В пять часов он выпил кофе, лег и полтора часа подремал. В половине седьмого поднялся, принял душ, выпил еще чашку кофе и в половине восьмого пошел в управление. Шторм стих. Резко похолодало, но небо было совершенно ясное. Несмотря на бессонную ночь, он чувствовал необъяснимый прилив энергии. «Кажется, это называется «второе дыхание», – вспомнил Валландер. – Мы уже не ищем подходы к расследованию, мы уже его начали».

Он бросил куртку на стол, сходил за кофе и позвонил Эббе, чтобы она нашла Нюберга. В ожидании Свена он начал писать рапорт о своей встрече с Хардербергом. Сведберг просунул голову в дверь и спросил, как дела.

– Потом узнаешь. Сейчас могу только сказать, что почти уверен, что и убийства, и все другое связаны с Фарнхольмским замком.

– Звонила Анн Бритт, – сказал Сведберг. – Просила передать, что поедет прямо в Энгельхольм. Она договорилась о встрече с вдовой Бормана.

– А что с самолетом Хардерберга?

– Про самолет она ничего не сказала. Мне кажется, это требует времени.

– Меня просто сжигает нетерпение. Не могу понять, почему.

– Ты никогда не отличался терпением. Или ты этого не знал?

Сведберг закрыл за собой дверь, и в ту же секунду зазвонил телефон – Эбба сообщила, что она нашла Нюберга.

Нюберг появился в кабинете, и Валландер сразу понял, что у него что-то важное. Он знаком попросил Свена закрыть за собой дверь.

– Ты был прав, – сказал Нюберг. – Этому контейнеру и впрямь не место в машине старого адвоката.

Валландер напряженно ждал продолжения.

– И еще в одном ты прав – это и впрямь сумка-холодильник. Только не для крови и не для лекарств. В таких сумках перевозят трансплантанты. Например, почки.

Валландер задумчиво поглядел на Нюберга.

– Ты уверен?

– Когда я не уверен, я стараюсь молчать, – раздраженно заметил Нюберг.

– Я знаю, – сказал Валландер примирительно.

– Это чертовски сложная штука. – Нюберг помедлил немного, чтобы справиться с раздражением. – И их очень немного, поэтому, думаю, не составит труда вычислить, откуда он взялся. Насколько мне удалось выяснить, права на импорт этих контейнеров в нашу страну имеет одно-единственное предприятие – «Аванка» в Сёдертелье. Я свяжусь с ними немедленно.

Валландер медленно наклонил голову.

– И еще одно, – сказал он. – Не забудь узнать, кто хозяин этого предприятия.

Нюбергу не надо было объяснять.

– То есть не входит ли «Аванка» в империю Хардерберга?

– Хотя бы, – сказал Валландер.

Нюберг подошел к двери и остановился.

– Что ты знаешь о трансплантации?

– Не особенно много. Знаю, что органы пересаживают все чаще и чаще, все новые и новые. Раньше были только почки, теперь и сердце, и легкие, и печень… Надеюсь, мне не придется воспользоваться этим достижением науки. Странно, наверное, сознавать, что у тебя в груди бьется чужое сердце.

– Я говорил с одним врачом по имени Стрёмберг в Лунде, – сказал Нюберг. – Он прочел мне короткую лекцию и сказал, что в трансплантологии есть одна довольно темная, мягко говоря, сторона. Известно, что в бедных странах люди от отчаяния продают свои органы, чтобы выжить. Здесь, конечно, масса вопросительных знаков, особенно с моральной точки зрения. Но встречается кое-что и похуже.

Нюберг вдруг замолчал и вопросительно посмотрел на Валландера.

– Я не тороплюсь, – сказал Валландер. – Продолжай.

– Для меня это совершенно непонятно. Но Стрёмберг уверил меня, что в погоне за барышом люди готовы на что угодно.

– А ты что, не знал? – удивился Валландер.

– Границы все расширяются. Даже те, которые раньше считались пределом.

Он уселся на стул для посетителей.

– Доказательств точных нет. Но Стрёмберг уверяет, что и в Южной Америке, и в Азии есть организации, принимающие заказы на органы. Людей убивают и продают их на запчасти.

Валландер промолчал.

– Подходящего кандидата усыпляют и везут в частную клинику. Там вырезают нужный орган… а труп потом находят в канаве. Часто убивают детей.

Валландер покачал головой и зажмурился.

– Он еще сказал, что эта деятельность куда более распространена, чем мы себе можем представить. Поговаривают, что этим занимаются в Восточной Европе и в США. У почки нет индивидуальности. Убивают ребенка в Южной Америке и продлевают жизнь кому-то на Западе, у кого есть деньги и кто может позволить себе не стоять годами в очереди на пересадку. Убийцы зарабатывают бешеные деньги.

– Это же довольно сложная операция, – сказал Валландер. – Я хочу сказать, что врачи тоже замешаны.

– А кто сказал, что врачи по части морали выше всех остальных?

– Мне просто не хочется верить, что это правда.

– И никому не хочется. Поэтому бандиты и продолжают убивать, ничего особенно не опасаясь.

Он вытащил из кармана блокнот и начал искать нужную запись.

– Доктор дал мне имя журналиста, который пытается копать эту историю. Женщина… вот, нашел. Ее зовут Лизбет Норин. Живет в Гетеборге, сотрудничает в нескольких научно-популярных журналах.

Валландер записал имя.

– Давай представим себе бредовую ситуацию, – сказал он, отложив ручку. – Допустим, Альфред Хардерберг занимается тем, что убивает людей и продает их почки или другие органы на нелегальном рынке, который, по-видимому, существует. А Густав Торстенссон случайно про это узнает и прихватывает с собой контейнер в качестве доказательства…

Нюберг уставился на него:

– Ты что, серьезно?

– Конечно нет. Я же сказал – бред.

Нюберг поднялся:

– Пойду займусь происхождением контейнера.

Оставшись один, Валландер подошел к окну. Из головы не шел сюрреалистический рассказ Нюберга, но пришедшая ему в голову мысль казалась и впрямь бредовой. Альфред Хардерберг постоянно раздавал крупные гранты на развитие науки, особенно на разработку методов лечения тяжелых детских заболеваний. Валландер вспомнил, что он к тому же немало жертвовал на здравоохранение в странах Африки и Южной Америки.

Конечно же все это вряд ли имеет прямое отношение к контейнеру в машине Торстенссона. Но почему все же контейнер оказался в машине? Что-то это значит? Или ничего не значит?

Валландер не удержался и позвонил в справочную службу, чтобы узнать номер Лизбет Норин. Набрал ее номер и наткнулся на автоответчик. Он продиктовал свое имя и номер телефона.

Весь день он не знал, куда себя деть. Чем бы он ни занимался, мысли все время возвращались к тому, что было для него важнее – что скажут Свен Нюберг и Анн Бритт Хёглунд. Позвонив отцу и удостоверившись, что крыша на этот раз устояла, Валландер вновь углубился в чтение материалов об Альфреде Хардерберге. Он, как ни старался быть объективным, не мог удержаться от восхищения, знакомясь с подробностями этой удивительной карьеры, начавшейся в глухой провинции, в Виммербю. Деловой гений Хардерберга проявился очень рано. В девять лет он продавал рождественские выпуски журналов. На заработанные деньги за бесценок покупал комплекты за предыдущие годы и продавал их вместе с новыми, причем цена варьировалась в зависимости от характера покупателя. Валландер вскоре понял, что Хардерберг был прирожденным купцом. Он покупал и продавал сделанное другими. Он не создавал ничего сам, его искусство заключалось в умении дешево купить и дорого продать и обнаружить источник дохода там, где другие прошли бы мимо. В четырнадцать лет он сообразил, что может появиться спрос на старинные машины. Он ездил на велосипеде по окрестным хуторам, заглядывал в гаражи и сараи и покупал старые, наполовину заросшие травой автомобили, будучи уверенным, что сумеет их перепродать. Кое-кто по доброте душевной отдавал свои машины даром – почему не порадовать наивного мальчика, так пламенно интересующегося старой техникой? Все деньги, которые он не вкладывал в какой-нибудь новый проект, он терпеливо откладывал. В семнадцать лет он сел на поезд и поехал в Стокгольм. Вместе с ним в путешествие пустился его приятель из ближней деревни, обладавший недюжинным даром чревовещателя. Альфред Хардерберг оплатил ему дорогу и стал чем-то вроде менеджера. По-видимому, он уже тогда отработал свою открытую, искреннюю улыбку, придававшую ему неотразимое обаяние молодости. В материалах дела было несколько репортажей об Альфреде Хардерберге и его чревовещателе из «Бильджурнала». Валландер припоминал это иллюстрированное издание, автор статьи несколько раз подчеркивал, насколько приветлив, воспитан, хорошо одет и обаятелен юный менеджер артиста. Но уже тогда Хардерберг избегал публичности. Чревовещатель на снимках есть, а его менеджер отсутствует. Интересная деталь – приехав в Стокгольм, Альфред Хардерберг поставил себе задачу избавиться от своего смоландского акцента и научиться говорить так, как говорят в столице. Для этого он нанял специального педагога. Со временем чревовещатель вернулся в свою деревню, но не Хардерберг. Он осуществляет проект за проектом, и к концу шестидесятых годов он уже миллионер. Но настоящий успех приходит к нему в середине семидесятых. Он торгует акциями и недвижимостью, и его доходы растут с космической скоростью. Уже в самом начале семидесятых он часто ездит за границу. Некоторое время проводит в Зимбабве – тогда еще Южной Родезии. Там вместе с неким Тайни Роландом прокручивает несколько крупных сделок с медными и золотыми рудниками. Наверное, тогда и появились эти чайные плантации.