– Нам ничего больше не остается, как пытаться противостоять этому по мере сил, – сказал Валландер.

– Как можно противостоять тому, чего ты не понимаешь?

– Не знаю. Знаю только, что мы должны это делать и будем делать.

Разговор иссяк. Они долго молчали. Из коридора донесся смех Мартинссона. Наконец она поднялась.

– Не буду больше вас беспокоить.

– Мне очень жаль, что я не могу ответить на ваш вопрос более убедительно, – сказал Валландер, открывая ей дверь.

– Ваш ответ был по крайней мере честным.

В ту же секунду Валландер вспомнил, что и у него есть для нее подарок. Он вернулся к столу, открыл один из ящиков и достал открытку с красивым финским пейзажем.

– Я обещал вам вернуть эту открытку, – сказал он. – Нам она больше не нужна.

– А я и забыла, – сказала фру Дюнер, опуская открытку в сумочку.

Он проводил ее к выходу.

– Позвольте пожелать вам счастливого Рождества, – сказала она.

– И вам тоже. Я буду беречь эту икону.

Он вернулся в кабинет. Почему-то ее визит вывел его из равновесия. Он вспомнил все, что с ним было за последний год, встряхнул головой, надел куртку и вышел. У него выходной. Не только от работы, но и от дурацких размышлений.

«Я не заслужил эту икону, – подумал он. – Но несколько свободных дней я точно заслужил».

Он поехал домой, удивляясь густому туману, и поставил машину на стоянку.

Потом он долго прибирал квартиру, смастерил временную подставку для елки и нарядил ее. И пошел спать.

Икону он повесил в спальне. Прежде чем погасить лампочку на ночном столике, он долго на нее смотрел.

Интересно, будет ли она его заступницей.

Следующий день был кануном Рождества.

Над Сконе по-прежнему стоял туман.

Но настроение у Курта Валландера было приподнятым.

Он приехал в Стуруп уже в два часа, хотя самолет прилетал в половине четвертого. Поставил машину на стоянку и вышел. Ему почему-то было неловко идти к желтому зданию аэровокзала – казалось, что все на него смотрят.

И все равно, он не смог удержаться и подошел к воротам слева от главного строения.

«Гольфстрима» на летном поле не было.

«Все позади, – подумал он. – Свою точку в этом деле я уже поставил».

И ему сразу стало легче. Образ улыбающегося человека начал блекнуть, пока не исчез вовсе.

Он ходил из зала в зал, нервничая, как в юности. Пересчитал все стыки на мраморном полу, составлял какие-то английские фразы, непрерывно думая о том, что сейчас будет. Потом опять вышел на улицу.

Когда объявили, что самолет приземлился, он быстро пошел в зал прилетов и встал у газетного киоска.

Она вышла одной из последних.

Но это была она, Байба Лиепа, и выглядела она точно так, как ему запомнилось.