Оттуда я уже заметил, как Торгрим грозно рявкнул, и его люди рванули к деревянным рычагам и вороткам. На их суровых лицах мелькнуло священное благоговение: они любили свои машины, как родных детей.

— Заряжай первую! Клади камень! — орал Торгрим, его могучая фигура мелькала среди дыма. — Во вторую грузите «Пламя»! В третью — тоже камень! Цель — центральная зона за стеной!

Первый каменный блок, размером с голову взрослого быка, с противным скрежетом и стоном дерева взмыл в небо. Он описал высокую, почти невозможную дугу, на мгновение замер в серой дымке, а потом обрушился вниз.

Он пришелся не в сам таран, а чуть впереди, в самую гущу людей, его тащивших.

Звук был невыразимый. Глухой, влажный, сокрушительный УДАР — вот как это слышалось… Хруст ломающихся костей, раздавливаемых тел. Многочисленные крики обрывались на самых высоких нотах. Центральный таран на какое-то время остановился и накренился. Людей вокруг будто смело невидимой гигантской метлой. Щиты, кольчуги, тела — всё смешалось в кровавое месиво.

Следом, почти сразу, полетели глиняные горшки со второй машины. Они разбивались о поднятые щиты «черепах», о шлемы передовых отрядов, о саму землю.

И ярко вспыхивали!

Липким, жирным, бело-желтым адом! Огонь растекался и назойливо прилипал к воинам, вгрызался в дерево, в кожу и плоть. Он не гас, когда его пытались залить водой — только шипел и брызгал во все стороны. Запах паленого мяса, горящей шерсти и серы ударил в нос даже тут, на стенах.

Войска Торгнира впервые за день охватил настоящий, неконтролируемый хаос. Их строй дрогнул и попятился. Дисциплинированное молчание сменилось воплями ужаса, боли и отчаяния. Человеческие факелы метались, падали, поджигая других. Строй рассыпался.

Я видел, как где-то на своем холме, Торгнир отчаянно метался, отдавая приказы. Он отводил охваченные пламенем отряды, пытался тушить огонь землей, бросал вперед свежие, еще не тронутые паникой шеренги. Он платил кровью за каждый шаг к нашим стенам. Реками крови. Горами тел.

Но он мог себе это позволить. У него было почти три тысячи рубак…

Я невольно оскалился:

«Хотя теперь, наверняка меньше…»

Но викинги не были бы викингами, если бы не проявляли чудеса героизма!

Правый таран, тот, что находился подальше от всего нашего огня, уцелел. Его команда, обезумевшая от страха и вида гибели товарищей, с диким рёвом рванула вперед под прикрытием усиленной «черепахи». Они побежали, подхваченные отчаянием и безумием.

Удары тяжелого, окованного железом бревна вонзились в дубовые створки главных ворот и стали отдаваться по всей стене, и даже — в наших костях.

БУМ!

ПАУЗА.

БУМ!

ПАУЗА.

БУМ!

С каждым ударом казалось, что бьют по моим ребрам. По тому последнему оплоту спокойствия и разума, что еще теплился внутри. Я сжимал зубы до боли, чувствуя, как вибрация проходит сквозь подошвы сапог.

Я стоял на башне прямо над воротами и понимал, что скоро свершится кульминация этой битвы. Я потянул меч из ножен и достал из-за пазухи свернутое белое полотнище. Пора было применить последнюю уловку…

Створка ворот треснула, и этот звук тяжкой скорбью прошелся по моему сердцу. Потом раздался ещё удар. И ещё. Дуб, выдержавший десятки зимних вьюг и летних зноев, не выдержал ярости отчаявшихся людей.

С оглушительным ТРЕСКОМ правая створка ворот рухнула внутрь. Левая, покосившись, замерла, держась на одной петле.

В залитом пылью и дымом проеме возникла фигура какого-то смельчака. Он указал мечом вперед, и все его воины с могучим ревом хлынули в брешь.

Время для разума, тактики и хитростей закончилось…

Наступил час для стали, крови и честной схватки…

Я взбежал на самую высокую точку полуразрушенной башни и развернул белое полотнище. Я взмахнул им над головой, описывая в воздухе огромные дуги, будто сеял смерть.

Затем мой взгляд скользнул в сторону — туда, где на опушке небольшого перелеска, должно быть, уже много часов в смертельной тоске ждали пленные воины Харальда. Те, кому я предложил сделку: свобода и земля за один бой. За удар в нужный момент…

Я увидел, как на опушке что-то шевельнулось. Как из-под набросанных веток, из неглубоких ям, из самой земли, будто восставшие мертвецы, начали подниматься фигуры. Они были в наших трофейных кольчугах. В руках они держали наше трофейное оружие.

Один из них, с каменной маской воина и перебитым носом, коротко махнул рукой.

Его отряд стремительно и с холодным молчанием ринулся вглубь растянутого строя альфборгцев — туда, где на низком холмике виднелись повозки с припасами, а главное — где на воткнутых в землю древках трепетали на ветру зеленые боевые знамена Альфборга. Их удар был направлен в самое сердце тыла для отвлечения внимания от главных ворот города. Отчаянная и шальная попытка…

Атака вышла короткой, яростной и смертоносной. Они врезались в бок штурмовой колонне, но их главной целью были знаменосцы и охрана штандартов. Один из горшков с «Пламенем Сурта», брошенный с отчаянной дистанции, угодил в кучу древков. Священные знамёна, символы власти и удачи рода, вспыхнули жирным, жадным пламенем. Для некоторых суеверных викингов это был знак страшнее смерти — боги отвернулись от них…

В то же мгновение я заметил движение на другом фланге армии Торгнира. Там, где стояли его «союзники» — ненадежный сброд с восточных фьордов, нанятый за обещание добычи. Увидев, что штурм забуксовал, а священные знамёна горят, они стихийно кинулись грабить собственный же обоз, завязав стычку с личной стражей Торгнира, пытавшейся остановить мародерство.

Строй альфборгцев, уже предвкушавших грабеж и победу, смешался на глазах. Крики триумфа сменились воплями паники, непонимания и ужаса. Натиск в проеме ослаб. Часть воинов Торгнира обернулась, пытаясь понять, откуда исходит новая угроза и почему горит их «честь».

Это дало нам драгоценные секунды.

Я спустился со стены. Время слов, приказов и хитростей закончилось. Остался только долг конунга и воина.

Я крутанул мечом… Сейчас он был невероятно тяжел и нужен в этой руке, привыкшей когда-то к мелу и компьютерной мышке. Лезвие ловило отсветы пожаров и отливало багровой и оранжевой каймой.

— Эйвинд! Торгрим! Асгейр! Все ко мне! — мой голос пробился сквозь грохот и рев, сквозь всеобщий хаос. — Все, кто хочет умереть сегодня вместе со своим конунгом — за мной! Держим этот проход! Не пустим их дальше этой черты! Ни шагу назад! Здесь наш дом! Здесь наши женщины и дети! Здесь наша честь!

Сотни луженных глоток подхватили мой крик. И ко мне, спотыкаясь об обломки бревен, о тела первых павших товарищей на стенах, стали сбегаться люди.

Эйвинд тут же возник рядом. Его лицо было покрыто кровью и сажей, но в глазах пылал безумный блеск предвкушения последней битвы. Могучий, как медведь, Торгрим, тяжело топал в нашу сторону с идеальным топором в каждой руке. Старый Асгейр сиял рыжей шевелюрой и держал в руке длинное копье. Ополченцы, хускарлы и лучники, отбросившие в сторону колчаны — все собрались для решающей схватки.

Мы образовали живую стену из воли и ярости прямо посреди обломков ворот, на самой грани между нашим горящим миром и их яростным натиском.

Перед нами выросла ревущая, беснующаяся толпа альфборгцев. Они рвались внутрь, как вода в прорванную плотину. В их глазах читалась жадность, злоба, страх и дикое упоение близостью победы.

Я поймал взгляд Эйвинда. Он кивнул мне и ухмыльнулся кривым оскалом, в котором не было ни капли веселья. Только спокойная, ледяная решимость умереть правильно. Как воин.

Я повернулся к городу, за который мы стояли, и поднял меч высоко над головой.

— За Буян! За наш дом! Мертвые сраму не имут!!!

* * *

Торгнир наблюдал за кровопролитием с невысокого холма. Сначала, несмотря на все потери от огня и камней, всё шло… хоть и не по плану, но с поправкой на неизбежные издержки. Ворота пали. Его воины, заплатив чудовищную цену, которую он, в глубине души, считал приемлемой, ворвались в город. Гнев и холодное предвкушение стянули его лицо.