– На выходные?

– Какие выходные? Так уехала...

– А работа?

Ее лицо помрачнело:

– Туда я больше не пойду.

– Почему? Обиделась? Кстати, тебя Максим разыскивал. Извиниться хотел.

– Мне его извинения ни к чему! Пусть лучше забудет о моем существовании!

– Значит, все-таки обиделась! Только работу из-за этого бросать нельзя. Максим человек случайный. Сегодня он здесь, завтра укатил, а тебе на жизнь зарабатывать нужно...

– Ничего вы не понимаете, – перебила она меня. – Обиды тут ни при чем. Просто от Максима мне лучше держаться подальше. И вы ему не верьте! Он врун! Делает вид, что влюблен в вас, а у самого есть любовница! Отвратительная, мерзкая старуха! Я собственными глазами видела, как она утром из его номера выходила! Сейчас мне бежать нужно, а завтра заскочу к вам и все расскажу.

Лена взмахнула на прощание рукой и растворилась в толпе, а я вдруг поняла, что хочу вернуться в гостиницу. Притомило меня это гомонящее скопище народа. Я поискала глазами Максима, но возле прилавка с плетеными сувенирами я его не увидела. Минуту назад там стоял, а теперь исчез! Я уже собралась уходить, как неподалеку раздался пронзительный женский крик. Он взмывал и взмывал в высоту и вдруг оборвался так же неожиданно, как и возник. Вокруг меня сразу же образовалось небольшое людское завихрение, и в следующую минуту я оказалась практически единственной, кто не двинулся с места. Большая часть народа резво ринулась в проход между палатками, откуда доносились крики.

– Опять подрались, – равнодушно констатировал кто-то рядом.

Пробегавшая мимо женщина услышала это и возмутилась:

– Там человека зарезали!

Сердце у меня екнуло, и я ринулась на крики.

Пробиться к месту происшествия было не просто, желающих поглазеть нашлось предостаточно, но, когда я наконец оказалась рядом с распростертым на земле телом, мне стало дурно. На утоптанной земле лицом вниз лежала Лена. На ее белой блузке пониже лопатки расплывалось алое пятно, а рядом валялся новенький кухонный нож с длинным узким лезвием.

В гостиницу я возвращалась в одиночестве. Максим так и не объявился. Я, правда, об этом не сожалела, хотелось побыть одной. Нелепая смерть Лены меня потрясла. За что могли убить милую, недалекую девочку? Понимала, что ответа на этот вопрос мне не найти, ведь о Лене я практически ничего не знала, и все равно мучилась. Ясно одно – все произошло внезапно. Преступник убийство не планировал и орудие убийства заранее не припасал. Нож был новый, со следами смазки на лезвии и еще незатертой деревянной ручкой. Как раз такими торговали неподалеку от места трагедии. Стащить его в суматохе было несложно, а выполнить остальное и того проще. В толпе, где все торопятся, толкаются и никто ни на кого не обращает внимания, подойти к человеку вплотную и всадить лезвие под лопатку легко! Наверняка в первый момент никто ничего не понял, потому что жертва почувствовала лишь короткую острую боль и решила, что ее просто сильно толкнули в спину. Возможно, она даже смогла сделать несколько шагов, прежде чем упала. За это время преступник успел «выронить» нож и без спешки раствориться в толпе.

Я так была поглощена своими мыслями, что, когда в сумке зазвенел телефон, не сразу сообразила, что его нужно достать.

– Слушаю! – вздохнула я.

– Почему у вас такой странный голос? Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Зоя Ивановна.

– Все в порядке, – поспешила я успокоить ее. Деликатнейшая Зоя Ивановна могла почувствовать себя виноватой и расстроиться. – Скажите лучше, как у вас дела.

– Неплохо, – засмеялась она. – Кажется, мне удалось кое-что разузнать! Я тут провела маленькое расследование. Обзвонила всех знакомых и поспрашивала о картине. Я имею в виду «Обнаженную с маской».

– Я поняла! И что?

– Не буду обременять вас подробностями и передам только суть. Я вышла на одного человека... знакомого моей старинной подруги... Ладно, это тоже неважно! Дело в другом. Он утверждает, что картина экспонировалась в Москве в 1938 году.

– Такого не может быть! Мы ведь вместе с вами смотрели каталог за 1938! Нет ее там!

– То была персональная выставка, и проходила она в феврале, а та, о которой говорит он, состоялась в июне.

– И что это за выставка?

– Сборная солянка. Региональная выставка художников Подмосковья.

– И среди них была картина Галлера?

– Анна, вы не поняли. Тот человек не утверждает, что полотно написано Галлером. Он представления не имеет, кто автор. На выставке он лично не присутствовал и «Обнаженную с маской» не видел. Он просто знает, что она выставлялась в Москве в 1938 году.

– Как так может быть? Не посещал, не видел, но знает! Откуда?

– Не перебивайте меня, и я все расскажу, – слегка рассердилась Зоя Ивановна. – На выставке вокруг «Обнаженной» разгорелся скандал, который коснулся семьи моего свидетеля. Его отец был председателем комитета, организовывавшего выставку и отбиравшего для нее картины. Ей придавалось большое политическое значение, на открытие прибыл сам секретарь горкома партии. Обходя залы, увидел изображение обнаженной женщины, и оно его шокировало. Партийный функционер посчитал, что ее вид не соответствует образу советской труженицы и добропорядочной матери семейства. Свое мнение он высказал, стоя перед картиной, громогласно и в выражениях не стесняясь. Самым мягким из них было слово «разврат». Картину тут же убрали, но это не помогло, и на следующий день члены комитета в полном составе были вызваны на ковер. За недальновидность, политическую близорукость и пропаганду буржуазного искусства им грозили крупные неприятности. Время-то было какое!

Мой свидетель отлично помнит, в каком состоянии отец вернулся домой. Слышал, как они с матерью обсуждали сложившуюся ситуацию и прикидывали, чем все может кончиться.

– Если у него такая хорошая память, почему он не знает фамилии человека, из-за которого его отец попал в переплет? Неужели родитель не упоминал имени автора?

– Может, и упоминал, но ему оно ничего не говорило, и он не обратил внимания. Но зато в память запало другое! Фамилия женщины, с которой писалась картина! Отец несколько раз повторил, что скандал разгорелся из-за того, что на полотне была изображена обнаженная натура. В те времена это редкость, неудивительно, что фамилия запомнилась.

Значит, Лиля меня обманула. Галлер ее писал, но она решила скрыть этот факт. Почему? В конце концов, любой женщине должно быть лестно стать музой такого известного художника.

Первый порыв – ехать к Кайсаровой. Однако уже в следующую минуту я передумала. Визит ничего бы не дал. Если у нее имелись причины скрывать этот факт, никакие доводы не заставили бы ее сказать правду. Лиля – женщина не простая, и если б разгневалась, то без колебаний выставила меня вон. В результате путь к ней стал бы закрыт навсегда.

Я прошла еще несколько метров, и ход моих мыслей изменился. А чего я, собственно, упираюсь? Изо всех сил пытаюсь доказать, что картину писал Галлер, в то время как все в один голос твердят, что ничего подобного он не делал. Да, она подписана его именем. И что? Мне ли не знать, какие необычные вещи порой происходят с картинами! Маститые художники ставят свои имена на картины собственных учеников. Подмастерья, усвоив манеру мэтра, продают свои творения под его именем. Не говоря ужо всякого рода проходимцах, которые идут на любые ухищрения, лишь бы поднять цену и получить навар. Да мало ли какие еще, самые непредсказуемые, существуют варианты...

Нет, нужно забыть о подписи и посмотреть на проблему с другой стороны. Свидетель, которого раскопала Зоя Ивановна, утверждает, что «Обнаженная» побывала в Москве в 1938 году. Картина экспонировалась на региональной выставке, значит художник жил не в столице. Да и вряд ли Лиля ездила позировать в другой город. Значит, портрет писался здесь. Кем? Не Галлером, но тоже талантливым художником. Например, ее собственным мужем. Такое вполне могло быть, ведь Лиля упомянула, что Леонид Николаевич считался великолепным портретистом. И тут снова возникает проклятый вопрос: почему она врет?