– Что ещё? – нетерпеливо осведомляется отец.

– Она уходит, – усмехаюсь, боясь окрикнуть. Как в детстве, когда рассказывали про лунатиков, что ходят во сне. Кнопка сейчас ведёт себя так же. Сбитый шаг. Словно пьяная. Будто вертолеты перед глазами и знатно пошатывает.

– Оставь… , – голос в трубке пытается вернуться к размеренности и спокойствию. – Ты, итак, подлец. А если ещё заставил её поверить…

– Да, ты не понимаешь, – перебиваю рьяно. – Она до сих боится темноты. На улице ещё не рассвело. Нифига не знает района. Телефон выключен.

– Тогда догоняй и приводи в чувства, – подвигает влететь в комнату и нацепить на себя первое попавшееся в руки, сопровождая мои действия чётким приказом: – Беру билет на вечер. До связи.

Первый пролёт исчезает под ногами раньше, чем за спиной с грохотом захлопывается входная дверь. Второй даётся ещё быстрее. На улицу вылетаю, ощущая как мотор теснит ребра. Дробит грудную клетку и качает в сотни раз быстрее обыденного.

Она сидит на лавочке, у калитки с магнитным замком. Колени прижаты к груди. Охвачены руками. Голова вниз. Широкая куртка, словно палатка. Спряталась в очередном домике. От темноты, что никак не растает с рассветом. От всего незнакомого, что окружает вокруг. От меня. Пусть и знает в сотни раз лучше, чем всё остальное.

Красивый голос выводит медленно хитовую битлов. Только, в её интерпретации песня звучит ещё более минорно и грустно. Стою в десяти метрах, засунув руки в карманы. Принудительно глушу собственное дыхание. Слушаю и наблюдаю.

– Yesterday, all my troubles seemed so far away (Вчера все мои беды казались такими далекими)

Now it looks as though they're here to stay

(Теперь, похоже, они здесь надолго)

Oh, I believe in yesterday

(О, я верю во вчерашний день)

Suddenly… (Внезапно…)

– Мейер, – осекаю не громко, – Пошли в квартиру. Поговорим.

– I'm not half the man I used to be (Я и вполовину не тот человек, каким был раньше), – продолжает петь нервно смеясь и качая головой из стороны в сторону. – There's a shadow hanging over me (Надо мной нависла тень)

Oh, yesterday came suddenly…

(О, вчерашний день наступил внезапно…)

– Тогда я вызываю такси, и мы едем домой! – рявкаю громче, чем собирался.

Её правая "выезжает" вперёд. Большой палец от кулака поднимается выше. Битлы идут на долгий монотонный припев, при этом светлая голова всё так же опущена вниз. Всем своим видом, она даёт мне понять, что не желает быть рядом, и удостаивать частицы внимания тоже.

Сажусь. На ту же лавочку. На расстоянии. Ожидаю такси. А сестрица звучно вытягивает бесящие фразы:

– Yesterday love was such an easy game to play (Вчера в любовь было так легко играть)

Now I need a place to hide away (Теперь мне нужно место, где я мог бы спрятаться)

Oh, I believe in yesterday…

(О, я верю во вчерашний день…)

– Дура ты Милка! – ставлю жирную точку взамен её многоточия. – Нет твоей любви и в помине. Деньги есть. Власть. Возможности. Сила. Принуждение. А любви нет. Придуманная сказка для взрослых. Оправдание своих нелепых поступков.

– Ты подонок, Мейер, – бросает негромко, но с ощутимым надрывом. Красивый голос звучит как скрипучий металл. Режет слух. Ставит на репит эту противную, короткую фразу.

– Больше, чем ты думаешь, – парирую отстранено. Перед глазами всё ещё прыгают те картинки, в которых не думалось вообще ни о чём. Там было просто. Хотелось только её. Ту, что теперь по-дурацки сидит рядом. Хотелось глубже. Больше. – Уедешь?

– Да, – выдыхает уверенно.

– Вот и славно. А я вечером свалю. Билет уже куплен.

***

Пересекаем порог дома детства. Кнопка в защитной позе, обняв себя руками за локти. Майка. Джинсы. Моя куртка, повязанная на поясе. Огибает меня и первая взбирается по лестнице к своей спальне. Дом пуст. На первом горит приветственный свет. На втором темнота. Миес не выносит отголосков света под дверью. Считает, что необходимо спать при полностью выключенном. Минимальная подсветка есть лишь на лестнице. Раньше и не задумывался над этим. Считал нормой. А сейчас, поведение Милки ставит привычное под вопрос. Она же с детства боялась темноты, а все лишь отмахивались: перерастёт.

Поднимаюсь в след за ней. Моя дверь соседняя. Далее гостевая. После большая хозяйская. Только я до своей так и не дохожу.

Тихо стучу костяшками о полотно.

– Уходи, – слышится глухо, мгновенно. Не решаюсь надавить ручку двери. Она окрывается внутрь, а Кнопка, судя по всему, сидит на полу, облокотившись спиной на дверь.

Что тут скажешь? Я не хотел? Хотел. Её. А в процессе захотел ещё больше. Это осознание хуже любого ругательства, что она может произнести. Это тащит на дно на бешеной скорости. Так что уже и черти видны. Рукоплещут моему появлению.

Стопорю себя на желании со всей дури врезать в деревянное полотно. Разнести гул удара по дому глухим эхо.

Ворс ковра стирает шаги. Дверь моей спальни так же защелкивается бесшумно. Падаю на постель, не раздеваясь. Именно здесь, на контрасте с чистыми простынями, благоухающими альпийскими лугами, ощущается посторонний аромат, которым пропитано моё тело. Странный. Дразнящий. Запах девчонки, что спряталась от меня за стенкой. Что она делает там сейчас? Ждёт рассвет, что никак не приходит?

Плачет? Чёртова ночь. Впереди не менее приятный день. А дальше самолёт, в котором возможно хоть чуть смогу выдохнуть.

Скоро сдохнут все выжившие единороги

– Мила Мейер -

Сложнее всего вести себя так, будто ничего не произошло: приветливо улыбаться домашним с утра; описывать вкратце ночные гуляния с братом…на этом моменте вообще лучше притормозить и заткнуться, чтобы не сказать лишнего. Ощущая как Марк прожигает во мне глубокие дыры.

Десять. На завтрак из спальни я выходила сама не своя. Марк прав: радости и позитива прошлая ночь не прибавила. Моя любовь – сущая отрава. А я старательно жру её полными ложками. Давлюсь, а глотаю. В итоге сегодня, из зеркала у порога, на меня смотрела незнакомая тень: пустые глаза, выгоревшие, как серое пепелище; поблекший цвет лица, болезненный, тусклый; небрежно собранные волосы в хвост на макушке; неброская одежда, пришедшая на смену пижаме.

– Добро пожаловать во взрослую жизнь, – приветствую её сипло. – Располагайся, красотка. Мы тут где-то на месяц. Не больше. За это время сдохнут все выжившие единороги. Марк парень целеустремленный. Он доведёт начатое до своего апогея.

Выхожу, едва не врезаясь в маму. Красивая и статная, привычно дорого упакованная с самого утра, проходится по мне неодобрительным взглядом. Описывает нелестными эпитетами мой внешний вид. Кратко уточняет о психологическом. Манерно. Чисто из того, что надо спросить. И настоятельно рекомендует начать принимать витамины. А лучше записаться на курс уколов у её косметолога. Выглядеть так в восемнадцать, по её мнению, полное свинство.

Ссылаюсь на лёгкое недомогание. Отсылаю мысленное "спасибо" своему психотерапевту за действенные методики и проработку всех детских травм. Только с недавних пор я могу общаться с мамой напрямую. На нейтральных. Раньше было сложнее: я была младше; дальше от дома; искала скрытый смысл там, где его нет; на что-то надеялась; слишком многого ждала. А правда оказалась банальнее и проще. В этом тоже Марк прав. Он всегда утверждал, что я счастливый билет по которому моя мама незаконно заняла место в доме. Она вытянула его и оставила меня сувениром на память. Переложила воспитание, опеку, заботу на плечи других. Вокруг меня сменялись имена и лица. Мама всегда была рядом лишь красивой картинкой. Той, кому так часто было не до меня. При этом, у нас на двоих тысячи стильных фотографий, подтверждающих моё «счастливое и беззаботное детство».

А с папой наоборот. Однако, я всегда больше любила именно отца. Он, в отличие от мамы, дарил не брендовые шмотки в несметных количествах. Миес Мейер рассчитывался со мной своим временем. Редким и столь драгоценным. Но только к психотерапевту меня привели именно из-за него. И первый нервный срыв также случился по одноименной причине. Когда тринадцатилетнюю девчонку в одночасье вырвали из привычной домашней среды и забросили за океан. Одну. В закрытую элитную школу. В компанию таких же отверженных и ненужных детей, которых связывает одна неоспоримая вещь: безмерное богатство родителей.