Но Леон не искал оправданий дрожащим голосом, как Алекс. В нем говорила не боль, а гнев, и теперь я знаю, что еще и страх.

— Я никому не скажу, — пообещал он, выпуская мои руки. Пространство между нами ощущалось как холодная пустота. — Но ты совершаешь ошибку, которая обречет тебя на вечные муки.

— Как существование может быть грехом? Какое зло мы кому причинили? — Мы существуем, чтобы просить прощения. Наша жизнь — это отсрочка, чтобы творить Добро перед смертью.

— Я отказываюсь думать, что это всё, ради чего мы здесь, — сказала я ему с болью. — Отказываюсь думать, что Элиан сейчас в Аду за то, что не смог послужить Ордену, прежде чем его убили.

Леон сжал челюсти, но покачал головой, и в этот момент я поняла, что мне его не переубедить. — Делайте что хотите, но я в этом не участвую.

Мне было больно терять его, больно знать, что мы больше не встретимся; но я решила беречь любой лучик света, любую маленькую надежду.

Я собиралась уйти с Алексом, или, по крайней мере, так я думала.

Я ждала с сумкой, которую мы собрали, с едой и одеялами, целую вечность, как мне показалось. Думаю, я ни разу не допустила мысли, что он мог меня бросить. Я боялась за него. Боялась, что на том испытании случилось что-то плохое.

Я вернулась в хижину несколько часов спустя, спрятала сумку под кровать и не проронила ни слова.

Леон притворился спящим. Он не осмелился спросить, что произошло. Или, может быть, не захотел.

Алекс не появился утром. Я не видела его ни за завтраком, ни на занятиях. Остальных я тоже не видела и в итоге пошла искать Бреннана. Я думала, что сойду с ума, но он подтвердил:

— Вчера вечером их переназначили на новую миссию. Они уже получили новые имена и уезжают сегодня днем. Можешь попрощаться, если хочешь, — добавил он.

Думаю, это было проявлением доброты.

Я не помню точного момента, когда поняла, что произошло. Я пошла на площадь, подошла к воротам цитадели, которые должны были открыться, чтобы выпустить этих Воронов.

Новые лица, чужие лица, которых я никогда не видела. Это были мои товарищи, и среди них была моя любовь.

Я видела объятия. Ни единой слезы. Почему они должны плакать, если все они исполняют свое предназначение? Я узнала некоторых по товарищам, которые подошли попрощаться.

Ко мне никто не подошел.

— Он сделал тебе одолжение, Лира. — Леон подошел сзади. — Он спас тебя.

Я так и не узнала, что произошло на том испытании, и какое имя ему дали.

Я много думала об этом, особенно в самые грустные, холодные и одинокие ночи. Придумывала оправдания, придумывала объяснения, но ни одно из них не было достаточно хорошим.

Может быть, он представил себе эту жизнь в изгнании со мной, и она ему не понравилась. Может быть, он испугался огня и забвения.

Возможно, миссия, на которую его отправили, сулила ему жизнь настолько полную, что потерять меня оказалось легко.

Я не пролила по нему ни слезинки.

В тот день я потеряла почти всё. Мне оставалось лишь пойти ко дну, сбежать в одиночку или уцепиться за единственное, что было неизменным, сколько я себя помнила.

Я выбрала стать лучшей. Я выбрала Орден превыше всего.

И когда уходил Леон, тоже не было обещаний, которые мы не смогли бы сдержать. Он попрощался со мной с лицом друга, которого я любила все эти годы, ведь выбрали его.

Бреннан был горд.

Однако гордость не скрыла его жестокости: — Мертвец, отброс и избранный, — сказал он нам, когда мы получили известие. — Моя репутация теперь зависит от тебя, Лира. Не разочаруй меня.

Я не разочаровала.

Я прошла последнее испытание, в котором доказала, что для меня не существует ничего за пределами Ордена: ни моих чувств, ни моих потребностей, ни моей собственной жизни.

Парадоксально, но то, что показало миру, что я — идеальная Лира, а значит, та, кому меньше всего нужно скрывать собственную личность, также открыло мне грань меня самой, о которой я и не подозревала.

Потом настала ночь, когда Лира должна была умереть, и я стала ею, веря, что так будет всегда, и что мое настоящее имя умрет в том темном углу, где живут лишь сны, способные нас погубить; проклятые сны.

Полагаю, я ошибалась, потому что несколько месяцев спустя парень, утверждавший, что видит в моих глазах магию лесов Эреи, произнес мое имя вслух.

И я больше не хочу, чтобы его губы называли меня как-то иначе.