Этот стон, что я ждал, вырывается глубоко из грудины. Выкручивает ей позвоночник, отдаляя от меня спину. Ловлю губами все его отголоски и вдалбливаюсь с финишным ускорением в горячее тело. Задираю освободившимися вверх футболку. Три. Два. Один. С победным рыком кончаю на спину. Милка дышит. Тяжело и редко. Падает головой на подушку. Аккуратно вытаскиваю из-под неё руку.

Наклоняюсь дугой и целую во влажную шею. Одеяло давно в стороне. Стягиваю с себя майку и вытираю ей член и женскую спину. Подтягиваю вверх широкие трусики.

Молчит, привычно поджимает под себя ноги. Уставилась в стену и на меня больше не смотрит. Не поворачивается. Замерла и опять, будто не дышит. Кнопка… Язык так не поворачивается её сейчас обозвать. Это прозвище принадлежит другой. Сестре. А тут… Опускаю все обращения.

– Устала? – подкатываю с другой стороны, целуя её в бедро. Тонкая полоска света падает ровно на пятки. Ледяные в прикосновении. Да и ноги все в ощутимых мурашках. Её заметно знобит. Попытаюсь накрыть мерзлячку, замечая отпечаток пальцев на светлых трусах. От былой эйфории не остаётся и шлейфа. Припечатывает осознанием, выстужающим все всколыхнувшие чувства.

– Просто скажи, что сегодня тебе было нельзя, – цежу низким голосом, чётко проговаривая каждое слово.

– Можно, – спустя паузу, отзывает тихим эхом.

– Идиотка, – качаю головой, пытаясь выкинуть из неё накрывающую мысль. – Дура, бл*дь, – захожусь уже более яростно. – Кого хрена ты не сказала? Еб*нашка! Тебе же больно было!

– Нет, – глухо врёт, а сама уже ревёт во всю и слёзы глотает. Носом шмыгает. Соль по щекам урывками мажет. Думает, что не вижу?

– Да лучше бы ты реально с Берсом трахнулась, чем так! – добиваю в сердцах и резко встаю, собираясь на воздух. На перекур.

– Рэд Бредбери утверждал, что спать с тем кого любишь – настоящее чудо. А мне твой Бероев…, – тараторит себе под нос, как оправдываясь.

– Долюбился давно твой Бредбери и помер! Я с этим, знаешь ли не спешу! – выпаливаю зло выискивая на барной стойке пропавшие сигареты. Руки не слушаются. Глаза не хотят видеть ту, что, под мой крик, присаживается на кровати и уже не стесняясь вытирает бегущие слёзы.

– То есть тебя сейчас волнует только то, что ты первый? – выкрикивает громче, чем я. Упираюсь руками в мрамор. Дышу звучно. Смотрю на неё исподлобья. Сидит в полосе света. Губы опухли, а ещё и с обиды надуты. – Мрак, ты как был законченным эгоистом, так им и остался, – тут уже без эмоций. Вяло и скупо. Словно кнопку внутри какую выключила. Кнопка. Бл*дь. А пять минут назад не было внутри так х*ево. – Не переживай. Первый – это не последний, – кроет бесстрастно. – Я перекрою воспоминания о тебе кем-то другим. Уже завтра. Можешь смело заключать сделку с собственной совестью! От тебя, Мрак, уже ничего не зависит!

Сжимаю пальцы в кулаки. Рядом странным образом находится пачка и зажигалка. Сгребаю, бросая Милке ответку:

– Сосать заодно научись! Пригодится, если любовь свою из головы не выбросишь! Я люблю, когда минет делают хорошо и профессионально!

Стягиваю со стойки ещё и мобильный и иду на балкон. За советом, от того, кто разбирается и не в таких ситуациях. Захлопываю за собой, чтобы не слушала. И оседаю на пол, у стенки. Царапая рельефным кирпичом оголенную спину.

– Марк Мейер -

Стою на балконе в одних штанах. На улице влажно, зябко. Сигарета вибрирует в руке. Телефон тоже. Гудки. Долгие и нудные. Дверь за спиной плотно прикрыта. Предрассветные сумерки. Не полная мгла, но и не светло. Словно рассвет вообще не предвидится. Пустой двор. Фонари уже выключены. Тишина. Вокруг. Только сердце, как ужаленное, с перебойным колотит в уши.

– Привет, – откашливаюсь с короткой затяжки. – Я за советом. Найди минуту.

– Марк, шесть утра, – голос в динамике бодрый, насмешливый. Он мало спит. В этом мы с ним сильно похожи.

– Пап, я часто прошу? – пусть нервно, порывом, зато чисто и искренне.

– Выкладывай.

Холодно и решительно. Этот тон похож на машину. На бездушного робота, что способен обработать за секунды тысячи знаков любой информации.

Проанализировать и устранить проблему. По крайней мере, раньше всегда было именно так… Но сейчас ситуация хуже. Время не повернуть вспять. Милку не вышвырнуть из квартиры, да и из жизни.

– Я у неё первый… прикинь, – нервный смешок вылетает резче, чем получается сдерживать остальные. Обрывок фразы. Мотаю головой, вторя накрывшему водовороту из мыслей: – Понятия не имею, что теперь делать. Не было у меня девочек. Как огня сторонился. Знаешь. Все бывшие… Короче, с хорошим пробегом.

– У тебя четыре часа ночи, – хмыкает монотонно, не наблюдая проблемы там, где идёт под откос моя жизнь. Рушится ко всем чертям, а он спокоен и, рассуждает и философствует. – Свали раньше, чем она поймет какой ты засранец.

– Думаешь Милка до этого не была в курсе?

Тишина. Затяжка за затяжкой. В паузу. С остервенением. Не успеваю выдохнуть. Снова совершаю поверхностный вдох.

– Ма-а-рк… – его смех давит на уши сильнее любого окрика или нравоучения. Однако, каждая дальнейшая фраза, в его исполнении, выходит размеренной. Всеволод смакует слова и получает от этого извращённое удовольствие. – Я знаю только одну Милу, которая хоть как-то косвенно с тобой связана. Мальчик мой, ты, что решил отомстить за меня старику? Одним махом лишил его всего, что имеет: и примерной дочери, и любимого сына? Я даже боюсь спрашивать о том, как ты вообще до подобного докатился? Вот же паршивец. Теперь Мейер не просто от тебя отречётся! Он приведёт меня в сущий восторг тем, что наконец-то решится перекроить выданную тебе фамилию!

– Сев, прекрати, – прошу, получая от этого разговора совершенно не то, на что прежде надеялся. Оправдываться за свои грехи сложнее, чем бездумно и в пропасть. А я реально с ней прыгнул. Туда, где нет мыслей. И проблем тоже нет. В какой-то сюрреалистичный пространственный вакуум… В который стремился всю свою сознательную. И только теперь понял, как там нереально круто. Но сейчас вокруг вновь разверзается Ад. И куча мыслей, болезненно осаждающих голову.

– Мне надо понять, что сейчас делать, – повторяю, вспоминая её стоны мне в рот. Дура, бл*дь. Я ведь, считай без прелюдии. Никакой нежности. Голый секс. Жёстче, чем надо. Тем более для первого раза… Привычно терпела. Дура. – Больше и близко к ней не подойду! – зарекаюсь в сердцах, туша пальцем о периллу окурок.

– Марк, знал бы ты, сколько я слышал подобных фраз на своём веку, – издевается своим фирменным спокойным, размеренным. – А сколько раз сам зарекался? Тщетно, сын. Если суждено – с пути не свернёшь. На свой шкуре проверил.

– Да я её терпеть не могу, – губы кривит от одной только мысли. Нахера вообще… ? С Милкой!? Бл*дь…! Повелся на жар от тела; приятный запах, запутавшийся в её волосах; басы сердца, что отстукивало сильную сольную партию; да на её положительный, после моего "можно…?".

Твою ж мать! Да если бы она сама не хотела… Книжек дурацких своих начиталась! Любовь ей подавай! В чистом виде! По классике! Только, бл*дь, отчего-то вы*бал я её далеко не в миссионерской!

– Значит терпеть не можешь? – передразнивает Всеволод, коверкая смысл фразы в своей привычно бездушной манере. – Не особо вяжется с причиной твоего ночного звонка. Прилетай, сын, – заявляет ещё более бодро и уже с неоспоримой улыбкой. – С глазу на глаз обсудим. Да и дочка Мейера без тебя отойдёт.

– Что я… Должен сделать? – слова не вяжутся в нужные смысловые цепочки. Перед глазами вспыхивают смазанные отпечатки пальцев на её трусах; сперма, что стёр со спины одним махом.

– Твои дальнейшие зависят от того, насколько хорошо ты её трахал, – подытоживает смиренно. Чем ввергает в очередную агонию, что воцаряется перед глазами.

– Качественно, бл*дь! – выпаливаю, не задумываясь о громкости голоса. – Твою мать…,– растягиваю дольше и тише, пялясь вниз на периметр двора. Свет, какой-никакой, а присутствует. Моя яркая куртка. Внизу. Ярким пятном. Такую ни с чем и не спутаешь. Светлые волосы поверх, в пышном хвосте. Джинсы и кеды.