— Ох, какая жалость, — с фальшивой, преувеличенной грустью вздохнул я. — А я-то надеялся, что отделаюсь легким испугом и парой заученных стихов в твою честь. А тут вдруг — ответственность, власть, брак…

— Теперь всю жизнь будешь стихи сочинять, — пообещала она, грозя мне пальцем. — Каждый день. Новые. И самые красивые. Иначе обижусь. Ой, как обижусь!

Мы смотрели друг на друга и улыбались как самые настоящие и безнадежные дураки. Я поднял ее руку к своим губам и поцеловал ее пальцы, чувствуя под губами тонкую, нежную кожу. В этот миг не было ни войны, ни разрухи, ни боли, ни страха. Была только она.

Но идиллию, как это водится, нарушил громовой и радостный голос, раздавшийся с порога.

— Ты очнулся, брат!

В дверях, заполняя ее всей своей могучей фигурой, стоял Эйвинд. Его бородатая, обветренная физиономия сияла улыбкой шириной с фьорд, а глаза прыгали от восторга.

— Наконец-то! Сколько можно дрыхнуть? Мы тут уже думали, тебе перину из лебяжьего пуха в погребальной ладье стелить, в Вальхаллу с почестями отправлять!

— Ну, как сказать, — огрызнулся я, с трудом поддерживая шутливый тон. — Меня там самую малость порезали, поколотили, чуть не утопили и даже сбросили с обрыва. Полагается немного поспать после такого культурного отдыха.

— Не смеши мои штаны! — рассмеялся Эйвинд, и его хохот заставил задрожать чашу с водой на столе. — Для тебя это — утренняя разминка перед завтраком! Мед будешь? Настоящий, ядреный и забористый, с личной пасеки моего отца! Он прочистит все твои мозги как следует!

Мысль о холодном и ароматном меде показалась мне не такой уж и плохой. Мне очень хотелось перебить то дерьмо, что я сейчас ощущал на языке…

— Буду, — с искренним энтузиазмом сказал я. — Неси! Если, конечно, пчелы твоего отца не перевелись.

— Не дрейфь, конунг! Будет тебе напиток богов! — Эйвинд щелкнул пальцами и развернулся с такой энергией, что чуть не снес дверной косяк, и вылетел из горницы с грохотом, достойным небольшого обвала.

Я снова посмотрел на Астрид. Мы сидели, держась за руки, и просто молча любовались друг другом, как два наивных подростка. Ее присутствие было лучшим лекарством. Оно притупляло боль, заставляло забыть о тревогах, давало иллюзорное, но такое желанное ощущение, что еще немного — и все наладится. Что мы сможем построить свой мир. Свой Буян.

Но судьба, норны, карма — называй как хочешь — как всегда, имела на нас свои, далеко идущие планы. И ее посланник уже стоял на пороге.

Спустя минуту, проведенную в блаженной тишине, Эйвинд вернулся. Но не один. За его мощной спиной стоял еще один человек. Высокий, сухопарый, гибкий, с цепким взглядом охотника. На нем была потертая, видавшая виды меховая безрукавка, а за спиной висел простой, но смертоносный лук из ясеня. Из-под плаща выглядывала рукоять длинного охотничьего ножа.

— Торгильс? — удивился я, с трудом узнавая его в полумраке.

Это был тот самый охотник, чью жену я когда-то спас от верной и мучительной смерти, рискнув навлечь на себя гнев и Бьёрна, и Сигурда. Он жил на спорных, ничейных, диких землях между владениями Альфборга и Гранборга. Человек чести, слова и долга.

— Конунг Рюрик! — Торгильс слегка поклонился. — Рад видеть вас на ногах. Вернее, пока еще не совсем на ногах, но… живого и с открытыми глазами. Это уже многое.

Его тон, его сдержанная поза, сам факт его появления здесь, в Буянборге, в такой, мягко говоря, непростой момент — все это кричало об одной-единственной вещи. О беде. О большой, серьезной и неотложной беде.

Легкая, счастливая улыбка сошла с моего лица. Недоброе предчувствие сжало мой желудок в тугой комок.

— Не надо кланяться, Торгильс. Ты мой друг и союзник, а не вассал. Здесь не нужны церемонии, — сказал я, хотя каждое слово давалось мне с усилием. — Что случилось? — спросил я, хотя ответ уже начинал вырисовываться в моей голове.

Охотник поднял на меня свой серьезный взгляд и снова опустил глаза в пол. Он переступил с ноги на ногу, нервно потер ладонью переносицу.

— Я пришел с недоброй вестью, конунг. Самой что ни на есть недоброй. Из тех, после которых сны становятся черными, а еда — безвкусной.

Он сделал паузу, собираясь с мыслями.

— Торгнир. Сын Ульрика Старого. Тот, что сверг своего отца и заточил его в темнице. Змея, что носит корону. Он собрал все свое войско. Всех, кого смог наскрести по сусекам Альфборга и прилегающих земель. Всех наемников, всех головорезов, всех, кого прельстили золотом и обещаниями добычи. И двинулся в поход по суше.

Я, конечно, знал, что это произойдет, но не думал, что это случится так скоро.

— Не удивлен. — тихо сказал я.

— Он идет сюда, — Торгильс шмыгнул носом. — В Буянборг. Он идет на вас, Рюрик. Прямо сейчас. Но по пути… по пути, я думаю, он планирует захватить и Гранборг. Он разграбит его до нитки, чтобы прокормить свое войско, и пополнить свои ряды за счет местных. Сигурда нет, старый ярл мертв, власть там шаткая, как лодка в шторм… Он возьмет его без особого труда. Как спелое яблоко с ветки.

В горнице повисла тяжелая тишина. Было слышно, как за стеной гаркал ворон.

— Это война, Рюрик, — закончил Торгильс, и в его хриплом голосе прозвучала неподдельная горечь. — Новая война. И я счел своим долгом тебя предупредить. Пока не стало слишком поздно. Пока его войско не стоит у твоих стен.

Я закрыл глаза. Боль от ран, утихшая было на мгновение, вдруг снова вернулась и обострилась. Я с сожалением осознал, что передышки не будет. Что пора снова, превозмогая боль и усталость, браться за меч…

Ведь только им можно было обеспечить прочный мир в эту эпоху… Да и во все другие…

Глава 6

Воздух можно было нарезать на ломтики — таким плотным он казался. Тяжелые запахи царапали ноздри. Воняло потом, грязной шерстью и прогорклым дымом. Теплый смрад общего дыхания на фоне прохладной осени был резким и отталкивающим…

Я стоял на небольшом возвышении у трона, и меня шатало… Сотни лиц вокруг плыли и растягивались в причудливые формы. Гребанный калейдоскоп толпы…

Привычная боль тонкой паутинкой обволакивала всё тело. Усталость делала подсечки, желая уложить меня в постель. Хотелось закрыть глаза и забыться.

«Стоять! — приказывал я сам себе. — Я должен стоять! Нельзя, чтобы они увидели меня слабым. А то многие уже мысленно рыли мне могилу и делили наследство. Эйвинд что-то говорил об этом сегодня… Нужно держаться!»

Собравшись с силами, я резко поднял руку. Всеобщий гомон эхом покатился в тишину. Ладонь была влажной. Я сжал ее в кулак, чувствуя, как дрожь от слабости пытается прорваться наружу. Но, когда я заговорил, моя речь сверкнула властью, в которой не было ни единой трещинки. Во всяком случае, я хотел в это верить.

— Я собрал всех вас по особому случаю! — мои слова картечью шарахнули по ушам внемлющих. — Пока мы зализываем раны, враг не дремлет! К нам, на еще дымящиеся руины нашего дома, уже идет новое войско! Войско Торгнира из Альфборга! Вы все наверняка слышали о нем! Брат, отвергнувший брата! Сын, отвернувшийся от отца!

По залу прокатилась волна встревоженного шепота. Я видел, как молодые воины, те, что не успели хлебнуть славы и ужаса в битве с Харальдом, переглядывались с хищными ухмылками. В их глазах читалась простая, ясная радость: новая добыча, новая слава. Но старые матёрые хёвдинги хмурились. Они-то понимали, чем это всё пахнет…

— Он идет по суше! — продолжил я, ловя их настороженные взгляды. — Длинной змеей по лесным тропам. И знаете почему? Потому что он испугался! Испугался вести о том, что мы выстояли против самого Харальда Прекрасноволосого!Весть о нашем подвиге разлетелась по всему острову! Мы потопили невероятный флот! И это теперь нескоро забудут!

Кто-то гикнул, по залу покатился рокот мужских выкриков. На сей раз в них слышалась гордость. Им нравилось, что могущественный ярл Альфборга, обладающий одной из сильнейших дружин на побережье, их боится. Это льстило их самолюбию.