал и полез в посуду. Ну точно, вот она, серебристая с белой деревянной ручкой. Лежит среди расставленной посуды над раковиной и не спешит помогать мне жить эту жизнь. Я тебя запомнил!
Наконец, приготовив себе кофе, я налил его в найденную тут же белую кружку с золотистым внутренним ободком и рыжим принтом: как две ладьи плывут к улыбающемуся солнышку. Не забыв выключить газ, я приступил к пробуждению себя.
Не то чтобы было супервкусно, но, вероятно, это лучшее из доступного тут. Возможно, даже высший сорт – дефицит. Скорее всего, сгущённое молоко исправит дело. И с этими мыслями я пошёл чистить зубы, принимать холодный душ и, надев высохший костюм, набросил сумку с курткой на плечо и пошёл добираться до автовокзала.
Мой автобус отходил в семь утра, а прибывал в десять. С ума сойти: три часа в пути, заезжая во все деревни, высаживая там людей. Так невольно задумываешься о своей машине. Сколько она тут стоит? Но кроме отсутствующих денег, было еще одно НО: мне еще не было восемнадцати… «На тропу войны уже можно, а на "фильму" еще нет…» – вспомнился отрывок из фильма «Человек с бульвара Капуцинов».
Автобус, пропыленный и пропитанный запахами пыли и бензина, с глухим стуком остановился у вокзала. Очередного, на моём сегодняшнем пути. Но этот был особенный, потому что на нём было написано: «Балаково». Я вышел последним, пропуская спешащих куда-то рабочих в спецовках. Вокзал был не шибко велик, с большими закруглёнными окнами с традиционными часами на фасаде. Никакой милиции в поле зрения – лишь пара сонных старушек, продающих семечки у стены. Я уловил первое ощущение этого города ‒ это было спокойствие, нарушаемое лишь гудком уходящего поезда. Выйдя из салона и вытирая пот со лба, я вытащил сумку из багажного отделения. Странно, что меня послали сюда автобусом, ведь, судя по всему, станция была еще и железнодорожной, да и по Волге можно приплыть.
Сумка потяжелела в руке и переместилась на моё плечо. Я огляделся, не зная, куда идти. Инструкция гласила просто прибыть. И вот, когда поток пассажиров растаял в здании или растворился в улочках за вокзалом, ко мне направился человек.
Он вышел, словно из тени колонн – среднего роста, в добротном, но немарком сером костюме, без галстука. Лицо совершенно неприметное, круглое, мягкое, не волевое, запоминается разве что спокойными, внимательными глазами. Шел легко, без спешки, но целенаправленно ко мне. На лице – легкая, узнающая улыбка.
– Моцарт? – спросил он, подходя вплотную. Голос был тихим, ровным, без ноток официальности.
– Так точно, – кивнул я, чувствуя невольное облегчение.
– Добро пожаловать, – он протянул руку. Рукопожатие было крепким, теплым. – Я Семён Семенов. Ждали вас. Дорога не утомила? Три часа в этой кастрюле на колесах…