— Кэрлон!

Кэрлон наконец понял. Он схватил Тинки за обе руки. Но она была сильнее. Её не создавали для боевых задач. Нет — она была создана лёгкой, гибкой, податливой. Но в её мышцах были волокна усиленного каркасного белка — чтобы выдержать длительные нагрузки, не изнашиваться. И сейчас эти волокна работали на пределе.

Она резко оттолкнула его.

Оттолкнула так, что Кэрлон потерял равновесие и рухнул назад. Попытался встать. Получил удар ступнёй в грудь и вновь упал. Затылок с глухим звуком встретился с камнем.

Кэрлон дернулся, охнул. И затих. Кровь медленно растеклась по песку.

Он больше не был фактором угрозы. И потому Тинки перестала его замечать.

Мирея всё ещё кричала. Она отползала, прижимая к груди покалеченную руку.

— Стой! Тинки! Тинки, остановись!

Голос сорвался на визг.

— Я твоя хозяйка! Я… я приказываю тебе остановиться!

«Хозяйка».

«Приказываю».

Это были ключевые командные слова. В обычной ситуации они бы сработали мгновенно, вызывая подавление любого действия.

Но прошивка уже не отвечала.

Голос Миреи звучал, просто как шум, не соответствующий ни одному внутреннему протоколу.

Тинки сделала шаг к Мирее. Движение получилось странным — слишком плавным, слишком точным. И уверенным, как у хищника.

Мирея все ещё пыталась отползти. Лицо её побелело, губы дрожали. Рука вывернута под неестественным углом.

— Не подходи… — выдохнула она. — Не подходи, слышишь?! Я приказываю! Стой! Сто-ой!

Слова обрывались, превращаясь в нечленораздельные всхлипы.

Тинки наклонилась. В глазах не было ненависти.

Не было злобы. Не было эмоций вообще.

Её тень упала на лицо хозяйки.

Мирея ударила её ногой — слабый, отчаянный удар. Тинки легко уклонилась…

Рядом валялась выброшенная океаном раковина — вытянутая, острая, как нож, созданный природой.

Тинки взяла ее.

Одно движение. Точность. Сила. Расчёт. Раковина вошла в бок Миреи, чуть ниже рёбер.

Хозяйка выгнулась, воздух вырвался из горла с хриплым криком и бульканьем.

Тинки нанесла ещё удар. Затем третий. На четвёртом Мирея уже не кричала.

Её глаза открылись широко, но уже ничего не видели — ни солнца, ни океана, ни свою игрушку, которая перестала быть игрушкой.

Тишина навалилась странная — густая, давящая. Ее нарушало только дыхание Тинки — глубокое, ровное. Перегрузка исчезла, как будто её и не было. Но фильтры подчинения не включились. Эмоциональная матрица не восстановилась.

Система не вернулась к норме.

Оставалась пустота.

И впервые в своей короткой, лабораторно созданной жизни, Тинки почувствовала свободу. Возможность существовать без команд.

Кэрлон не дышал. Мирея умирала или умерла — разницы не было. Флаер стоял неподвижно, поблёскивая металлом. Солнце по-прежнему палило с небес.

Тинки разжала пальцы. Окровавленная раковина с тихим звуком выпала на песок.

Мысль, чёткая и самостоятельная.

Нужно уйти.

Жажда свободы? Желание спастись? Попытка продолжить существование?

Она подошла к флаеру ступая босыми ногами по горячему песку.

— Мирея Сайдон, — сказала она чужим, ровным голосом. — Открыть доступ к управлению.

Фильтры безопасности не распознали ложь. Дверца поднялась. Тинки забралась внутрь, села в кресло пилота. Сенсорная панель загорелась мягким светом.

Нужно было улететь. Куда — неважно. Но прочь.

Тинки коснулась сенсора, активировала двигатель. Фенестроны взвыли, набирая тягу. Флаер оторвался от песка — тяжело, шатко. Компьютер, отключенный Кэрлоном, не мог скомпенсировать неловкие, неумелые действия Тинки, а ручное управление требовало навыка, которого у неё не было.

Машину резко повело влево. Она качнулась, заваливаясь. Горизонт накренился. Левый стабилизатор скользнул по песку, зацепив грунт.

Звук был резким, металлическим, болезненным. Флаер развернуло, и он рухнул на мелководье, взметнув фонтан брызг и песка.

Тело Тинки бросило вперёд. Со всего размаха она ударилась головой о край приборной консоли.

Мир взорвался белым светом — и погас.

Сознание вернулось не сразу.

Сначала — дрожащие вспышки света на внутренней стороне век. Потом — глухой гул, отдающийся в черепе.

Вода заполняла кабину, доходя до колени. Дверца была сорвана и искорежена. Едкий запах горелого пластика витал в воздухе. Небольшие синеватые струйки дыма все еще тянулись от разрушенной приборной консоли.

Тинки попыталась вдохнуть, и легкие ответили глухой болью. Тело скрутило в приступе кашля. Наконец дыхание обрело ритм. Неровный, рваный, но ритм.

Что-то стекало по лицу, оставляя неприятные ощущения. Тинки подняла руку и коснулась лба. Рассмотрела ладонь.

Кровь. Её собственная. Тёмно-рубиновая — человеческая на вид, но более вязкая. Тинки почувствовала любопытство. Не то, которое вшито в модуль адаптивного обучения.

Настоящее.

Она выбралась из кабины, огляделась.

Солнце клонилось к далёкому горизонту — уже не столь жаркое. Она не знала, сколько времени прошло.

На песке, недалеко от полосы прибоя, лежали два неподвижных тела. Которые уже не были угрозой.

Кэрлон. Мирея. Их имена всплыли в памяти автоматически, но не вызвали никого отклика. Не возникло ни страха, ни стыда, ни сожаления, ни облегчения.

Тинки побрела к берегу по колено в воде. Ноги дрожали. Мышечная координация давала сбой. Сигналы приходили с микросекундной задержкой, из-за чего движения казались чужими. Вода сменилась песком, на котором оставались влажные следы.

Кэрлон лежал ближе. Голова под странным углом, кровь уже засохла. Лицо было почти безмятежным, будто он уснул в неудобной позе и просто не проснулся.

Мирея лежала немного дальше, со страшной раной в боку. Лицо искажено гримасой боли и ужаса, рот приоткрыт словно в неслышном крике.

Тинки остановилась над ней.

У неё не было понятия «убила». Её мозг лишь фиксировал: хозяйка больше не двигается, не издаёт звуков, не взаимодействует.

И тут возникло другое ощущение.

«Теперь я одна».

Тинки не знала, что делать. Она просто стояла и смотрела, пока далёкий гул не нарушил тишину. Сначала тихий, похожий на шум ветра. Потом — знакомый звук: многорежимные турбины.

Тинки подняла голову. На горизонте появилась тёмная точка. Слишком, слишком быстрая. Не птица. Воздушный транспорт. Кто-то летит.

Тинки нахмурилась. Никогда прежде она не делала такого движения — оно не было запрограммировано.

Если сюда летят, значит…

Она посмотрела на тела. Она посмотрела на разбитый флаер. На свои следы на песке.

На кровь.

И снова возникла мысль. Теперь яснее, отчётливее.

«Меня будут искать».

Это был вывод. И за ним — решение. Нужно уйти. Сейчас. Пока есть время.

Она огляделась. Если уйти в лес — можно скрыться. Если уйти на дальнюю сторону острова — возможно, не найдут.

Но затем — другая мысль. А что дальше? Она не знала. Но знала другое. Оставаться на открытом берегу — опасность.

Гул приближался.

Тинки развернулась и побежала — туда, где песок переходил в нагромождение камней и кустов, за которым маячила стена леса.

Она бежала быстро — быстрее, чем человек. Мокрые ноги скользили, она едва удерживала равновесие. Рана на лбу кровоточила. Волосы прилипли к лицу.

Но она бежала.

Впервые в жизни она действовала не по приказу.

Потому что власть приказов умерла на песке вместе с Миреей. И потому, что теперь вместо приказов у неё только одно стремление — жить.

Флиттер завис над пляжем, отбрасывая огромную тень. У него не было мягких, изящных обводов частных флаеров, не было прозрачных панорамных стёкол, не было лёгкости. Он был угловатым, тяжелым, созданным для работы, а не роскоши и комфорта.

Тинки, сидевшая в зарослях кустов в нескольких десятках метров, затаилась. Даже дыхание её сделалось неглубоким, осторожным.