Ортен… Он один мог бы отыскать меня раньше. Если бы хотел. Но незачем обольщаться. Теперь-то, пожалуй, я могу быть искренним. Ему есть за что меня ненавидеть…

Моя смерть одним ударом решит много жизненных проблем Ортена. Он снова сможет стать «душой экспедиции». Войдет в историю как человек, решивший загадку Вицинии. А он ее, безусловно, решит. Он один может взглянуть с достаточной смелостью на этот необычный мир. Как знать, не напал ли он уже на верный след.

Его наверняка заинтересовало, почему я включил сигнализатор. Но разве можно предполагать, что после всего происшедшего между нами он еще захочет меня спасать?

Нет, я не дам ему покоя даже после смерти. Ведь если он раскроет загадку Вицинии, то и меня должен будет найти. Разумеется, он найдет меня тогда, когда я буду уже мертв. Так для него будет лучше. Но он ошибается. Он найдет в скафандре ленту с этой записью. Достаточно будет тени подозрения… Я это говорю совсем не из чувства злобы… Я убежден, что когда я выступил со своими предложениями, он находился буквально в одном шаге от разгадки… Но, пожалуй, без ИХ помощи он не сможет меня найти. Таких мыслящих центров могут быть тысячи… а что такое Я для «существ — обществ»? Смогут ли ОНИ понять разницу?

Опять что-то шевельнулось. Что-то ударило меня в бок. Теперь в бедро… Я ясно чувствую, как меня тянут за ногу. Металл? Какой-то металл!

Что они выделывают? Ох! Как больно!

Значит, конец… Только бы скорее… Скафандр не выдержит!

О-о-о! Спасите! Что это?! Кто?!

Ортен?!!! Так это ты?!

Мой друг, бывший военный министр республики Капеланд, уже давно бросил политику, решив провести остаток жизни в своем деревенском имении. С тех пор я видел его редко, так как многочисленные обязанности удерживали меня в столице. К счастью, я располагал временем, когда пришло письмо, в котором мой друг приглашал меня к себе.

Он жил вдалеке от автострад. Было уже темно, когда я остановил автомобиль перед окованными железом воротами. Автоматический привратник взял у меня визитную карточку. Спустя минуту ворота раскрылись. Темная аллея огромных, старых деревьев вела через парк. Я медленно ехал по ней. Фары выхватили из тьмы прижавшуюся к стволу деревянную будку. В ней стоял военный робот старого образца, закутанный в усеянную листьями маскировочную сетку. Теперь в путанице теней я доискивался контуров военных машин, горбатых дотов, высовывающих длинные стволы орудий. Потом деревья расступились, и я увидел темную глыбу дома.

Мой друг ожидал перед входом в парадном мундире с орденами. При свете небольшой лампочки над дверью его лицо показалось мне очень постаревшим. Мы пересекли большой холл, потом по мрачному коридору прошли в комнату, где нас ожидал накрытый с большим вкусом стол. Во время нашей беседы я чувствовал, что мой друг о чем-то сосредоточенно думает. Видимо, у него были какие-то серьезные неприятности. Даже вино не делало его веселым.

Но вот он обратился ко мне:

— Помнишь? — Спросил он. Заметив, что мой друг с особым вниманием ждет ответа, я смолчал.

— Двадцать первое августа, — сказал экс-министр, — битва под Ла Каэрта.

Теперь я понял. Речь шла о величайшей битве во время последней войны с Кубилией, годовщину которой в республике не отмечали уже много лет. Мой друг не мог с этим смириться. Неужели все эти годы, облачаясь в этот день в парадный мундир, он в одиночестве садился за торжественный обед?

Я тактично молчал, министр не возвращался к затронутой теме. Когда пробило полночь, он поднялся из-за стола.

— Я приготовил тебе комнату на третьем этаже, — сказал он. — Окна выходят в парк.

Отведенная мне комната была такой же мрачной, как и весь дом. Обшитые темными панелями стены, темная мебель, огромное закрытое жалюзи и тяжелыми темными шторами окно. У окна стояло что-то похожее на футляр от напольных маятниковых часов. Этот предмет был накрыт темно-зеленым покрывалом.

Когда мы прощались на ночь, я заметил на лице моего друга легкую улыбку, понять которую не смог. В небольшом книжном шкафу я нашел всего три книжки, вероятно кем-то здесь забытые: рассказы Эдгара По, старый экземпляр Дюма с пожелтевшими страницами и мрачный труд одного капеландского автора. Полистав их некоторое время, я вспомнил о накрытом покрывалом шкафе. С некоторым трудом я снял зеленое полотнище.

В первый момент мне показалось, что за остекленной дверцей стоит человек. Но приглядевшись, я понял, что это какой-то робот в мундире солдата времен войны с Кубилией. Покрытая огромной каской голова, легкий панцирь на груди, окрашенный зелено-коричневыми пятнами, тяжелые ботинки, переходящие в металлические наколенники. Я хотел осмотреть его внимательнее и открыл дверцу. Тут я заметил на грудном панцире клапан, под которым обнаружил белую ручку из пластика. Значит, внутри фигуры скрыт какой-то механизм. Я заинтересовался. Вероятно, старое вино лишило меня обычной рассудительности, так как, не колеблясь ни секунды, я повернул ручку. Послышался слабый щелчок переключателя.

Мертвая до сих пор, фигура вздрогнула, и мне показалось, что солдат сделал легкое движение головой. Через секунду я уже был в этом уверен. Стеклянный взгляд куклы встретился с моим, солдат осмотрел комнату, быстро вышел из витрины и остановился шагах в трех от меня. Я почувствовал себя не в своей тарелке, но, стараясь сохранять спокойствие, спросил: «Кто ты?» таким тоном, каким обычно обращаюсь к роботам. Солдат ответил:

— Я был мундиром господина полковника.

Трудно воспроизвести, как эта удивительная фигура, стоя или тяжелыми шагами прохаживаясь по комнате, рассказывала мне свою историю. Это могло бы послужить интересной иллюстрацией к вопросу о психологии роботов. Он рассказывал очень интересно, талантливо, и я весьма сожалею, что не могу дословно повторить его рассказ.

— Полковник Кетон, — начал он, — был офицером полка капеландской пехоты, многократно награжденным за заслуги на полях битв, человеком необыкновенных качеств, достойным своего мундира, которого он ни разу не запятнал. Однако был у него серьезный недостаток, который не позволял ему полностью реализовать свои способности: он не мог ежедневно проделывать, не чувствуя усталости, многокилометровые пешие переходы, подавая пример своим солдатам. Когда же он получил от дядюшки довольно значительное наследство, то заказал фирме «Миллс электроник компани» меня, то есть универсальный полевой мундир, который, во-первых, оборудован электроприводом, благодаря которому я могу двигаться, облегчая работу мускулов человека, носящего меня на себе, а во-вторых, обладает командным мозгом, специально приспособленным для военных целей. Не хвалясь, скажу, что мозг, которым я владею, проходил тактическую подготовку на высшем уровне, соответствующем Академии Генерального штаба, поэтому я мог быть отличным советчиком моего хозяина даже при весьма затруднительных обстоятельствах. Правда, стоил я четыреста тысяч долларов, но полковник Кетон уплатил эту сумму, не колеблясь, и никогда не, жалел об этом. С тех пор не было офицера счастливее полковника Кетона, и беспокоило его только затянувшееся перемирие между Капеландом и Кубилией.

Когда наконец была объявлена война и наши войска пересекли границу вражеского государства, мы с полковником Кетоном стали неразлучными друзьями. Мы вместе маршировали днем, вместе отдыхали ночью. Долго за полночь тянулись наши беседы. Полковник любил слушать, как я пересказывал ему содержание бесчисленных статей из «Военного вестника» или «Бюллетеня Главнокомандующего», а когда мой хозяин чувствовал себя утомленным серьезными проблемами, я напевал ему его любимые военные песенки. Я умел определять расстояние, вовремя почувствовать концентрацию отравляющих газов, предупредить хозяина о воздушном нападении, подсказать ему нужное словцо, когда он обращался к своим солдатам. Благодаря мне полковник победил на дивизионных состязаниях по бриджу и получил шесть высоких боевых орденов. Называя меня Уном (от слова «униформа»), полковник частенько говаривал: «Ун, ты идеальный друг солдата». Я не мог и мечтать о большей похвале!