– Нет. Еноты. Веня и Феня. Хулиганистые, толстые, вредные. Они терроризируют весь дом, так что от них лучше держаться подальше.

– Отлично. А вам не приходило в голову, что всё это следовало рассказать мне до того, как я согласилась на ваше странное предложение?

– Всё будет нормально, Метельская. Вы справитесь. У вас нет выбора. Или вы не получите свои деньги. Помните об этом?

– Помню, – обиженно складываю руки на груди.

Господи, какой Новый год меня ждёт? А ведь как его встретишь, так и проведёшь, да?

Кошмар…

– Кто вообще в здравом уме поверит, что я ваша невеста?

– Отставить. Что за упаднические настроения, Надежда? Что, не так? У вас проблема с самооценкой? А ну-ка, улыбнитесь.

Растерянно, но послушно, натягиваю улыбку.

Виктор Алексеевич на пару мгновений переводит взгляд с дороги на меня, с раздражающей тщательностью разглядывая мои зубы.

– Что вы на меня так уставились? – Тяну через улыбку. Щёки уже трещат от напряжения.

– Стоп, молчать.

Смотрит.

– Зубы девушки, Метельская, это показатель её породы. – Отворачивается на дорогу.

Хочется стукнуть его за беспардонность!

– А вы знаете, что дареному коню в зубы не смотрят?

– Какой же вы дареный конь? – Ухмыляется. – Я за вашу услугу вам гонорара вывалил, как за два года работы. Да, приодеть вас нужно. В этих своих серых водолазках вы выглядите, как бедный узник Аушвица. Грудь у вас какого размера?

– Виктор Алексеевич! – Вспыхиваю, заливаясь краской. – Вы сказали…

– Это Исключительно для дела. Как мужчину, меня не интересуют ни ваши выпуклости, ни впуклости. Но в таком виде вы перед моими родителями не появитесь. Завтра вам доставят новый гардероб. Ваш сын тоже ходит в обносках соседских детишек?

– Мой сын… Мой сын… – Теряю дар речи от возмущения. – Чтоб вы знали, Виктор Алексеевич, я хорошая мать! И всё заработанное честно трачу исключительно на свою семью.

– Чудесно, – закатывает глаза. – Но на будущее, избавьте меня от лишней информации.

Обиженно отворачиваюсь к окну.

Невыносимый!

Козёл!

Козёл на дорогущей тачке!

Вот получу я свой гонорар, и нацарапаю тебе гвоздём на дверце детородный орган, чтобы мир знал своих героев!

Подъезжаем к моему дому.

– Вот туда сворачиваете, – указываю пальцем во двор.

Виктор Алексеевич молча выкручивает руль. Останавливается у подъезда и с явным скепсисом осматривает старенькую панельку.

– Вы действительно здесь живёте?

– Открою вам маленький секрет, но далеко не все могут позволить себе загородные дома.

Открываю дверь машины, вылезаю в снег. Хочется ка-а-ак хлопнуть от души, чтобы у него там в ушах зазвенело… Но он же голову мне потом откусит, да?

Закрываю аккуратненько.

Морозов сидит. Постукивает пальцами по рулю.

Обхожу машину и стучу в его окно.

– А вы чего? Идёмте со мной.

Он кидает брезгливый взгляд на дома.

– Туда? Нет уж, спасибо. Я поеду домой.

– А я говорю, идёмте. Во-первых, вам нужно познакомиться с Максимкой. Во-вторых, вы сами объясните моей маме, почему я не смогу праздновать Новый год с ней.

– Что ж, ладно, – сдаётся. Глушит двигатель. – Но лишь на минуту.

– Разумеется.

Ох, интересная будет встреча!

Ведь моя мама – главная «фанатка» Морозова…

Надя.

Поднимаемся вверх по лестнице.

Виктор Алексеевич идёт чуть позади меня, чётко и ритмично припечатывая ботинки к бетонным ступеням. Я стараюсь двигаться быстрее, чтобы не слышать его возмущённого и сбившегося дыхания.

– Далеко нам ещё?

– На седьмой этаж.

Виктор Алексеевич поднимает голову и выглядывает через перила наверх.

– Почему вы не пользуетесь лифтом, Метельская?

– Лифт сломан, – бросаю через плечо. – Уже четыре месяца обещают починить, но всё никак.

– И вы так каждый день ходите? – Голос босса пропитан скепсисом.

– Ну да. Это мы с вами ещё налегке идём. А вот если с Максимкой нужно погулять – всё становится куда сложней. Там коляска, большая сумка, малыш…

– Не продолжайте, Метельская, – прерывает Виктор Алексеевич, неопределённо взмахнув рукой. – От ваших историй сквозит унынием.

Я фыркаю, но ничего не отвечаю.

Унынием, значит. Ну, извините, что моя жизнь не наполнена блестящей мишурой, чёрной икрой и шампанским.

Хочется Мороза в ответ как-то укусить, поэтому бью в самое очевидное сейчас.

– Я думала, вы спортсмен, – качаю головой с разочарованием.

– Я спортсмен, – уязвлённо крякает Морозов. – Вы знали, Метельская, что чем сильней развита мышечная масса, тем быстрей в мышцах скапливается молочная кислота, что вызывает усталость? Учите физиологию, прежде чем делать людям замечания.

Проглатываю очередной его выпад.

Ты ему слово – он тебе десять.

Вот же… Гад. Гадский гад!

И зачем ты, Наденька, согласилась на его предложение, напомни?

Ах, да… Деньги.

Вот получу их – и уйду. Уйду от него! Открою пекарню и никогда о Морозове не вспомню!

Мы поднимаемся выше. На подоконнике пятого этажа, переливаясь разноцветными огоньками, стоит празднично украшенный фикус. Правда, соседствует он с совсем не праздничной банкой из-под консервов, до отказа наполненной бычками.

На шестом – кривоватая картонная ёлка с наспех приклеенным к ней снегом из ваты и гордой табличкой «Руками не трогать!».

– Какое великолепие, – саркастично комментирует Морозов инсталляцию.

– Нравится?

– Нет. У меня сейчас глаз выпадет.

– А у нас здесь всегда так. Поддерживаем праздничный дух, понимаете?

Виктор Алексеевич бубнит что-то тихо, себе под нос.

– Что вы сказали?

– Ненавижу Новый год.

– Почему?

– Почему? – Морозов удивлённо вздёргивает брови. – Все счастливые, ленивые. Работать не хотят, целыми днями бегают по магазинам, закупаются продуктами, чтобы в один вечер приготовить столько, сколько им не съесть и за два месяца. Дарят друг другу глупые подарки. Что же в этом хорошего?

– Да вы Гринч, Виктор Алексеевич!

– Кто?

– Боже, вы и этого не знаете? Это огромное упущение. Если нам станет скучно у ваших родителей, я знаю, чем мы займём вечер.

– О, скучно нам не будет.

На моём этаже темно – лампочки не успеваем менять, их бьют подростки, которые приходят в подъезд потусоваться и погреться.

Роюсь в сумочке, пытаясь наощупь отыскать ключи. Босс недовольно вздыхает и переминается с ноги на ногу, словно его присутствие здесь – личное оскорбление для его королевской персоны.

Открываю дверь.

– Входите.

– Нет, я лучше отсюда поздороваюсь.

Пожимаю плечами.

Вхожу одна, оставляя дверь приоткрытой. Навстречу мне выкатывается мама на своей коляске.

– Привет, мамуль, – наклоняясь, целую её в щёку.

– Привет, Надюш. Поздно ты сегодня. Опять этот гад недобитый тебя задержал?

Давлю истерический смешок.

– Мамуль, ну, что ты такое говоришь? Не гад он вовсе. Хороший человек. Замечательный начальник.

– Гад, гад, – настаивает мама и прихватывает зубами нижнюю губу, словно пытается сдержаться. Но сдержаться не получается, как всегда, и маму несёт дальше. – Этот твой начальник тебя заклевал совсем, как петух зерно.

– Мам…

Но она поднимает руку, как дирижёр перед финальным аккордом.

– Я тебе что говорила, Надюша? Бежать от него надо! Ему бы только людей гнобить да кофе пить. Прохиндей!

Ситуация выходит из-под моего контроля.

Многозначительно подмигиваю ей, широко распахивая глаза, и киваю подбородком в сторону двери. Но мама, вместо того чтобы понять намёк, хмурится ещё сильней.

– У тебя что с лицом? – Подозрительно прищуривается. – Нервный тик? Ну вот, видишь, что гад этот с тобой сделал? У тебя уже нервный тик! Надюша, увольняться надо! Давно пора своей дорогой идти! Нечего на этого ненормального горбатиться, никаких сил не хватит так работать!