Мой отец никогда не пасовал перед опасностью. Столько ублюдков пересажал, что всех и не упомнить. Легенда.

Но я никогда не мечтала пойти по его стопам, но вот… пришлось.

– А ты у нас, значит, принципиальная? – Каримов поднимает руки, и я прирастаю к стулу. – Интересно.

Цепочка на наручниках снова зловеще звенит, но мужчина лишь подносит одну руку к подбородку, как бы задумываясь. Откидывается на стуле как барин.

Не получается оторвать взгляда от его рук. Даже сквозь черные узоры видно, как напряжены венки на ладонях. Такими ручищами и правда только шеи сворачивать. Жуть.

– Или не трахалась давно?

– Вы что себе позволяете? – шиплю сквозь зубы.

– Не трахалась, – заключает в итоге бандит. – А у меня следачек еще не было. Станешь первой в коллекции. Надеюсь, ты хоть в койке лицо попроще делаешь?

– На вопрос отвечайте, – стараюсь быть жесткой. Честно. Но все равно выгляжу перед этим громилой загнанным зверьком. Хищнику только лапу протянуть, чтобы такого прибить.

– Забавная ты, – произносит мужчина задумчиво. Затем добавляет. – Я не обязан разговаривать без своего адвоката.

Гад! Он ведь мог с самого начала это сказать. Специально тянул. Играл со мной.

– Уведите его! – командую дежурному.

– Стой, – хрипло произносит Каримов, и мент замирает.

Он его слушается!

Полицейский преступника.

Бандит поднимается со скрипучего стула и, облокотившись руками о столешницу чуть склоняется ко мне.

Теперь я чувствую как от него пахнет. Опасностью и смертью.

– Засекай дни, девочка. Через три я возьму тебя прямо на этом столе.

Комок застревает в горле.

Ситуация ужасная.

Мужчина отстраняется, и теперь я начинаю дышать.

– Пойдем, – обращается он к дежурному, и тот, точно послушный пес, исполняет.

А я так и остаюсь сидеть в допросной, переваривая наш бестолковый разговор, пока в комнату не влетает один из ППСников:

– Мирослава, тебя Мирошниченко вызывает. Срочно!

Мирослава

– Попова, ты совсем охренела?! – ревет начальник.

У него от злости даже лысина краснеет.

Я заранее представляла, что будет что-то подобное, потому держусь достойно. Стою и молчу. Пока.

Мирошниченко лучше ничего не говорить во время его дикого крика. Об этом все отделение знает. Потому выжидаю.

– Папку сюда положила! – командует грозно, бросая взгляд на стол.

– Я хочу раскрыть это дело, – все же вставляю свои пять копеек.

– Раскрывалка не выросла! – рявкает Глеб Борисович.

Дальше вновь повисает пауза. Мирошниченко вздыхает, будто что-то обдумывает. Сам пытается успокоиться.

– Села! – вдруг командует он, и я, отставив в сторону стул, усаживаюсь практически напротив.

– Ты хоть своей башкой понимаешь, куда лезешь?

– Понимаю.

– Да нихера ты не понимаешь, Попова! Батя твой, царство ему небесное, тебя бы взгрел за такое!

– Но вы же понимаете…

– Ты девка еще! Сопля зеленая! Не знаешь, как тут все устроено!

– Зато я закон знаю.

– Закон она знает! – выдает начальник, но уже более лояльно. Вскидывает при этом ладони и ударяет себя по бедрам. – Посмотрите!

Ну, вот, еще один. Отчитывает меня как девчонку. А я ведь следователь, в первую очередь. Человек в погонах. И я обладаю в своей работе ровно те ми же инструментами, что остальные. Да, опыта меньше, но откуда его брать, когда на меня только старушек с котами скидывают.

– Если бы не твой батя, – Мирошниченко с укоризной тычет в меня пальцем, – я бы тебя нахрен уволил за такие выходки. Так что скажи ему «спасибо», что я тебя только отстраню.

– Что?

– На неделю, Попова.

– Подождите, но…

Это же мой шанс! Через неделю уже будет поздно! Этого ублюдка снова выпустят!

– Без «но». Сидишь дома, ухаживаешь за сестрой и думаешь о своем поведении.

Сникаю.

Да почему, блин?!

Наверное, в таком случае, мне проще подловить этого бандита где-то на улице и шмальнуть по нему из табельного. Отсижу, зато душенька моя будет спокойна, что ублюдок на том свете свой срок отбывает. В Аду.

Мирошниченко словно читает мои мысли:

– И оружие сдать не забудь. Прямо сейчас.

– Я могу идти? – уточняю. Голос при этом подрагивает. Все же не сдержала эмоции до конца.

– Свободна.

Даже не смотрю на начальника, спешу удалиться. И только когда практически оказываюсь около двери, он окликает меня:

– Мира, – теперь его голос звучит более человечно. По-отечески даже. Оборачиваюсь. Игнорировать не уставу. – Мой тебе совет – не лезь в это дело. Забудь.

Ничего не отвечаю.

Да пошел он вообще!

Пошли они все!

– Ну, ты, подруга, конечно, даешь… – чуть ли не присвистывает Светлана.

Еще одна.

– Но папка твой такой же был. Хлебом не корми, дай во что-нибудь ввязаться.

– Зато он был следователем, которым реально могла гордиться страна, – напоминаю коллеге.

Настроения нет. Но я понимаю, что не готова отпускать ситуацию. Слишком это все для меня важно.

– Да, – соглашается Светлана. – И где он теперь?!

Вопрос риторический. И я не хочу на него отвечать. Молча собираю вещи и иду сдавать пистолет. Снова раздумываю над тем, чтобы ослушаться. В сложившейся ситуации даже грозящая тюрьма уже не кажется таким уж плохим вариантом.

– А ты чего так рано? – удивляется сестра.

Девочка моя…

Все, что осталось от когда-то счастливой и крепкой семьи. Отца нет с нами уже шесть лет. Мамы три года. Она так и не смогла пережить потерю. Я все надеялась, что мамуля оклемается, но…

А раньше я думала, только на словах бывает «умер от горя», а потом пришлось в жизни столкнуться.

Грустная история.

Но она многому меня научила.

В девятнадцать пришлось резко повзрослеть. Папины связи помогли мне оформить опеку над сестрой. Но в итоге мы так и остались одни со своей бедой.

Иногда с Олесей мне помогает соседка. Но, в основном, все делаю сама. Привыкла уже.

– Отпуск взяла, – вру. – А ты почему не на улице?

– Не хочу, – сникает сестренка.

– А, ну, рассказывай! Дразнили опять? – строго смотрю на нее. – Скажи кто, и я…

– Мира, не надо!

Знаю, как неприятна Олесе эта тема. У нее много шрамов от ожогов, даже на лице есть. А многие дети сейчас очень злые, и я сильно беспокоюсь за сестричку.

Но ей все равно повезло. Она выжила. А папа нет…

– Тогда, может, приготовим что-нибудь вкусненькое? Ты как?

– Давай, – оживает Олеся. Готовить она любит. Часто помогает мне.

Решаю провести с ней сегодня побольше времени. Раз уж выдался шанс. Ведь отпуска на новой работе у меня еще ни разу не было. Да какой там отпуск?! Я даже в выходные пахала.

А сейчас мне и самой не помешает почистить мысли. А когда Олеся уснет, буду думать, что делать дальше.

Перед глазами так и стоит образ Каримова. И его насмешливое лицо.

«Засекай время…», – меня аж передергивает от этих воспоминаний.

Я почему-то отчетливо могу представить, как бандит делает это. Потому его заявление кажется еще более зловещим.

В горле тут же образуется крупный комок, и я старюсь проглотить его.

Каримов ничего мне не сделает. Он за решеткой. Под охраной.

Вспоминаю вдруг, как дежурный послушно замер, стоило только бандиту отдать соответсвующий приказ. По телу пробегают мурашки. Снова становится не по себе.

Может, Мирошниченко прав, и я слишком маленькая и неопытная, чтобы лезть в такое?

– Пирожки? – предлагает Олеся.

– Что? – она вырывает меня из мыслей, и я не сразу соображаю.

– Ну, ты сказала: давай что-нибудь приготовим. Предлагаю пирожки испечь.

– Да, конечно, – обнимаю свою девочку и глажу ее по голове. Прижимаю к себе.

Пальцы непроизвольно нащупывают испещренную шрамами кожу.

«Нет, – говорю сама себе, – ублюдок должен за все ответить».

Мирослава