– Бывшая курительная, – пояснила Лиля и движением руки указала на диван. Сама опустилась в кресло напротив и деловито спросила:

– Так что вас интересует?

– Когда пишешь о музее, подобном вашему, невозможно обойти молчанием личность его создателя. Это было бы несправедливо.

Лиля одобрительно кивнула.

– Я знакома с биографией Леонида Николаевича, но хотелось бы услышать ее в вашем изложении. Воспоминания супруги позволили бы разбавить сухие факты лирическими нотками, что придало бы рассказу большую достоверность.

Лиля помолчала, собираясь с мыслями, а когда заговорила, с ее губ стали срываться гладкие фразы, отточенные многократным повторением. И ни в одной не чувствовалось и проблеска эмоций.

– Мой свекор, преуспевающий адвокат, хотел, чтобы единственный сын пошел по его стопам. Леониду было дано прекрасное образование, но его характер абсолютно не соответствовал жесткой профессии юриста. Мечтатель, вечно погруженный в себя, он совершенно не интересовался юриспруденцией и предпочитал проводить время за мольбертом. Получалось у него очень недурно, так что неудивительно, что, поехав в Москву держать экзамен на юридический факультет университета, он в результате оказался студентом Строгановского училища.

– Как отнеслись к этому родители?

– Отец некоторое время гневался, но потом смирился. Он был мудрым человеком и понимал, что против собственной натуры не пойдешь. К тому же Леонид оказался очень талантливым. Писал такие точные портреты, что можно было только удивляться его глубокому пониманию человеческой природы.

– И тем не менее Леонид Николаевич не стал профессиональным художником.

Лиля согласно кивнула:

– Жизнь так сложилась. После революции невозможно было оставаться свободным художником. Чтоб не умереть с голоду, необходимо где-то работать, получать паек. А главное, тонкий ценитель прекрасного не мог спокойно смотреть, как гибнут произведения искусства. Именно поэтому в 1918 году Леонид Николаевич пошел служить в Народный комиссариат просвещения. Он стал сотрудником музейного отдела и начал разъезжать по усадьбам, спасая от разграбления то, что еще можно было спасти.

Слушать рассказ о жизни Кайсарова, конечно, занимательно, но пришла-то я совсем не за этим. Мне не терпелось приблизиться к интересующему меня вопросу, и я пустила пробный шар:

– В таком маленьком городе, как этот, да еще будучи художником, невозможно было не сойтись с другим художником.

Склонив голову к плечу, Лиля внимательно вслушивалась в вопрос.

– Я имею в виду Галлера. Какие отношения сложились между этими двумя выдающимися людьми?

– Самые теплые, конечно, – с еле заметным недоумением ответила Лиля. – Они ведь знакомы с юных лет, вместе учились в Строгановке. Естественно, когда Валерий Стефанович вернулся, знакомство возобновилось.

– Знакомство или дружба?

– Дружба? – медленно, будто пробуя на вкус это слово, переспросила Кайсарова. Подумав мгновение, она твердо объявила: – Они были добрыми приятелями.

– А вы были знакомы с Галлером?

Вопрос ее позабавил, и она рассмеялась:

– Само собой. Ведь он часто бывал у нас в доме.

– Галлер никогда не писал ваших портретов? Ведь в молодости вы были красавицей.

Лесть ее не тронула. Она попросту не обратила на нее внимания.

– Несколько раз такие попытки предпринимались, но ничего не вышло, и в конце концов Галлер отказался от своей затеи. Объявил, что мое лицо хотя и привлекательно, но настолько изменчиво, что ему никак не удается уловить мою суть, а без этого портрет не получится, – без малейшей тени кокетства объяснила Лиля.

Я вытащила фотографию, полученную от дочери Галлера, и протянула ей. Женщина посмотрела на нее и нахмурилась:

– Что это?

– Фотография картины.

– И откуда она у вас?

– Из архива Галлера.

– Этого не может быть! Разве вы не знаете, какая судьба постигла Галлера? Он был расстрелян, и весь его архив уничтожен вместе с ним! – Лиля перевела дух и гневно спросила: – Как можно так жестоко и глупо шутить?!

– Я не шучу! В жизни возможно всякое! Вам ли, умудренной жизнью, не знать этого?

Она долго смотрела на меня остановившимся взглядом, потом медленно кивнула:

– Ваша правда. Иногда случается самое невероятное. – И пожала плечами, показывая, что принимает жизнь такой, как она есть.

– Так вам знаком этот портрет?

– Нет!

Я наблюдала за идущей к калитке хозяйкой и дивилась ее не по годам бодрой походке. С крыльца было видно, как она впустила во двор женщину и та сразу начала что-то горячо говорить. Лиля послушала, потом что-то коротко сказала и кивком указала на дом. Посетительница покорно подчинилась. Поднявшись на крыльцо, Лиля с некоторой торжественностью объявила:

– Моя внучка Римма. – Потом указала на меня: – А это Анна. Журналистка из Москвы. Пишет статью о твоем деде Леониде.

Римма в ответ вяло кивнула. Сообщение ее никак не заинтересовало. Я окинула ее взглядом и поразилась, насколько она не похожа на бабушку. Лиля была высокой и в свои полные восемьдесят сохранила стройность. В ней не чувствовалось стариковской немощи, движения полны энергии, а спину она держала так ровно, что молодая могла позавидовать. А Римма – среднего роста, полная, с простоватым, не очень красивым лицом. На вид лет тридцать пять, но поникшие плечи и тусклый взгляд делали ее старше. Чувствовалась в ней внутренняя тоска, и я решила, что Лилину внучку никак нельзя назвать счастливой. Счастливые молодые женщины не носят на голове черных косынок.

Лиля перехватила мой взгляд, и легкая тень мелькнула на ее удлиненном, породистом лице. Сделав шаг вперед, она твердо заявила:

– Сегодня я больше не смогу уделить вам внимание. Ко мне пришла внучка.

С этими словами Лиля обняла Римму за плечи и легонько подтолкнула к дому. Разочарование, отразившееся на моем лице, от зорких Лилиных глаз не укрылось.

– Если хотите, приходите в другой раз, тогда и поговорим, – милостиво разрешила она.

Уже стоя перед калиткой, я задала Лиле вопрос, который мучил меня в течение всего разговора:

– Из ваших слов выходит, что Леонид Николаевич был человеком мягким, немного не от мира сего. А работа по изъятию художественных ценностей, да еще в условиях Гражданской войны, предполагает наличие характера и организаторских способностей.

Лиля взглянула мне в глаза и заявила:

– Леонид мог быть и энергичным, и решительным, и даже... жестоким. Когда нужно...

Стоило войти в номер, как затрезвонил мобильник. Звонила Даша. Как всегда, она страшно занята и для разговора со мной выкроила только минутку. Большую часть этой минутки она потратила на дотошные расспросы о моем самочувствии и только в конце сообщила то, ради чего, собственно, и звонила:

– Получила сообщение от твоих знакомых. Они, как ты и просила, все проверили. Данные не соответствуют истине.

– А на жизнь чем зарабатывает?

Дарья ответила.

– Ты это серьезно?

– Мне, дорогая, не до шуток. Я, в отличие от тебя, на работе. За что купила, за то и продаю, – строго сказала подруга и отключилась.

– Ха-ха! – сказала я в трубку и «довольная» рухнула на диван.

Тот, обиженный столь неделикатным обхождением, обиженно заскрипел, чем вызвал у меня новый приступ веселья. Я принялась подпрыгивать на пружинах и хохотать, как ненормальная. В самый разгар веселья в комнате материализовался Максим. Озадаченный моим странным поведением, он осторожно осведомился:

– У вас сегодня хорошее настроение?

– Отличное!

– Это так непривычно, – протянул он, внимательно разглядывая меня.

– Со мной это случается, – бесшабашно отозвалась я.

– Может, тогда вы не будете возражать, если я приглашу вас в ресторан? У меня сегодня день рождения.

– Не хочу на люди! – воскликнула я и подпрыгнула на диване. – Давайте проведем вечер вдвоем! Вы и я!

Максим с удивлением взглянул на меня, не понимая, стоит ли воспринимать предложение всерьез.