Во время чаепития он заметил открытое пианино, и лицо его заметно просветлело.
– Вы поете и играете! – воскликнул он. – Так я и думал!
– Только легкую музыку, – застенчиво ответила она, – немного Мендельсона, где ошибки в полутонах не слишком ужасны, и старые песни, которые любит папа. Этих милых вещиц у меня целый сборник, оставшийся от покойной мамы. Боюсь, вы будете смеяться над одним их видом: такие выцветшие ноты и простая бумага, – но они кажутся мне лучше любых, что можно купить.
– Уверен, что они прекрасны! – с энтузиазмом поддержал Уолтер. – Иначе вы не стали бы их петь.
«Он, конечно, всем девушкам так говорит», – подумала Флора.
По просьбе отца она пошла к пианино и исполнила одну за другой старинные баллады, которые любила ее мать, нежную печальную музыку минувших лет: «Мы встретились» и «Она была в венке из роз», «Младая любовь обитала однажды в убежище скромном» и «Легкая гитара», – а Уолтер Лейборн тем временем, зачарованно склонившись над инструментом, смотрел, слушал (листы переворачивать не требовалось, Флора играла по памяти) и воображал, что настал его час; что судьба, которая уже явила свое расположение в виде шестидесяти тысяч фунтов, желает даровать ему еще больший приз для безупречного исполнения его участи.
Марк Чамни, откинувшись в кресле, курил (табак был главным утешением его одинокой жизни на том, другом конце света, и теперь он даже помыслить не мог, чтобы его малышка отказала ему в удовольствии выкурить трубку там, где ему заблагорассудится), и наблюдал за двумя фигурами у пианино.
Молодой человек казался воплощением самой юности – искренним, щедрым, пылким. Какая странная случайность поселила их по соседству? Будто нечто большее, чем случайность, сделало двух юных созданий такими близкими по возрасту и со столь общими склонностями и чертами.
«Было бы почти естественным развитием событий, если бы…» – подумал мистер Чамни и не потрудился сформулировать мысль до конца, поскольку вывод был и так очевиден.
После того как послушно спела все любимые баллады отца, Флора крайне застенчиво и неуверенно решилась заговорить о живописи.
– Боюсь, что это очень сложное занятие, – задумчиво сказала она, все еще сидя на музыкальном табурете, глядя перед собой и машинально перебирая черные клавиши, словно искала вдохновения в диезах и бемолях. – Я не говорю о том, чтобы писать как Рафаэль, или Тициан, или кто-то из этих…
– Больших шишек, – вставил Уолтер, видя ее затруднение.
Эти слова ее рассмешили и придали чуточку храбрости.
– …но хочется хотя бы сносно, для собственного удовольствия.
– Так вы пишете? – с восторгом воскликнул молодой человек.
– Я этого не говорила.
– Нет, сказали! Молю, покажите ваши работы!
– Они просто ужасны! – возразила Флора.
– Нет, уверен, они прекрасны, не хуже, чем у Розы Бонёр[10].
– О, вовсе нет! И там совсем нет животных.
– Я настаиваю, хочу незамедлительно их увидеть!
Отец позвонил и распорядился принести портфолио мисс Чамни. Отнекиваться было уже поздно. Не успела она собраться с мыслями, как папка лежала открытой на столе, и Уолтер Лейборн просматривал этюды, что-то тихо восклицая себе под нос, хмурясь и улыбаясь.
– Клянусь честью, все это очень талантливо! – весело заключил он и стал показывать, что было не так, где проглядывал карандаш или же мазок кисти лег слишком плотно.
– Не следовало так спешить с цветом, – сказал он, приводя Флору в отчаяние, ибо есть ли в жизни семнадцатилетней художницы другая отрада, кроме как перемазаться красками?
– Но карандаш – это так скучно! – запротестовала она, приподняв красивые брови.
– Вовсе нет, если уделить ему должное внимание, – ответил мистер Лейборн, забыв, как пару дней назад сам выражал отвращение и нетерпение по поводу мускулатуры гладиатора. – Если бы ваш батюшка позволил мне иногда забегать на полчаса и немного наставлять вас на правильный путь… и я бы одолжил вам несколько геометрических фигур для копирования. Для начала нужно научиться рисовать шар.
Флора просияла, но потом с сомнением взглянула на отца.
– Никаких возражений, – сказал мистер Чамни. – Предложите время, я буду дома и прослежу, чтобы Крошка была усердной ученицей.
Дело было тут же улажено, и кроме того, они договорились, что мистер и мисс Чамни на следующий день посетят студию мистера Лейборна.
– Возможно, вам будет интересно взглянуть на мастерскую трудолюбивого художника, – сказал Уолтер, с особой гордостью упирая на это определение. – И если вы окажете честь пообедать со мной, я организую все наилучшим образом, на какой способен жалкий холостяк.
Так сказал он с крайним презрением к своему положению, как будто был самым покинутым из обитателей Земли.
– О, папа, давай сходим! – воскликнула Флора, радостно всплеснув руками. – Я еще никогда не видела мастерской художника!
После этого приглашение было принято, так как мистер Чамни не желал ничего иного, кроме как потакать своей маленькой девочке.
Глава IV
Я слишком стар, чтоб знать одни забавы,
И слишком юн, чтоб вовсе не желать.
Что даст мне свет, чего я сам не знаю?
«Смиряй себя!» – вот мудрость прописная,
Извечный, нескончаемый припев,
Которым с детства прожужжали уши,
Нравоучительною этой сушью
Нам всем до тошноты осточертев.
Иоганн Вольфганг Гёте. Фауст[11] После обеда в мастерской последовал другой, у мистера Чамни; уроки дважды в неделю, доверие, возраставшее ежедневно, пока через полмесяца такого быстрого сближения мистеру Чамни не пришла в голову внезапная идея познакомить своего нового друга Лейборна со старым, Олливантом. Забавная случайность, приведшая к их знакомству, несомненно, заинтересует доктора, как не могла не заинтересовать его романтическая идея, затаившаяся в отцовской голове в невысказанном виде.
И тут очень кстати Флора получила записку от миссис Олливант:
«Дорогая мисс Чамни! Почему бы вам меня не навестить? Возможно, мне следовало сказать, что я старая женщина (хотя это вы и сами могли увидеть), очень привязанная к домашнему очагу, так что не стоит ожидать от меня ответных визитов. Мы живем так близко друг к другу, и я думаю, что могу попросить вас время от времени коротать со мной вечера без дальнейших приглашений. Если ваш папа будет вас сопровождать, тем лучше. Доктор всегда будет рад его видеть.
Кстати, я слышала, что вы очаровательно поете, и не могу не попросить вас захватить ноты.
Искренне ваша,
Летиция Олливант».
«Получается, это доктор похвалил мое исполнение, – удивилась Флора, – а мне он тогда даже из вежливости ничего не сказал. Только смотрел своими серьезными темными глазами. Вот мистер Лейборн совсем не такой!»
Мистер Лейборн был вынужден сознаться, что у него тенор, и несколько вечеров было посвящено дуэтам из опер Моцарта.
– Отправимся на Уимпол-стрит сегодня же вечером, – решил мистер Чамни, прочитав записку миссис Олливант.
– Хорошо, папа. Но что, если к нам зайдет мистер Лейборн?
– Ничего не попишешь, Крошка. Я всегда рад его видеть, однако не можем же мы все вечера торчать дома.
– Конечно, нет, папа, – расстроенно ответила Флора, – но у нас как раз начал получаться второй дуэт…
– У вас будет еще куча времени для дуэтов. Флора, мне просто кажется, что нужно рассказать доктору о нашем новом знакомом.
– А доктору какое до него дело, папа?
– Ну, во-первых, он мой старейший друг. А во-вторых, я считаю его практически твоим опекуном.
– Каким еще опекуном, папа? – встревожилась Флора. – Зачем мне опекун, если у меня есть ты?
– Пока что есть… Ох, нет. Просто… Понимаешь, люди ведь умирают…
