Мы двинулись в темноту, на ощупь, в свете дрожащих лучей фонарей, вглубь старого комплекса «Вектор». Наши шаги эхом отдавались по пустым, мёртвым коридорам, где, возможно, семьдесят лет назад и зародился кошмар, в котором мы теперь жили. Но это пока что так — предположение!

А позади, у входа, воцарилась тишина. Прерываемая лишь тихим, довольным чавканьем.

Мы рванули вглубь коридора, спотыкаясь о разбросанные обломки бетона и какие-то скользкие, влажные наросты на полу. Свет наших фонарей прыгал по стенам, выхватывая облупившуюся краску, оборванные провода и полустёртые предупреждающие знаки с пиктограммами радиации и биологической опасности. Воздух был тяжёлым, спёртым, но дышалось — значит, где-то была вентиляция или щели наружу.

Через пятьдесят метров коридор упёрся в массивную, полуоткрытую герметичную дверь, похожую на дверь в банковское хранилище. Она была заблокирована каким-то огромным куском упавшей арматуры. Между дверью и косяком зияла щель, достаточная, чтобы протиснуться.

– Здесь! – позвал Николас, помогая Диане проскользнуть внутрь. – Быстро!

Я протискивался последним, чувствуя, как холодный металл двери давит на грудь. Внутри было просторнее. Мы оказались в круглом предбаннике с ещё несколькими дверями, все — закрытые. На стене висела карта объекта, покрытая плесенью, но ещё читаемая. В центре — надпись: «Сектор Б-7. Биоизоляция».

– «Рассвет»… – пробормотала Диана, водя пальцем по схеме. – Он должен быть глубже. В исследовательском блоке «Дельта». Нужно спуститься на два уровня.

Внезапно снаружи, оттуда, откуда мы пришли, донёсся долгий, протяжный скрежет. Будто что-то огромное и мягкое трётся о края пролома. И тот самый влажный чавкающий звук стал ближе.

– Мы следующие в его меню! – хрипло сказал Алёша, наводя ствол на проход, через который мы вошли.

– Не будем встречать тут, – приказал Николас. – Ищем путь вниз. Диана, какие двери?

Она подбежала к ближайшей, попыталась открыть — заперта. Вторая — тоже. Третья, с табличкой «Лестничный марш №3», поддалась после сильного удара плечом Громилло. За ней открылась крутая бетонная лестница, уходящая вниз в абсолютную темноту. Запах здесь был другим — не сырым, а пыльным, смешанным со слабым химическим ароматом, как в старой аптеке.

Мы начали спускаться, прижимаясь к стенам. Сверху донёсся громкий удар — тварь, похоже, протиснулась в предбанник. Но лестница была узкой, возможно, для неё непроходимой. Надежда теплилась.

На нижнем уровне нас ждал длинный прямой коридор с рядами одинаковых металлических дверей по бокам. Некоторые двери были распахнуты, за ними виднелись пустые кабинеты или лаборатории с разгромленным оборудованием. Другие — наглухо закрыты. На потолке кое-где мигали аварийные светодиоды, питающиеся от бог знает каких доселе живых аккумуляторов. Их тусклый зелёный свет создавал жутковатую, сюрреалистичную картину.

– Что-то не так, – тихо сказал я, остановившись. Моя голова, до этого лишь фонившая фоновым «шёпотом», вдруг отозвалась лёгкой, но настойчивой болью. Как будто сюда, под землю, просачивался некий ментальный фон, отличный от Единых. Не коллективный, а… разрозненный. Как эхо. Обрывки паники, отчаяния, а потом — пустота. — Здесь что-то было. Не сейчас. Давно. Но след… остался.

– Пси-резонанс, – предположила Диана, глядя на показания одного из своих датчиков. – Фоновый уровень пси-активности выше нормы. Это место помнит. Будь осторожен, Владлен. Не дай ему затянуть тебя.

Мы шли дальше, и я чувствовал, как эти «эхо» становились чуть отчётливее. Не голоса, а ощущения. Вон в той лаборатории, за разбитой стеклянной стеной… вспышка ужаса. Здесь, у вентиляционной решётки… долгое, томительное ожидание. А там, в конце коридора, где дверь была не просто закрыта, а опломбирована толстым слоем какого-то застывшего полимерного герметика — клокочущая, слепая ярость, смешанная с невыносимой болью.

Я остановился, схватившись за голову.

– Амнезик? – Николас тут же был рядом.

– Тут… что-то держали, – с трудом выговорил я. – Не людей. Что-то другое. И оно… не хотело быть здесь.

В этот момент с лестничного колодца донёсся грохот и звук ломающегося металла. Тварь, кажется, не остановила узкая лестница. Она ломала её.

– Дальше, – бросил Николас. – Бегом!

Мы помчались по коридору к единственной двери в торце, которая выглядела прочнее остальных — массивный стальной люк с бронированным стеклом маленького смотрового окошка. Над ним потускневшая табличка: «Крио-Архив №1. Доступ по разрешению 5-Б».

– Крио… – прошептала Диана. – Заморозка. Может, там…

Алёша попробовал ручку. Заблокировано. Он уже занёс приклад, чтобы выбить стекло, но Николас остановил его.

– Шум. И не факт, что пробьёшь. Громилло, инструмент.

Громилло молча снял с пояса компактный ломик-гвоздодёр, который у него выглядел как карандаш. Он вставил его в щель между дверью и косяком, напрягся. Мускулы на его руках взбугрились, и раздался оглушительный скрежет рвущегося металла. Замок не выдержал. Дверь подалась на пару сантиметров.

Этого хватило. Мы все вместе налегли, и тяжёлый люк с противным скрипом отъехал в сторону.

Глава 28. Рассвет. Часть 2

Холод ударил в лицо. Не просто прохлада подземелья, а настоящий, леденящий мороз. Из открывшегося прохода повалил густой белый туман. Свет фонарей, войдя в него, рассеивался, освещая лишь на пару метров вперёд. Мы вошли.

Это было огромное помещение, похожее на ангар или склад. Ряды массивных вертикальных цилиндров, похожих на банки из-под реактора, уходили в туманную даль. От них шли жгуты проводов и толстые шланги, многие оборваны и обледеневшие. Большинство цилиндров были тёмными, разбитыми. Но некоторые… некоторые слабо подсвечивались изнутри тусклым синим светом. И в этом свете угадывались смутные, человекообразные силуэты.

– Господи… – выдохнула Диана. – Это же криокапсулы. Они… они тут людей хранили?

– Не только людей, – мрачно сказал Николас, подойдя к ближайшей работающей капсуле и протирая стекло от инея.

Внутри, в голубоватой жидкости, плавало… нечто. Гуманоид, но с явными признаками мутации — костяные выросты на позвоночнике, синеватая, чешуйчатая кожа. Лицо, искажённое гримасой боли или ужаса, застыло на семь десятилетий.

– Подопытные, – прошептал я. Моя голова гудела от близости этих замороженных агоний. – Они экспериментировали сразу после Вспышки.

Внезапно свет в нескольких капсулах в дальнем конце зала мигнул и погас. Потом замигал аварийной красной подсветкой. Раздалось шипение разгерметизации.

– Система выходит из строя, – крикнул Алёша. – Целый век на честном слове держалась и ждала нас!

Одна из капсул с громким хлопком раскрылась. Из неё хлынула жидкость, и на пол с тяжёлым шлепком вывалилось то, что в ней хранилось. Это был уже не гуманоид. Это была бесформенная масса мутировавших тканей, которая, однако, затрепетала и медленно, судорожно поползла по полу, оставляя за собой слизистый след.

– Всё, что не умерло тогда, умирает сейчас, – сказал Николас, и в его голосе впервые зазвучало что-то вроде жалости. – Или просыпается. Диана, ищи терминалы, хоть какие-то носители! У нас мало времени!

Диана и Громилло бросились к пульту управления в центре зала. Я и Алёша прикрывали их, пока Николас изучал надписи на капсулах.

Сверху, из коридора, донёсся нарастающий скрежет и чавканье. Тварь близко. А в зале всё больше капсул отказывало. Воздух наполнялся шипением, хлопками и странными булькающими звуками оживающих или окончательно умирающих кошмаров.

– Нашла! – крикнула Диана. За пультом оказался экран, на котором мерцали строки старого интерфейса. Она достала из рюкзака портативный накопитель и воткнула его в какой-то разъём. – Скачиваю лог-файлы и схему комплекса! Есть! Но это малая часть! Главный архив должен быть на уровень ниже! В секторе «Ядро»!

– Включай маяк! – вроде как впервые подал голос Громилло. – Наша главная задача сделана!