Какая же она горячая… — пронеслось в голове. — Этот ее отсос… млять, это было… бесподобно. Вот бы каждый день утром, днем и вечером мне так сосали…

Медленно поднявшись, я подошел к углу стола и подхватил зеркальце, в которое только что смотрелась Татьяна. Отражение показало мне бледное лицо с расширенными зрачками, взъерошенные волосы, рубашку, съехавшую набок. Я видел в своих глазах странную смесь стыда и… возбуждения, которое все еще тлело где-то глубоко внутри.

Она права… на мне действительно все написано. Каждый след ее пальцев, каждый взгляд… И самое главное — что большая часть меня хочет, чтобы наши встречи никогда не заканчивались. — воспоминания только что случившегося пронеслись перед глазами: то, как она мной командовала, и то, как я прижимал ее лицо к своему паху и проталкивал член ей глубоко в горло. От этих мыслей мой дружок снова дернулся. — Как же мне нравится… и быть ее рабом, и доминировать… это вызывает такие разные, но такие сильные чувства. Боже…

Прошло, наверное, минут десять. Адреналин, заливавший меня волнами, начал понемногу отступать, как отлив, оставляя после себя пустоту, разбитость и щемящее, глупое, теплое чувство удовлетворения внутри.

Эх, Орлов, стоишь тут, дурак… притаился, как провинившийся школьник. Прячешься, боишься. Черт возьми, до чего я докатился. — мое возбуждение наконец утихло, сменившись тяжелой, свинцовой усталостью во всем теле и горьким осадком на душе. — Нужно выбираться отсюда. — подумал я и направился к двери, приоткрыл ее, высунул голову и, убедившись, что в длинном пустынном коридоре никого нет, выскользнул наружу, стараясь двигаться как можно быстрее и незаметнее.

И почти сразу же мне «повезло» — в дальнем конце коридора, у выхода в главный холл, я увидел саму Татьяну Викторовну. Она шла неторопливой, уверенной походкой в сопровождении двух элегантно, даже богато одетых людей — высокой, суровой на вид женщины в строгом деловом костюме и моложавого, подтянутого мужчины с неприятно-холодным выражением лица. Рядом с ними, виляя жопкой, шла Света, что-то озабоченно объясняя, жестикулируя. Я замер в дверном проеме, наблюдая за этой группой.

Так это и есть те самые родители? Интересно, чьи они? Выглядят серьёзно, наверное, это Алисы?

Женщина что-то резко, с нажимом говорила Татьяне, ее жест был отточенным и властным. Татьяна же кивала с тем самым знакомым мне видом вежливого, но непререкаемого, слегка надменного превосходства, который она умела принимать так виртуозно, будто даря собеседнику иллюзию значимости. Мне, само собой, смертельно не хотелось попадаться им на глаза в моем нынешнем, помятом и усталом прям вымотаном состоянии. Поэтому я резко развернулся и почти бегом, стараясь не стучать подошвами по полу, двинулся в противоположную сторону, вглубь здания, в сторону комнаты персонала.

Кофе. Мне срочно, до потери пульса, нужно кофе. Горячий, крепкий, черный. И немного тишины, чтобы прийти в себя.

Комната персонала, к моему глубочайшему облегчению, была пуста. Стояла благословенная тишина, нарушаемая лишь мерным гудением холодильника. Я подошел к сложной кофемашине, с которой мне так терпеливо помогала разобраться Света, и начал готовить себе двойной эспрессо, самый крепкий, какой только можно было выжать из зерен.

Запах свежемолотого кофе, горький, земной, реальный, ударил в ноздри, и я на мгновение закрыл глаза, пытаясь вдохнуть его глубже, пытаясь им напиться, стереть из памяти тот сладковатый, порочный коктейль из ее сладких духов, ее сексуального тела и власти.

Я стоял, опершись о столешницу, и потягивал обжигающе горячий, горький напиток, когда минут через пять дверь открылась. На пороге, слегка запыхавшаяся, стояла Света. Она выглядела измотанной, как после долгого боя.

— О, ты здесь, — она слабо, устало улыбнулась, увидев меня. — А я думала, ты, может, уже ушел.

— Нет, еще нет, — я отпил еще глоток, чувствуя, как кофе обжигает губы. — Кофе решил выпить. Ты как?

— Хорошо… терпимо, — Света вздохнула с таким глубоким, искренним облегчением, что стало почти смешно, и подошла к кофемашине, чтобы сделать и себе бодрящую порцию. — Только что вот встретила родителей Ирины. Опять приехали с целым ворохом претензий по поводу произвольной программы дочери. Вечный, уже надоевший всем спор.

Ирины? — удивился я. — Значит, ошибся. Это были не родители Алисы. Но какая, в сущности, разница? — подумалось мне, и я сделал ещё глоток. — Сейчас мне вообще на это плевать…

— Представляю, — сказал я, и мой голос прозвучал сипло, чужим, отстраненным.

Света повернулась ко мне, держа в руках дымящуюся кружку. Ее взгляд, обычно такой веселый и беззаботный, был сейчас внимательным, усталым и… немного грустным, что ли.

— Лёш, — начала она осторожно, подбирая слова. — Слушай, а ты в порядке? Выглядишь… ну, будто тебя через мясорубку пропустили, потом собрали и снова пропустили. Ничего не случилось?

Ох, если бы ты знала… если бы ты только знала, что со мной случилось…

— Кстати, — продолжила она, — насчет того массажа… Я же говорила, что хочу заскочить… и вот я захотела, но сейчас, глядя на тебя… Может, мне лучше в другой день? А то как-то неудобно — ты будешь меня расслаблять, а сам, похоже, из последних сил на ногах держишься.

Ох, если еще и она со своим телом окажется под моими руками… боюсь, я не выдержу и снова окажусь у Татьяны на ковре, в прямом и переносном смысле. И я… черт, я реально что-то устал. Выжат как лимончик и сейчас не готов к новому возбуждающему фактору… совершенно.

Однако ее такая простая, искренняя забота и попытка докопаться, понять была таким резким, болезненным контрастом с тем, что происходило в кабинете Татьяны, что у меня комом сжалось горло.

Наверное, всё же не стоит отказывать ей…

— Просто… устал, Свет, — я поставил пустую кружку в раковину с глухим стуком. — День выдался… очень насыщенным. Спасибо за то, что поинтересовалась. Это… много значит.

— Всегда пожалуйста, — она улыбнулась снова, и на этот раз улыбка была чуть теплее, живее, достигая глаз. — Ты держись, ладно? Не вешай нос. Сейчас все разъедутся до вечера, и сможешь отдохнуть, вон диванчик… он очень удобный. — она подмигнула. — Я иногда позволяю себе на нем покемарить, но ты только никому не говори, хорошо?

— Хорошо, — я фыркнул, не в силах сдержать улыбку. — Это… насчет массажа. Ты заходи, но попозже, а я действительно сначала немного отдохну.

— Договорились. — она радостно улыбнулась и сделала глоток, после чего направилась к диванчику, довольно виляя попкой.

Я вздохнул, провожая ее взглядом, и, поблагодарив за кофе, вышел из комнаты персонала, оставив Свету допивать свой напиток в одиночестве. В коридоре было пусто, тихо и прохладно.

Интересно, а у дяди Вити тоже были такие дни? — задумался я и тут же улыбнулся. — Наверняка нет. Вряд ли он тут Татьяне в рот давал… — я еще сильнее заулыбался, думая о том, какой я наглый в своих мыслях, а когда с ней наедине, всё, что могу, это выполнять ее приказы. — Да уж… он, скорее всего, просто делал массажи, пил чай или кофе и спокойно ждал конца рабочего дня. А я… блин, такое ощущение, что я работаю за троих и при этом умудряюсь «расслабляться» не совсем подходящим образом во время работы.

Мысли снова вернулись к Татьяне. К ее влажным губам, к тому, как она…

Нет-нет. Соберись, Орлов. Лучше не вспоминать. Нужно просто добраться до своего кабинета и прилечь. Хотя бы на пятнадцать минут.

Я вошел в кабинет, посмотрел на часы, висевшие на стене. До конца рабочего дня оставалось еще дохерища времени. Но учитывая слова Светы о том, что сейчас все уедут на перерыв, то я могу позволить себе передохнуть где-то час или два. Но раз я обещал ей массаж…

В голове тут же всплыли образы ее фигуры: грудь, попа, ноги.

Черт, массаж… она же словно Татьяна, но молодая. И я не могу решить, кто из них лучше и сексуальнее… Само собой, сейчас меня безумно влечет к Татьяне, к её сочной груди, которую я видел, к влагалищу, которое я лизал, и ко рту… ох… боже, её рот…