Знак-молния паутиной оплёл часть стены напротив отходного стола и исступлённо искрил, бил крохотными молниями. Я провела посохом по дверной щели, шепча наговор, и та осыпалась сухой землёй. Знак метнулся в глубокую нишу, заполненную мешками и мешочками, и вцепился в свою добычу – небольшой позвякивающий мешочек. Кажется, с монетами.

– Ярь, лети наверх и подержи дверь открытой, – попросила я. – Пусть Саж сам заберёт этого своего… помощника. А я ещё немного осмотрюсь.

«Одну минуту, – Ярь тоже исчез в нише. – Попробую дозваться. Если Жалёна в подземельях, я её услышу. Вообще услышу всякого, кто сейчас не спит, – на двух подземных кольцах точно».

Пока помощник высвистывал неспящих покойников, я прислонила посох к стене и ещё раз внимательно обшарила склеп – отходной стол, пол, стены, потолок, чашу фонтана, тайники и сокровища силды (с каким-то платяным старьём). Каждый угол осмотрела. Понятия не имея, что хочу найти, и жалея, что нельзя впустить в склеп ищейца. Вернее, впустить-то можно, но если он не знаком близко с покойницей, то не продержится здесь и минуты. Хватит ли ему этого времени?

Сажену, впрочем, спускаться было необязательно. Когда я осматривала факелы, в фонтане что-то тихо и знакомо звякнуло. А потом выскочило из чаши, опутанное очередной ветвистой молнией, метнулось вверх и исчезло.

Вероятно, на этом всё.

Свист в нише затих. Ярь выпорхнул оттуда и сообщил:

«Только спящие. Даже двое беспокойников».

– Уходим, – я подхватила тяжёлый посох.

Ярь присмотрелся к мешочку и нежно, точно подзывая, засвиристел. Молния дёрнулась, взлетела вместе со своей добычей и исчезла в алой вспышке. Я закрыла нишу, с трудом закинула на плечо потяжелевший посох и побрела к выходу. Склеп пока убирать не буду. Неизвестно, где силда Жалёна. И неизвестно, всё ли я нашла. Надо осмотреть склеп повторно и свежим взглядом.

А наверху Сажен с Ярем уже распотрошили мешочек, и я не удивилась, обнаружив в нём всё те же дырявые медно-рыжие монеты. Подозревала это с самого начала – когда ищеец помчался по следу в склеп силды. И ещё одна монетка лежала на скамейке, по-прежнему оплетённая чёрной молнией.

– Ну что? – устало спросила я, поправляя посох.

– Плохо, – Сажен выглядел мрачным и сердитым. – Эти монеты тоже порченые, той же рукой и тем же наговором. И всё, больше никаких следов. Получается, Жалёна пакостила – и наговор её, и монеты, и она же бросила их в воду. Что у тебя?

– Силда не спала на отходном столе две седмицы точно, – хмуро сообщила я. – Или больше. Разбудить её могло что угодно. А мы бы этого не заметили, если она не покидала свой склеп. И силда Жалёна могла испортить воду, используя свой фонтан.

– А знаки в святилище? Их она тоже могла испортить?

«Да», – свистнул Ярь.

– Могла, – кивнула я. – Это же по сути большой отходной стол. Защита не пропускает туда живых, кроме смотрителей, зато мёртвые пробираются запросто. А иногда мы их сами туда приводим – когда в покойнике силы через край. Святилище быстрее отходного стола забирает излишки силы и отдаёт больше своей. Силда могла пробраться туда ночью. Но здесь одно «но», Саж, – она там бы и осталась. Уснула бы.

– А если её кто-то туда привёл, а потом забрал – прахом? – предположил Сажен, рассматривая монеты.

– На ночь кладбище закрывается, – возразила я. – И ворота, и калитки. И поднимается дополнительная защита. Ни живой не проскочит, ни мёртвый.

«И вообще-то сначала у нас с водой проблемы случились, а потом знаки опустели. Вечером – вода, сегодня утром – знаки, – напомнил со спинки скамейки Ярь. – Теперь мы знаем, отчего проснулись покойники, так что вчерашние странности со знаками отменяются».

Ну да. Я-то забеспокоилась, решив, что сила в знаках святилища иссякла, поэтому столько народу разом проснулось. А оказалось, нет: со знаками всё в порядке, и дело в испорченной воде. Которая, кстати говоря, могла и «старичка» в тот же вечер растревожить – в глубинных склепах тоже есть крохотные фонтаны (сейчас, естественно, уже все замолчавшие). Вот «старичок» и глотнул ночью силы, чтобы снова уснуть.

Да, похоже на правду.

Я объяснила это Сажену, но по недовольному лицу ищейца поняла: его что-то не устраивает. Он что-то ещё чует, но что именно, пока не понимает.

– Ладно, – Сажен ссыпал монеты в мешочек. – Остальное завтра. Пришли мне адрес родственников силды, поговорю с ними утром. На кладбище же её, как я понимаю, нет.

– Нет, – я досадливо поморщилась и глянула на ищейца искоса: – Только ты… как-нибудь осторожнее поговори. Иначе мне от Управы достанется за недосмотр. Сбежавший покойник – это серьёзное нарушение. Хотя все знают, что с кладбища они сбежать не могут – защита не выпустит, – но за недосмотр всё равно наорут. И проверку какую-нибудь устроят. А мне и так некогда.

– А сместить могут? – он нахмурился.

– Потомственных – нет, – я качнула головой и снова поправила на плече посох. – На нашу кровь тут много чего завязано – и защита кладбища, и постройка склепов, и работа святилища. Смотрители, конечно, все немного друг другу родственники, но разбавленная кровь – это не родная. Пока есть хоть один, кто продолжает род первого – в моём случае красного – смотрителя, его не сместят. Но жизнь испортить могут. И обеспечение урезать.

– И всё же кто-то зачем-то здесь пакостит, – задумчиво заметил Сажен. – Если бы кто-то хотел получить твоё место, пакости были бы объяснимы. Да, испортить тебе жизнь, нажаловаться в Управу – и перехватить должность. Но раз нельзя…

– Нельзя, – твёрдо сказала я. – Меня отсюда не выпустят, даже если сама захочу уйти. Даже если совсем работу заброшу. И никому не позволят передать посох. Разве что мужу, но и тот должен стать для Красного своим. Работать здесь смотрителем может любой, кому Красное по душе, но взять родовой посох – только родной кладбищу чудесник. Или кровью родной, или духом. А без посоха сила старшего не раскроется, и управлять кладбищем будет трудно.

Не говоря уж о том, что посох надо приручать. Он тоже кому попало в руки не дастся. Только своему.

– Подумаем, – подытожил ищеец. – Понаблюдаем. Совершенных преступлений без следов и проколов не бывает. Все оступаются. Все следят. Найдём, – и ободряюще улыбнулся.

– Надеюсь, – тихо отозвалась я. – Поужинаешь?

Хотя больше всего мне не гостеприимную хозяйку изображать хотелось, а упасть и уснуть. Даже прямо здесь, на лавке у склепа.

– Нет, побегу в город, – обрадовал Сажен. – У тебя и без меня развлечений хватает. Но спасибо. Адрес не забудь.

– Силд Дивнар предупреждён, – вспомнила я.

– День обещает быть нескучным, – ищеец отчего-то повеселел. Достал плащ, распихал по карманам находки и попрощался: – Тихой ночи, Рдянка.

Вот да. Сейчас меня хватит в лучшем случае на пару «мостов».

– Доброй, Саж. Спасибо за уборку. Я думала, ты пару участков выметешь, а ты всю обитель…

– Это ерунда, – перебил он, одеваясь. – Ты на меня больше сил тратишь. И нравится мне здесь, особенно ночью. Убираться – тоже. Сегодня две интересные зацепки по старым делам нащупал. Я, знаешь, даже жду иногда…

– Ждёшь? – посох внезапно полегчал. Даже иначе его перехватить захотелось. – В смысле?!

– Не в том, – заверил Сажен, застёгивая плащ. – Я не нарочно. Нарочно я тебя никогда не дёргаю, только в крайних случаях. Честно, Рдянка. Силой клянусь.

Посох снова потяжелел.

– Если тебе опять понадобятся зацепки, просто приди и скажи: дай участок и метлу, надо подумать, – хмуро сказала я. – Ярь, проводи. И потом закрой кладбище.

Сажен снова торопливо попрощался и туманным призраком утёк в багряную ночь. Ярь метнулся следом. А я закрыла склеп и побрела домой. Пешком. Ибо.

Небытие, а давай мы всё-таки сегодня снова поспим, а? Ну пожалуйста! Пошуршим за чаем в адресных справочниках – и до утра…

Давай?

Иногда Небытие нас слышит – через тех, кого мы успешно проводили в покой. И если нынче ночью никого из умерших не пометит Красным кладбищем и не отправит сюда, значит, мне несказанно повезло быть услышанной и понятой.