– Алия Папучар стирает трусы Самки! – кричал Паша, в последнюю секунду уклоняясь от ударов пьяного гиганта.

Алия в кепке с номером 14 разносил чемоданы и другой багаж на станции Нормальная. В это время Самка принимала любовников. Алия пил и ничего об этом не знал, или делал вид, что не знает. Соседи говорили:

– Так ему и надо, раз он пьет 50-градусную ракию.

А мы бегали за ним и кричали:

– Алия Папучар стирает трусы Самки!

Ответ был один:

– Вертел Алия вашу мать!

Он поднимался к дому на Крайишка, 54, и мы слышали, как этот великан бормочет: “На Али дождь льет, солнце его жжет, ветер его бьет, но ему всё нипочем”.

Он возвращался со станции по склону холма, приплясывая, неся воображаемые чемоданы, уверенный, что 50-градусная виноградная ракия и частая перемена погоды ему нипочем.

Мы встречали осень, подпирая спинами забор перед Крайишка, 54. Алия уходил на станцию, а мы бежали, чтобы прильнуть к дыре в штакетнике, через которую было видно Самку. Оттуда доносилась песня: “Сегодня ночью мое сердце плачет, сегодня ночью моя душа болит”.

Мы толкались у штакетника, средний брат Паши Харо занял главную позицию и, держа руку в кармане, шуровал там, приговаривая и тяжело дыша:

– Так, детка, дай тебе бог здоровья! Ох, кричит, будто брата женит. – И добавлял: – Еще, детка, еще…

Я, пристроясь рядом, тоже сунул руку в карман, чтобы не выглядеть дураком. А картина там во дворе была такой: Самка сидела посреди двора в большой ванне с водой, смеялась и ритмично прижимала груди ладонями. Они то поднимались, то опускались. (В памяти всплыл урок истории и Коперник, которому потребовалось приложить столько усилий, чтобы доказать существование гравитации. Сколько он натерпелся с церковью, утверждавшей, что такого явления не существует.)

Самка тем временем взяла горшок, в котором выращивала крошечные помидоры, сорвала один, затем другой и стала поочередно класть их между грудями. Потом раздавливала их, и содержимое брызгало из помидоров. Выглядела она и как артистка цирка, отрабатывающая свой трюк, и как обычная домохозяйка. Мужской голос (самого “клиента” мы сначала не видели) пронесся по Горице, словно рев Тарзана из джунглей:

– Аа-аа-аа-аа! – орал он.

Затем он нарисовался сам и прыгнул к Самке в шатающуюся ванну.

Тут и Самка начала визжать, а я спросил Харо:

– Это и есть оргазм?

– Астма, дурачок, разве не видишь, что это астма, ха-ха?!

Мы воспринимали двор Алии как самый лучший кинотеатр. Мы убедились, что он действительно стирает белье Самки, и никто из нас не сомневался, что однажды Алия поймает одного из кавалеров с поличным и убьет свою жену. Надо ли говорить, что мы упорно ждали этого момента…

Алия был молчун. Он и улыбался редко. Одни считали его глупым, другие – мудрым. Мы были уверены, что помимо виноградной ракии он любит кошку Аиду и Самку, которая его не любит. Алия гладил кошку и заглядывал ей прямо в глаза, а она мурлыкала от удовольствия. Так было и в этот раз, когда мы с Пашей заняли свою позицию у штакетника. Кошка лежала на спинке, он гладил ее обеими руками и вдруг схватил за горло и принялся душить. Мы услышали, как скулит и задыхается кошка. Нам осталось только испуганно переглядываться. Мы услышали плач Алии, а затем над нашими головами пронеслось несчастное животное. Пока мертвая Аида летела над дворами Горицы, Алия показался над нашими головами, плюнул в ее сторону и сказал:

– Вертел Алия твою мать.

До меня долетели брызги его слюны. Это было похоже на то, как меня укусил волкодав, сбежавший из Военного госпиталя.

Невероятное это событие не помешало нам на следующий день бежать по улице Крайишка и кричать вслед Алии:

– Алия Папучар стирает трусы Самки!

Опасность оказаться в лапах Алии вызывала страх, но невидимый магнит с такой же силой притягивал нас – как будто мы были готовы попасть к нему в руки и закончить как кошка Аида.

В 1963 году в Сараево пришла зима, завалив всё снегом на полтора метра. Были каникулы, и Паша всем показывал четверку по математике. Хотя в это было трудно поверить, в ученическом табеле успеваемости черным по белому было написано: Хаджиосманович Фахрудин, математика – “хорошо”. Говорят, он поймал учителя математики на горячем. Тот пришел к Самке, а Паша в этот день, как обычно, подглядывал в дыру. Когда он увидел входящего во двор учителя Курайицу, то сначала глазам своим не поверил: ведь у того была жена и трое детей. Дальше началось обычное представление Самки. Когда дело было сделано, он подстерег Курайицу на выходе:

– У меня четверка по математике, так?!!

Курайица утвердительно кивнул. Паша последовал за ним и добавил:

– Если обманешь, у меня есть еще два совершеннолетних свидетеля, и тебе конец, ясно?

– Ясно, – сказал Курайица.

Но это дошло до ушей Самки, и подобные действия ее никак не устраивали.

– Ты, педик золотушный, не трогай моих клиентов, убью! – завизжала она, подкараулив Пашку, и попыталась ударить его ржавой трубой (первое, что подвернулось под руку).

После завершения полугодия этот Курайица больше не преподавал математику в школе имени Хасана Кикича. Его перевели на соседний холм. Он преподавал математику в школе имени Миленко Цвитковича.

Я пересек невидимую границу между окраиной и городом с просмотром фильма Альфреда Хичкока “Птицы”. Фильм оказался не таким уж и страшным. Время от времени из зала доносились вопросы:

– Ну что, братишка, обосрался?

И с другого конца приходил ответ:

– Срал я под окном твоей бабки!

Директор Бимбо Штрцалька пресек нарушение порядка в кинотеатре “Радник”. В зале включили свет, остановили показ, и охранники кинотеатра отработанными действиями задержали нарушителей порядка и передали их милиции. Сначала Бимбо обрызгал Шилю спреем от насекомых, а затем его и еще троих “индейцев” вывели на улицу. Публика свистела, но с появлением милиции все притихли как мышки. Потом погасили свет, и зрители зааплодировали. И только снова пустили фильм, кто-то в задних рядах громко пустил ветры. Ибро Зулич с передних рядов бросил:

– Чтоб эта музыка на твоей могиле играла.

То, чего не удалось Бимбо Штрцальке и милиции, сделал фильм. Тишина охватила зал, когда какая-то женщина в кинофильме остановилась перед школой на окраине американского городка. Она прогуливалась, и ее взгляд остановился на перилах. Сначала она увидела одну, а затем несколько птиц. Птиц становилось всё больше, и когда они пикировали на школу, воцарилась тишина. Испуганные ученики выбегали из школы, и птицы гнались за ними по улице. Брат Паши Харо достал из-под куртки трех голубей, бросил их в зал и свистнул, как беззубый Тарзан. Пока зрители с воплями разбегались по домам под грохот деревянных сидений, Паша кричал:

– Что, педики, сжалось очко, а?

Зима выдалась очень суровой, и мама сказала мне:

– Это, сынок, называется жестокая стужа!

Киноработники заказали дополнительную тонну угля для кинотеки. Паша больше не хотел заниматься грязной работой, Него стоял на шухере у наперсточников в Мариин-дворе. Благодаря этой тонне угля, заброшенной в подвал кинотеки в рекордно короткий срок, у Алии Папучара случилась любовь с первого взгляда с мировым кинематографом. Он посмотрел фильм с Клодетт Кольбер и Кларком Гейблом в главных ролях. Фильм назывался “Это случилось однажды ночью”, и любовь между Клодетт и Кларком вызывала тепло в его сердце. Очевидцы утверждают, что на его лице появилась улыбка. Его душу согревала любовь, осуществленная вопреки всем трудностям. Больше всего ему нравилось, когда Кларк Гейбл улыбался и целовал Клодетт. Она не сопротивлялась, а он вспомнил, что поцеловал свою жену Самку всего дважды. Один раз на свадьбе, второй – когда умерла ее мать Сейда. После кинотеатра в голове у него всё перемешалось. Он знал, что ему необходимо отрастить усы. Тонкие и подстриженные, от носа ко рту и обратно. Больше всего он думал о том, как Кларк Гейбл улыбался.