Насмешка судьбы: одни и рады бы не спать сутками и браться за любое дело, но нельзя; а другим позволить бы себе пару дней просто почитать или выспаться, а нельзя. То ли издевается судьба, то ли всё-таки поучает…

– Намёк ясен, – хмыкнул беспокойник. – Но коль начал и до обеда далеко, помогу. Это же тоже сброс силы.

Дальше мы убирались в молчании. Я обдумывала узнанное, а Зордан просто наслаждался делом. Так мы быстро вычистили от листвы вторую треть, снова добравшись – уже с противоположной стороны – до обители упокойников.

Бывший ищеец тоскливо посмотрел на ракушки, вздохнул и пробормотал:

– Грядёт что-то, Рдянка, чуйкой клянусь… Чует она – до сих пор.

– А что именно чует, не подсказывает? – уточнила я.

– А пёс её знает, – Зордан пожал плечами. – Мёртвым я не могу взять след, увы мне. Ты права. Без амулета ищейца… не моё это дело. Но Красное никак не уймётся и очень уж тревожное. Даже больше, чем пару дней назад.

И я это ощущала – чем больше прикасалась к земле, убирая листву, тем сильнее ощущала беспокойство (или всё-таки зов?) кладбища.

– Ну и ещё я чую «мост», – беспокойник по-собачьи повёл носом. – И силда Дивнара. Поэтому извини, Рдянка, но дальше сама. Кстати, мы тут посовещались с ребятами и решили, что никого подозрительного на кладбище не видели. Одни и те же каждый раз ходят вот уж лет пять как. Но мёртвого, скажем, мелкого пса мы могли и не заметить. А кладбище же для всех открыто, когда оно открыто. Одинаково. И для всех ли звонят наши колокольчики? Нет. Они лишь для гостей. Так-то. Бывай.

И он с шуршанием скрылся в кустах. Земля смачно поглотила очередную гору листвы. Я посмотрела на солнце и поняла, что не успеваю до обеда убрать обитель: да, сначала кажется, дел немного, а как закопаешься – так на пару дней. Я торопливо нырнула под низкие ветки деревьев, перешла на следующий участок и едва успела убрать и свою листву, и наметённую Ярем. В нескольких шагах от меня, возле замолчавшего фонтана, заклубилась тьма, извергая чёрного-чёрного человека.

Силд Дивнар, и верно, выглядел пугающе. Высоченный – мы с Мстишкой едва допрыгивали до его плеча, – и огромный, как медведь. И столь же косматый – густая грива чёрных с проседью волос ниже плеч, усы и аккуратная борода. Довершали образ крупный крючковатый нос, раскосые тёмные глаза, смуглая кожа и традиционно чёрная одежда – штаны, распахнутая в вороте рубаха, расстёгнутый плащ до колен. И столь же безобразный, как и у меня, чёрный посох. Который, впрочем, соотносился с размерами силда и в его крупных руках не казался ни тяжёлым, ни огромным, ни (почему-то) несуразным.

Старший смотритель Чёрного кладбища не был ни потомственным, ни кровнородственным смотрительским семьям, ни даже островным. Урождённый материковый, он полжизни проходил по морям торговцем, а потом заглянул на кладбище проведать умершего друга – и остался навсегда. Силда Смоляна шутила, что вышла за него из-за чёрной-чёрной, под стать родному кладбищу, внешности. Что, конечно, неправда. За жутковатой личиной скрывался добрый, отзывчивый и терпеливый человек. Крайне терпеливый – но из тех, которые сначала терпят, а потом молча убивают. Мы, я и его дети, выжили лишь потому, что нас силд Дивнар очень любил.

– Ну что, Рдянка? – он улыбнулся. – Перерыв? Иди обниму.

Я, малодушно уронив посох, со всех ног ринулась обниматься. Уткнулась лбом в широченную грудь, нырнула руками под плащ. И, как в детстве, окунулась в удивительное тепло и чувство безопасности.

– Устала? – мягко спросил силд, наклонился и поцеловал меня в макушку. – Может, тогда и ну её, эту твою гордость, а? Рдянка? Давай я тебе Черема в помощь выдам. Мстишу не дам, больше болтать и чаи гонять будете, чем работать, а Черем всегда готов. Бери.

Черем – самый младший и самый шебутной из его сыновей. Единственный (из них же) бессемейный («…ибо балбес», – порой вздыхал отец) и очень деятельный парень. Всего на год старше меня и на два с половиной года старше Мстишки, он вырос вместе с нами и потому…

– Тоже больше болтать будем, – фыркнула я весело. – Черем пока все новости и сплетни Нижгорода и Сонных островов не перескажет, не успокоится, вы же знаете.

– Ибо балбес, – привычно проворчал силд Дивнар. – А у тебя одни и те же отговорки. Вся в деда. Чем и гордишься, знаю-знаю. Ну, давай тогда кое-что обговорим, да за работу.

Мы сели на бортик фонтана, и первым делом силд, вскинув свой посох, притянул оброненный мой. Я, покраснев, перехватила его, пристроила у бортика и пробормотала:

– Спасибо…

– Мы тоже по тебе скучаем, – силд Дивнар обнял меня за плечи. – Соберись уже к нам на ужин. В любой момент. Живём в паре часов ходьбы друг от друга, а видимся раз в сезон – ну не стыдно ли? Нас к себе ты не зовёшь – некогда и совестно, что угостить нечем, да и готовить на такую ораву некогда. К нам редко ходишь, потому как в делах по уши. Но ты же так совсем одичаешь, Рдянка.

Говорить в лоб правду, даже неприятную, у Мстишки от отца. Как и единственное среди его детей «нечёрное» имя. Дочка – любимица. Ну и я заодно. Могу позволить себе возмутиться.

– Дядя Див, не давите на больное! – я взъерошилась. – Лучше толпу помощников нагоните – не из ваших. Почему-то на Красном никто не хочет работать. Или всё-таки у меня.

– Нет, именно на Красном, – он покачал головой. – Дед твой своим крутым нравом давно распугал всех желающих. Тебя в том же подозревают, вот и не идут. Я своим каждый сезон предлагаю перейти к тебе, но сразу в ответ слышу: нет, они или на Чёрном, или завязывают с кладбищенской работой. Не обессудь, Рдянка. Рад бы помочь…

– Да ладно, – я прижалась к его боку. – И на том спасибо. Мы с Ярем уже привыкли. Помогаем друг другу – на том и стоим.

Ярь появился в воздухе и приветливо засвиристел.

– А Красное помогает вам, – силд Дивнар улыбнулся Ярю и притопнул ногой. – Оно зовёт, Рдянка. Созывает помощников. Это хорошая новость. А плохая – ему страшно, и на подмогу оно зовёт от страха. Чёрное так же боялось, когда наш дед уходил, – что достойного не найдётся. Привыкло к сильному чудеснику. Мы-то, молодёжь, ему слабыми казались. Чёрное тогда столько помощников нагнало – еле-еле на обучение время нашли. Но когда Смоля передала посох мне, кладбище успокоилось. Почувствовало и признало во мне необходимую силу.

– Грядёт что-то, – повторила я за Зорданом. – Нехорошее.

Силд Дивнар задумчиво кивнул:

– Согласен. И это не пробудившийся «старичок», Рдяна, нет. Зачем кладбищу «старика» бояться, которого ты двумя-тремя наговорами упокоишь? Любой «старик», даже древний и безумный, связан клятвами послушания. Он не сможет ни сбежать, ни навредить смотрителю. Сильно – не сможет. Измотает. Покрушит кладбище. И всё на том. Да, безумие ослабляет клятвы, но лишь ослабляет. Рвёт напрочь – крайне редко. Вот если пробуждение случится днём, если на кладбище будут посетители – это опасно. Даже сильных чудесников безумец убьёт без труда. В остальном мы с ним справимся быстро и без больших проблем. И ты на своей земле сильнее любого безумца, и я всегда помогу. Нет, это не «старичок». Это нечто иное. И весьма неприятное, если после ухода твоего деда Красное чувствовало себя защищённым и не тревожилось.

«Мы справимся» согрело душу, а «весьма неприятное» насторожило.

– Вот да, дядь, – согласилась я. – Пять лет Красное не переживало, что за ним присматриваем всего-то мы с Ярем – дух и смотритель, которому ещё далеко до звания старшего. Мне, честно говоря, не по себе.

– Разберёмся, – пообещал силд. – Теперь к монетам и покойникам. Ищеец твой утром покопался на нашем кладбище и обнаружил то же, что и у тебя. Две чёрные доразломные монеты. И пропавшего покойника, – он досадливо фыркнул и буркнул: – Найду я когда-нибудь время и придумаю оповещалки вроде колокольчиков – для праховых. Чтобы мы сразу слышали, что кто-то прахом пошёл. Чтобы никого тайком из склепа не вынесли.

– Давно пропал? – я подняла на него глаза. – Кто?