Он кивнул, осторожно поднимая лукошко, а я повела его в дом, стараясь идти ровно и не думать о том, что впервые за долгое время… мне хотелось выглядеть красивой для кого-то конкретного.

Внутри было тепло, и зверь быстро успокоился, задышал ровнее. Я склонилась над ним, а мужчина устроился чуть поодаль. Не мешал, но и не уходил. Просто наблюдал, будто прислушиваясь и к моим движениям, и к собственным сомнениям.

– Кажется, я не представился, – тихо сказал он, опускаясь на корточки так, чтобы не заслонять свет. – Я – Лад.

Я глянула на него мельком – ровно на секунду, чтобы не позволить себе снова рассматривать гостя слишком внимательно.

– Яна.

Имя прозвучало чуть тише, чем хотелось бы, но дрожь уже почти ушла. Остались растерянность, смущение и то странное тепло, которое я никак не могла разобрать.

– Рад знакомству, – просто произнес он. Ни улыбки, ни попытки расположить. Спокойствие человека, который умеет быть рядом не навязываясь.

Я вернулась к лисенку. Маленький, пушистый, сжавшийся в тревожный комок, но глаза ясные, живые. Я еще раз аккуратно проверила дыхание, подвижность грудной клетки. Лад молчал, не задавал вопросов, и эта тишина была лучше слов.

На минуту весь этот нелепый сказочный хаос – куриные ноги, метель, зеркало – провалился куда-то на задний план.

– Ничего критичного, – сказала я наконец. – Больше испугался, чем поранился.

Лад едва заметно кивнул. Его спокойствие, как ни странно, давало опору. Хоть в чем-то я знала, что делаю.

Избушка вовремя подала мне пучок сухой травы и баночку мази, словно давно понимала, что потребуется. Я уложила траву под бок зверька, осторожно смазала ушиб. Лисенок тихо пискнул, но не дернулся, только доверчиво ткнулся носом в ладонь.

Уголки губ невольно дрогнули.

– Можно его взять? – спросил Лад.

– Чуть позже. Пусть отойдет.

Лад присел ближе. От него пахло холодом, дымом и чем-то теплым, лесным. Я заставила себя смотреть на зверя, а не на линию его плеч.

– Ты хорошо справляешься, – тихо заметил он.

– Это моя работа.

– Видно.

Пауза получилась почти домашней. Я позволила себе улыбнуться – слегка, незаметно. В тот же момент зверек чихнул так громко, что мы оба вздрогнули. Лад рассмеялся, и я тоже – на секунду забыв, как теперь выгляжу.

Зверек улегся клубком, ровно дыша. Я выпрямилась.

– Ему нужно отдохнуть. Скоро придет в норму.

Лад собирался подняться, но за спиной щелкнула половицей Избушка:

– Хозяйка! Гостя без угощения оставить хочешь? А как же гостеприимство?

Я вспыхнула.

– У нас… ничего нет.

– А скатерть-самобранка на что? – пропела Изба.

Я обернулась – на полке лежал сложенный сверток. Развернула – и прикусила губу: серое, помятое полотно с прорехами.

– Так и должно быть? – спросила я.

– Нет, – спокойно сказал Лад и наклонился к скатерти. – Соберись. Накрывай.

Ткань дрогнула, выровнялась, потемнела – и на глазах стала чистой, плотной. Через миг на ней появились блюда: чай, пироги, мед.

Я только выдохнула.

– Как это…

– Она любит порядок, – пояснил Лад, будто говорил о своенравной кошке.

Мы сели за стол. Чай пах медом и теплом. Я старалась не смотреть прямо на Лада, но все равно замечала его профиль, мягкое выражение глаз.

Он поставил чашку.

– Братья, наверное, волнуются.

– Какие братья?

– Месяцы, – ответил он спокойно. – Нас двенадцать. Каждый отвечает за свое время. Я – Сентябрь.

Я замерла.

– Сентябрь…?

– Он самый.

И внутри меня что-то щелкнуло: карточка, ярмарка, предсказание – «жди сентября».

– Значит… ты – Дева? – вырвалось само.

– Да, – просто подтвердил он.

И от того, как он смотрел на меня, будто видел именно меня, а не Ягину оболочку, стало тепло, как в разгар жаркого лета.

Утро началось раньше меня.

Я проснулась оттого, что кто-то настойчиво стучал в дверь. Избушка недовольно скрипнула, встряхнулась, и я едва не съехала с лежанки.

– Подъем, хозяйка, – проворчала она. – Народ очередь занял, а ты дрыхнешь.

– Какую еще очередь? – пробормотала я, пытаясь собрать мысли в кучку.

– Больные, – хлопнула ставнями Изба, так что травы под потолком качнулись. – Ты ж ветеринар. Ну и Яга. К кому еще идти?

Возразить хотелось много чего, но снаружи уже кто-то выразительно кашлянул. Потом раздался тихий писк. Затем испуганный шепот:

«Не дергайся… она добрая. Ну… надеюсь».

Я выдохнула, провела ладонью по лицу – морщины, крючковатый нос, все на месте – и поднялась.

Дверь распахнулась сама, впуская мороз и первых пациентов.

С порога в дом ввалились разом три фигуры: домовенок – взъерошенный, с перекошенной рубашонкой, держась за бок так, будто его впечатало в сундук.

Крупная курица, настолько сердитая, что я на секунду решила: сосед-пенсионер переселился в птицу.

еж, который упорно катился сам собой и цеплялся лапками за пол, словно умолял остановить его.

И все это сопровождалось хором:

– Она принимает?

– У меня записи нет, но мне очень надо!

– Я сам по себе катиться не должен! Остановите меня!

Домовенок грустно переминался с ноги на ногу, но еж казался самым несчастным и самым громким.

– Так, давай тебя первого, – сказала я и аккуратно подняла ежика, чтобы тот не продолжал накручивать круги. – Что случилось?

– Да я… Я не хочу катиться! – возмутился он, уперевшись мне лапками в ладонь. – Проснулся, а тело само пошло! Я же не колобок какой, чтобы от всех убегать!

– Нет, не колобок, – заверила я спокойным профессиональным тоном. – Давай посмотрим.

Шерстка взъерошена, задние лапы подрагивают… ага.

– Ты переел меда, – заключила я.

– Ч-что?! – еж возмутился еще громче. – При чем тут мед?!

– У зверей от сладкого бывают судороги и перевозбуждение. Ты можешь не помнить, но организм знает. Тебе теплой воды, травки успокоительной и отдых.

еж осел:

– Значит… я не проклят?

– Пока нет. Но если будешь воровать у пчел, они тебя точно проклянут.

Он тихо пискнул и смирился.

Я поставила его на коврик у печки – пусть отдыхает и перестает катиться в прямом и переносном смысле.

– Следующий? – позвала я.

Курица топнула лапой, взмахнула крылом – мол, наконец-то!

– Меня! Крыло тянет! Я, может, наседка года, а у меня тянет!

– Наседка года? – уточнила я.

– По деревне, – важно кивнула она.

– Понятно. Показывайте крыло.

Она величественно выставила его. Я раздвинула перья.

– Растяжение. Падали? Кто-то толкнул?

– Никто меня не сталкивал! – возмутилась она. – Я сама споткнулась!

– Тогда пара дней на земле и мазь – все пройдет.

Курица поворчала, но согласилась. Мазь пахла лучше, чем ее настроение.

Остался домовенок.

Он все это время молчал в углу, прижимая ладонь к боку, будто держал в себе всю печаль мира.

– Твоя очередь, – сказала я присаживаясь. – Что случилось?

Он обреченно вздохнул:

– Меня сундук прищемил.

– Сам?

– Да! Шел… а он – хлоп! И по мне!

– У вас тут сундуки дерутся? – уточнила я.

– Это ведьмак шалит, – мрачно сообщил домовенок. – Опять.

Я приподняла бровь:

– Покажи.

Синяк крупный, но безопасный. Я намазала мазью.

– Жить будешь, – сказала я. – Но поговорить с ведьмаком надо.

Домовенок фыркнул:

– Поговорите, но осторожно. Он одному мужику жабу на голову водрузил.

Я замерла.

– Простите… куда?

– На голову, – подтвердил он. – Неделю уже ходит.

Я ничего не поняла, но тихо выдохнула:

– Я им займусь.

– Хорошо бы, – пробурчал домовенок. – Он уже от стресса… квакать начал.