– Алло? – совсем по-русски сказал в трубку Алексей.

– Дядя Леша? Это вы? – послышался в телефоне голос Кирилла Сайнова, – мне позвонили, что мама… Что мама…

– Да, Кирилл, да, родной, маму твою мы схоронили двадцать шестого, схоронили с папой твоим на Южном кладбище схоронили.

– Что же вы приехали? – спросил Кирилл.

– Я за тобой приехал, я бабушке твоей Марианне Евгеньевне обещал, что тебя назад привезу, – ответил Коровин.

– Я не могу, дядя Леша, не могу сейчас, – сказал Кирилл, – я даже звонить то сейчас никому не могу, я в такое, в такое попал… Только отцу пока не говорите ничего, ладно?

Разговор вдруг оборвался.

Но для людей Босса двух минут линка уже было достаточно.

– Мы засекли его! – воскликнул бандит по кличке Гамбургер.

– Мы его поймали, дурачка! – ответил ему бандит по кличке Смайл.

И ладони бандитов взметнувшись шлепнули друг дружку в американском приветствии – хай – флай – слэп мит эндз… …

Автор просит извинения у читателей за то, что ему не под силу описывать мучения Кирилла Сайнова, которые тот испытывал, когда его ногами вперед запихивали в работающую камнедробилку, настолько дорог автору герой…

Вместо эпилога:

К пятидесяти годам Алла Давыдович совсем ополоумела…

Сбрендила, – как стали говорить про нее товарки.

Записалась на семинар по русской литературе к профессору Баринову.

И так и ходила, так и ездила в кампус Калифорнийского университета на своем "Бентли" с шофером, и в Лос-Анжелесской хронике сплетен можно было прочитать подписи под снимками – миллионерша Алина Фернандес – Давыдович сидит на лекции русского профессора Александра Евгеньевича Баринова…

А она не просто сидела, она конспектировала… ….

Темой нашей сегодняшней лекции, будет русский самиздат…

Вообще, говорить банальности – суть привычное для большинства присутствующих на Самиздате, состояние, и поэтому, дабы не выделяться из массы, можно позволить себе некое послабление и сказать, что наступление Нового года – это время для подведения неких итогов…

Каких?

В общем – невеселых.

Глупость, как писал об этом незабвенный редактор "Отечественных записок", – суть штука заразная. Бывает, сядет в спальный вагон какой-нибудь необычайно глупый господин, снимет сапоги, разденется до исподнего, и глядь, – через полчаса уже и весь вагон поглупел. Все поскидывали сапоги, разделись до исподнего и ходят взад – вперед, приговаривая, "ну, теперича нам тут совсем хорошо"… Так получилось и на русском Самиздате. Причем, глупая идея демократизации, доведенная до абсурда в форме "подтягивания начинающих, и создания им условий равного старта", родившаяся в убогих головенках тех беллетристов, что едва умеют "агу-агу", передалась и маститым, которые тоже с радостью поскидали сапоги, разделись до исподнего и принялись приговаривать, "ну, таперича нам тут совсем хорошо"…

Но об этом я скажу отдельно.

А пока, хочу поговорить о вопросах общелитературных.

Вообще, того самого негодяя, который пустил в литературу маленького человечка, следовало бы судить и казнить самой лютой казнью. Изначально, литература – будь то народный эпос, античная драма или средневековый роман, оперировали в пространстве населенном богами и людьми им подобными. Недаром в русском языке, для обозначения понятия ПЕРСОНАЖ, до сих пор используется слово ГЕРОЙ. Герой пьесы или романа первоначально таковым и являлся. Это был Геракл, Одиссей, Тристан, Зигфрид… Но никак не Акакий Акакиевич.

И будь моя воля, я бы засунул всех апологетов "маленького человека" в ту самую пресловутую "шинель" из которой они вышли, да и отправил бы этот сверток хоть бы и пожарной бригаде из "451* по Фаренгейту".

А почему?

А потому, что "маленькие человечки", – это порождение допущенных до литпроцесса разночинцев, эволюционируют и превращаются в убогих мутантов, на жизнеописании которых нельзя воспитывать свою дочь даже от противного. Не по прямой линии подражания, принятой в английском воспитании – "look at the ladies", а даже от обратного – "не делай как они", эта литература не годится.

В Х1Х веке демократизация, выразившаяся в широком распространении образования, позволила разночинцам учиться в университете. И как следствие – появились в литературе Николай Гаврилычи… Ведь, поделившись секретом грамотно излагать мысль на бумаге, благородные люди не смогли сохранить за собой единоличную монополию на книгописательство.

Советская школа литературоведения всячески превозносила потом тот пагубный процесс, означавший не только конец героики, но конец литературы и конец нравственности как таковой. Смена Зигфрида и благородного Роланда на Акакия Акакиевича, на этом не остановилась. За просто бедным человеком, в литературу пришел воинственный бедный человек. Потом туда ворвался хам Алексея Максимовича Горького, а потом был уже расцвет соцреализма, который теперь все так дружно не любят.

Но процесс этот идет. В перестройку по воле Кунина на смену бетонщикам и сталеварам на страницы романов, в качестве ГЕРОЕВ пришли проститутки, воры, таксисты и официанты. А теперь? Теперь романам даже не придумывают названий:

Банда-2, Банда-3, Банда-4…

Что же происходит с литературой?

Но литература, это только часть общей культуры, а культура – это отражение процессов, происходящих в обществе.

И если литература полностью утратила одну из своих главных компонент – НРАВСТВЕННУЮ составляющую, на которой базировалась ее великая воспитательная функция (не забудьте, что до недавней поры, школьников еще пытались учить жизни именно на уроках литературы, а не в дискотеках и компьютерных салонах), то это означает, что и сам главный суммарный вектор общественной нравственности направлен именно в каменный век. И те, ревнивые защитники мадам Стяжкиной – этой мадам из заведения с улицы красных фонариков – должны были бы призадуматься…

Какую литературу они представляют?

Литературу – урода? Урода, у которого гипертрофированно развит только один орган – орган РАЗВЛЕКАТЕЛЬНОСТИ. Из всех остальных изначально составляющих ее компонент…

Однако где то глубоко под развалинами некогда великой литературы еще теплится что-то здравое.

Но в русской литературе есть примеры и прямой попытки написать настоящий рыцарский роман. Я уже писал о произведении Андрея Лебедева "Любовь и смерть Геночки Сайнова".

В отличие от Злотина, который замыкает своего героя в круге безвозвратно ушедшего времени, Лебедев наделяет чертами благородного человека – нашего современника. Его Гена Сайнов – это не просто чудак – Дон Кихот – несовременный уродец, пытающийся в наше порочное время жить нормами чести и справедливости, но это вполне живой человек. На мой взгляд, очень удачной получилась параллель, проводимая с линией главного ГЕРОЯ – параллель последнего рыцаря – Генриха фон Сайна цу Витгенштейна. Почему среди торжества толпы, упивающейся дикой своей игнорантностью, ныне возникают оазисы реликтовых культур, подобные Злотину и Лебедеву? Потому что в обществе, наевшемся отравы, назрела потребность в аспирине… В чистой воде.

Какова конечная цель литературы? Правомочен ли такой вопрос? Не лишен ли он смысла, как вопрос: "какова конечная цель истории"?

Конечно, что касается истории, то она, как сервильная часть культуры, долженствующая доказывать народу правомерность и легитимность истэблишмента, подтверждать статус кво элиты общества, развивается по определению, и по определению должна двигаться вслед за временем, обслуживая и обслуживая сменяющиеся режимы. От Карамзина, писавшего для Екатерины, Павла и Александра, Кривогуза, писавшего для Брежнева и Афанасьева, писавшего для Горбачева.

А литература?

Литература, которая изначально получила гены от минимум четырех предков: развлекателя, воспитателя, философа и художника, литература теоретически может застыть? Застыть, достигнув?

Так почему бы не вообразить себе конечную цель развития литературы в написании ИДЕАЛЬНОГО РОМАНА. В конце концов, не трудно представить себе остров Крит, где из века в век, у ночного костра сказители одним и тем же гекзаметром повествуют одну и ту же историю осады Трои… И не читают "Войны и мира" или "Преступления и наказания".