Я даже не успела возмутиться: какие дороги?!

Куриная нога мягко, но настойчиво подтолкнула меня к выходу, и я шагнула наружу, потому что выбора у меня все равно не было.

Передо мной стояло каменное здание с высокими арочными окнами и табличкой над входом: «Совет хозяйственных дел». Снег вокруг был расчищен до блеска – аккуратно, ровно, словно кто-то с утра прошелся огромным деревянным скребком.

Изба позади фыркнула так выразительно, что я едва не оглянулась.

– Не забудь про дороги! Скажи, что я возмущена! Я, между прочим, на куриных ногах, а не на санях!

Я уставилась на дверь Совета, потом на Избу, потом снова на дверь.

– Я вообще не должна тут быть… – прошептала. – Я ветеринар. Я и на собрания ТСЖ-то не хожу…

Но дверь сама приоткрылась, словно приглашая.

Внутри было тепло и очень буднично. Я зашла – медленно, будто боялась спугнуть нормальность.

Длинные столы, лавки, кипящий самовар в углу. Никаких костей, огненных шаров и шепчущих духов. Даже запах был обычный: чай, дерево, чуть сушеных грибов.

И только потом я заметила, что люди были не люди.

Тридцать три богатыря, одинаковые как близнецы, в тулупах, плотных валенках, и с совершенно серьезными лицами, наводили порядок: ставили стулья, поправляли ковер, выносили мусор.

Буднично. Без героизма. Как работники домоуправления.

Я сглотнула и на цыпочках прокралась к ближайшей лавке, села на самый край, будто боялась, что скамейка сдаст меня с потрохами.

Это сон.

Это точно сон.

Пожалуйста…

– Начинаем, – раздался в глубине зала строгий голос.

Я подняла глаза и увидела Кощея.

Не злодея из сказок, а мужчину лет пятидесяти с короткой стрижкой: высокий, седой, в темной рубахе и жилете, с папкой под мышкой.

Выглядел он не как скелет, а как мужчина, уставший от бюрократии.

– Вопросы по снабжению? – спросил он. – Жалобы? Предложения?

Я вжалась в лавку, пытаясь стать ничем – воздухом, пылью, тенью.

Но слова Избы навязчиво крутились в голове:

«Не забудь про дороги!»

И в тот момент, когда наступила тишина, мучительно долгая, я почувствовала, как рука сама предательски поднимается.

Кощей посмотрел прямо на меня.

– Да? Новенькая. Что хотели?

Я сглотнула.

– Д… дороги. То есть… дороги чистят плохо. Очень плохо. Изба… то есть… кое-кто жалуется. Мы ехали… а снег… ну…

Кощей кивнул серьезно, как будто я сказала что-то чрезвычайно важное.

– Записано. Разберемся.

Никто не засмеялся.

Никто даже не улыбнулся.

И от этого стало еще страшнее.

Тишина продержалась три секунды, не больше.

Первым вскочил водяной – тяжелый, мокрый, с каплями на бороде, которые тут же натекли лужицей под лавкой.

– Она нарочно подняла уровень воды! – ткнул он пальцем в сторону кикиморы, сидевшей напротив. – У меня плотину смыло, сети унесло, рыба в панике!

– А нечего было русло засорять! – огрызнулась кикимора, вскочив следом. – У меня болото перемерзло! Зайцы шастают, кору грызут, а ты знаешь, что бывает, когда коры нет?!

В зале поднялся шум. Тридцать три богатыря переглянулись и слегка напряглись, на случай, если кто-то полезет в драку.

Кощей тяжело вздохнул и постучал костяшками по столу.

– Семейные разборки и экологические войны после собрания, – произнес он устало. – Здесь обсуждаем хозяйственные вопросы, а не кто кому болото переморозил.

Водяной сердито булькнул, кикимора поджала губы, но оба сели на места, как школьники после замечания директора.

Следующими заговорили гномы, по очереди жалуясь на отсутствие инспектора, которого сами же в прошлом году завалили породой.

Сцена походила одновременно на серьезный отчет и на комедию.

Я чуть расслабилась, только на секунду, потому что чужой конфликт всегда действует лучше валерьянки.

Пока не поняла: я – часть всего этого.

Когда шум улегся, Кощей вновь посмотрел на зал:

– Еще вопросы по существу? Если нет, продолжаем работать: завалы разбираем, тропы чистим, домовых кормим, деревенских не пугаем. Все ясно?

Толпа одобрительно зашевелилась: посохи, копыта, хвосты – каждый по-своему.

Я все еще сидела, боясь даже вдохнуть громче.

И, конечно же:

– Яна Крылова, останьтесь на минутку.

У меня внутри что-то хрустнуло.

Паника? Нерв? Остатки здравого смысла?

Когда зал опустел, я подошла к столу осторожно, будто боялась, что земля под ним провалится.

Кощей открыл толстую книгу – деловито, спокойно.

– Ваша избушка жалуется на качество дорог.

– Да… – выдавила я. – Она… настойчивая.

– Это похвально. Но передайте ей: дороги нечищены по уважительной причине. Ведьмак третьей категории случайно вызвал локальную метель. Исправим до вечера.

Я кивнула.

Не потому, что согласна. А потому, что иначе могла закричать.

– И еще… – он посмотрел внимательнее. – Вы выглядите растерянной.

Растерянной?

Да я на грани истерики, мужчина.

Но я только сжала кулаки.

– Избушка знает дорогу домой, – продолжил он мягко. – Отдыхайте. И приходите в понедельник на общее собрание.

– В понедельник? – переспросила я автоматически.

– Конечно. Вы же Баба Я… – он оборвал себя. – …Яна. Верно.

Мы оба сделали вид, что ничего странного не произошло.

Я покачала головой.

– Нет вопросов, – прошептала.

Снаружи меня уже ждала моя… Избушка. С куриными ногами и выражением лица, которого у построек быть не должно.

– Ну? Разобрались? – буркнула она.

– Разобрались. Ведьмак виноват.

– Шалопай лысый, – фыркнула Изба. – Ладно, залезай. Домой поехали, хозяйка. Дел – гора.

Я замерла.

Домой.

Почему одно слово способно напугать сильнее, чем куриные ноги?

Пришлось заставить себя шагнуть внутрь.

И это “домой” эхом ударило в груди – тревожно, будто я перешла невидимую черту, откуда уже не вернутся “ветеринар Яна” и ее обычная снежная Москва.

Пол подо мной вибрировал мягко, будто избушка пробиралась по рыхлому снегу, а не по тропинке… или по чему там она вообще ходит. Я села на край лежанки, ухватившись за деревянный столбик, который, кажется, выполнял роль поручня. Голова еще слегка гудела после собрания, но теперь к растерянности добавилось раздражение – то самое, когда хочешь все объяснить рационально, а мир упрямо делает вид, что таких слов не знает.

– Ладно, – пробормотала я, – надо просто… осмотреться. Выяснить, где я. Что за место. И как отсюда выбраться.

– Ага-ага, – буркнула Избушка где-то сбоку. – Осматривайся. Только ничего не трогай, я порядок знаю лучше тебя.

– Спасибо за доверие, – процедила я, пытаясь не сорваться.

Раздражение оказалось полезнее страха – с ним хотя бы можно думать.

Я медленно поднялась. Комната шла мягкой качкой, но я уже привыкла. Печка тепло дышала в спину, травы под потолком тихо покачивались.

И ощущение было… странным. Словно место само наблюдает, следит за каждым моим шагом. Не враждебно, но внимательно, выжидающе.

– Слушай, – сказала я, – у тебя тут… э-э… зеркало есть? Только желательно не кривое, а нормальное.

– Вон, – нехотя отозвалась Избушка. – У стены. Кривое, прямое… какое тебе надо, сама разберешься.

Я повернулась.

У стены действительно стояло большое, в человеческий рост, зеркало в резной деревянной раме. Оно было покрыто легкой дымкой, будто на нем осел иней.