Я знала, что не забуду тот поцелуй, который у меня украли, что часть меня всегда будет помнить его, потому что в этом поступке крылась подлость, которую невозможно забыть; но в тот момент имел значение только Алекс, мой Алекс, и его руки, осторожно обнимающие моё лицо, его губы, просящие разрешения, его язык, ласкающий мой.
Глава 6
Было время, когда я любила жизнь, которую вела в Ордене. По крайней мере, я любила то, что она мне давала: откровения на рассвете с Элианом, легкий смех Леона, робкие поцелуи Алекса.
Так было проще не думать о том, что родители бросили нас или умерли, о ядах, которыми мы травили свои тела каждый день, или о неопределенном будущем, где мы навсегда забудем любой след нашей человечности.
С Алексом я познала опыт первой любви: робкие ласки, украденные поцелуи, неудержимое желание… Мы двигались очень быстро. Теперь я думаю, мы хотели сохранить каждое мгновение, принадлежавшее нам, прежде чем наша судьба станет полностью принадлежать другим.
И я наслаждалась каждым разом, даже самым неуклюжим или неловким, потому что они были моими, были нашими. Жить в одной хижине было преимуществом. Леон и Элиан ненавидели это всей душой. А я была счастлива.
На несколько сезонов я забыла, что это ужасно опасно, ведь тот, кто любит, в итоге проигрывает.
Мне вот-вот должно было исполниться восемнадцать, и к тому времени нас осталось только пятнадцать из двадцати одной кандидатки. Двоих отсеяли, потому что они выросли не так сильно, как ожидалось, а одну — за то, что была слишком высокой. Мира умерла от истощения, еще одну исключили за то, что она потеряла недостаточно веса, показав отсутствие преданности делу. Другой пришлось покинуть программу из-за шрамов, оставшихся после драки. Та, что их нанесла, осталась в Ордене после наказания, не оставившего физических следов. А Тауни умерла от яда.
Мы были на уроке Грима, который я также делила с Элианом, когда крик возвестил о начале нового испытания, которое предстояло преодолеть.
Мы увидели её двумя рядами ниже, чуть правее. Это была одна из моих, одна из Лир. Она встала, закричала, и все, кто сидел выше, смогли увидеть её руку. Сначала я не поняла. Мы все практиковались в имитации ран, ожогов, ужасных увечий… Поэтому мне потребовалось время, чтобы осознать: то, что было у неё на руке, не было гримом.
— Клянусь всеми Воронами, — прошептала я потрясенно.
Девушка кричала, кричала так сильно, что у меня в животе всё сжалось. Это был крик бессилия, ярости, боли… Кто-то рядом дал ей воды, чтобы промыть рану, похожую на химический ожог, но она закричала лишь громче. А потом бросилась бежать.
Элиан встал вместе со мной, возможно, по инерции, возможно, чтобы положить руку мне на плечо. — Уходим. — Что? — прошептала я. — Зачем? — Потому что кто-то сделал это с ней.
Его голубые глаза сказали мне всё, что нужно было знать: я должна бежать, должна быть готова.
Мы покинули класс вместе, как и в день моего экзамена по Ядам и Токсинам. Вышли в коридор одновременно с несколькими Лирами. Элиан схватил меня за руку, когда я не знала, куда свернуть. Мы пересекли коридор и вышли на галерею с арками, окаймлявшую школу.
Спокойствие, царившее снаружи, безмятежность, с которой прогуливались другие ученики, тихий шелест ветра, звук далекого фонтана… усиливали ощущение нереальности.
— Они придут за тобой, — сказал он, как только мы начали удаляться от школы. — Когда узнают, что случилось, когда узнают, кто был в классе…
Это не выглядело как несчастный случай. Могло бы быть им, но если нет… Да. Они придут за мной. Придут за всеми нами. Любой ученик мог подменить грим, который она использовала, но только у Лир был мотив сделать это.
— Я не могу спрятаться, — сказала я ему, резко останавливаясь. — Не могу скрыться.
— Нет. Не можешь. — Он тоже остановился, отпустил меня, и я увидела, как он провел рукой по тонким каштановым волосам. — Это дало нам лишь несколько минут… время до того, как они поймут, что произошло, и решат, что делать.
Мы остановились посреди зеленой лужайки, между школой и зоной хижин. Ветер растрепал мои темные волосы.
— С тобой такое случалось? — спросила я.
Любой другой мог бы солгать мне; пара утешительных слов, какое-нибудь «я прошел через это, и ты пройдешь», но Элиан никогда бы так не поступил.
— Нет, — ответил он искренне. — Никогда. Но я знал других, с кем случалось. Тебе будут задавать вопросы, Лира.
— Я была с тобой, в двух рядах от неё, — быстро сказала я. — Есть свидетели. Они поймут, что я не…
— Наверняка допросят всех Лир, даже если их не было в классе, а может, и других, кто контактировал с пострадавшей. Что ты делала сегодня утром, Лира?
— Встала, позавтракала, была на Рукопашном бою… — Что ты делала вчера вечером? — Спала, — ответила я. — Как обычно. Я… как обычно, Элиан.
Он взял меня за руки. — Где именно ты была?
— В хижине. Потом ушла с Алексом. Мы были в… Ох, дерьмо. Я должна это рассказать?
Элиан прикусил нижнюю губу. — Можешь попытаться не рассказывать, но спустя какое-то время… Возможно, ты расскажешь, и если сдашься, если признаешь что-то, о чем не сказала вначале, они будут давить сильнее, думая, что ты скрываешь что-то еще.
— Я справлюсь, — заявила я очень уверенно. — Я не буду говорить. Не расскажу им.
— Тебя не накажут за то, что ты спала с Алексом, — заверил он меня.
Я сглотнула. — Но накажут за то, что я спала с ним в школе. Я не подходила к классу Ядов и Токсинов, ни к классу Грима, но мы были на территории школы, Элиан, — призналась я. — Было бы очень легко взять один из ядов и подменить материалы для сегодняшнего урока. Я не буду говорить. Не расскажу.
— Ты уверена? Наступит момент, когда ты захочешь говорить. Тебе так сильно захочется признаться, что даже если ты ничего не делала, если ты невиновна, твой разум будет искать что угодно, что можно им дать, что угодно, лишь бы остановить их.
У меня немного дрожали колени. Я кивнула, не будучи до конца уверенной. — Если я признаюсь, а виновного не найдут, обвинят меня и обвинят Алекса. Я не буду говорить.
— Хорошо, — согласился он. — Ты уверена, что никто не видел вас в школе? — Уверена. Я скажу, что мы гуляли, на случай если кто-то видел нас на улице, а потом вернулись в хижину, что мы четверо были вместе всю ночь. — Ладно.
Мы всё еще стояли посреди нигде. Мне хотелось остаться там, с ним. — Ты готова к этому. Вас учили всему на Техниках допроса.
Это была правда. Мы умели причинять боль и терпеть её, но это будет по-другому. Вероятно, это событие даст им идеальный повод устроить настоящий экзамен: без стоп-слов, без перерывов, без возможности выйти или сдаться. Они сделают это по-настоящему. Будут пытать нас. Будут искать ответы. И только они решат, когда получат всё, что им нужно.
— Мне страшно, — сказала я ему. — Мне тоже, — признался он. — Ты должна быть сильной, до конца.
Всего через несколько минут, когда мы увидели группу, направляющуюся к хижинам, чтобы найти меня, чтобы найти всех нас, он поцеловал меня в щеку на прощание.
Тогда я не знала, но этот поцелуй был последним.
***
Первые часы были долгими, но не самыми худшими. Сначала они задавали вопросы и слушали. Спустя какое-то время, когда я уже устала и у меня затекла спина, они начали применять техники допроса, которых я боялась по-настоящему.
Я помню эти часы, те, что последовали потом, как кровавое пятно. Ощущение при мысли о них похоже на то, будто находишься внутри темного колодца, под водой, и смотришь вверх, на размытые силуэты дня и света.
Они не использовали ничего, что оставило бы след; ничего, что могло бы изувечить или покалечить меня. Я знала, что существует множество разных способов причинить боль, но никогда не представляла, что их так много, таких разных, таких ужасно жестоких.
Я думала об Элиане. Повторяла снова и снова его последние слова: ты должна быть сильной, ты должна быть сильной, ты должна быть сильной… Но он был прав. В какой-то момент между вторым и третьим днем, или, может быть, между третьим и четвертым, я не знала, мне захотелось заговорить.
