По разным причинам, мы не размещались вместе с другими экипажами гешвадера, и поэтому узнавать прогноз погоды на ночь, приходилось самостоятельно. Прогноз на ночь с двадцатого на двадцать первое был не очень хорошим. Над Англией был сектор холодного воздуха, который предполагал редкую облачность и хорошую видимость. В тоже самое время над Германией и Голландией был сектор теплого воздуха с низкой облачностью и ограниченной видимостью. Это была идеальная погода для английских бомбардировщиков. Уже несколько месяцев Ройал Айр Форс имели радары, способные путем отражения радиоволн от поверхности земли определять цели для бомбометания. Таким образом, чем хуже метеоусловия были для нас, тем лучше они были для противника.
Три старших унтер-офицера из наземного персонала и мы с Матцулейтом в тесной будке, что была рядом с ангаром, пережидали дождь со снегом. Внутри было тепло.
Разморившись от теплой печки мы меньше всего хотели получить приказ на вылет. Но рядом в ангаре стоял наш "юнкерс" до верху заправленный тремя с половиной тоннами бензина и с полным боекомплектом снарядов. Все его рули, элероны и закрылки были тщательно проверены и отполированы.
Было еще не очень поздно, когда огромная радиолокационная станция раннего оповещения "Вассерман", размещенная на островах в Северном море, засекла первые эшелоны самолетов противника. С командного пункта тут же поступил приказ занять места в кабинах самолетов. Я и Матцулейт полезли в самолет. Майор же Витгенштейн, до последнего момента оставался на командном пункте, чтобы быть в курсе воздушной обстановки. Оттуда он позвонил нам, сообщив, что вылет состоится с минуты на минуту. Мы подсоединили к стартеру передвижные аккумуляторы и выкатили машину из ангара.
Как только стало окончательно ясно, что англичане уже находятся над морем и приближаются к Голландскому побережью, Витгенштейн вскочил в штабной автомобиль и поперек летного поля помчался к своему самолету. Механики помогли ему натянуть комбинезон и князь быстро вкарабкался в машину.
Первым его приказом на борту было: "Взлетаем!" Я связался с руководителем полетов, и как только с башни поступило разрешение, Витгенштейн дал моторам полный газ. Мы промчались вдоль тусклых огней взлетной полосы и секунды спустя растворились в темноте ночного неба.
Набирая высоту, мы взяли курс на Гельголанд. Где то над Северным морем наши с подлетавшими англичанами курсы должны были пересечься. Вокруг была абсолютная темнота, и только фосфоресцирующие приборы проливали в кабине скудный свет.
Полет проходил исключительно вслепую. Я получал подтверждение наших координат от наземных служб наблюдения, и по внутренней связи передавал эти данные майору Витгенштейну, который корректировал курс самолета.
Над Северным морем погода улучшилась. Теперь сплошной облачности не было. На небе стало возможным наблюдать звезды. А в пяти тысячах метров внизу мы смогли наблюдать морскую зыбь. Мы стали набирать высоту, и поднявшись до семи тысяч метров приготовились встретить первых англичан. Я щелкнул включателем локатора и включил экран. Мы были на достаточно большой высоте, чтобы с помощью радиолокационной станции обнаружить англичан задолго до прямого визуального контакта. Внезапно справа небо осветилось лучами прожекторов. Стало ясно, что там, на побережье наши зенитчики уже ведут бой с английскими бомбардировщиками.
Витгенштейн заложил правый вираж, и мы понеслись навстречу врагу. Наконец на экране локатора появилась первая цель. Прямо по курсу в шести километрах. Я сообщил об этом Витгенштейну.
Напряжение в кабине возрастало. До английского бомбардировщика уже оставалась только тысяча метров. Англичане ничего не подозревали о подстерегавшей их опасности. И вот, мы уже позади и чуть ниже англичанина. Это был "ланкастер", подобно огромной крестообразной тени, висящий почти прямо над нами. Нервы были напряжены до предела. Бортинженер взвел затворы пушек и включил свой прицел.
Витгенштейн сблизился с "ланкастером" на дистанцию пятидесяти метров и уровнял скорости наших самолетов. Как только Витгенштейн в своем прицеле увидел то место, где на правом крыле между двумя двигателями находились топливные баки, он нажал на гашетку "шрагемюзик". Трассеры потянулись к крылу "ланкастера" и мгновение спустя, все крыло и оба правых двигателя охватило страшное пламя. Пилот "ланкастера" бросил свою машину в правый вираж, и чуть было не задел наш самолет.
Витгенштейну с большим трудом удалось увернуться от столкновения. Мы еще три минуты наблюдали за тем, как по большой дуге, охваченный пламенем четырехмоторный бомбардировщик падал на землю… Наконец, Мацулейт доложил о времени и месте падения врага. В течение нескольких минут мы летели вне строя англичан, но то здесь, то там видели объятые пламенем падающие бомбардировщики – это были результаты успешных атак наших товарищей. Но вот на моем радаре снова появилась цель. Потом еще одна. Мы выбрали ближнюю к нам, и все повторилось как несколько минут назад. Витгенштейн подошел сзади и снизу и огнем из "шраге мюзик" отстрелил "ланкастеру" правое крыло вместе с обоими двигателями. Бомбардировщик, завертевшись в штопоре, понесся навстречу земле. Судя по всему никто из десяти членов экипажа не смог выбраться из крутящейся и кувыркающейся машины.
С третьим "ланкастером" вышло не совсем так как хотелось Витгенштейну. Как только его "шраге мюзик" проделала дырки в баках между первым и вторым правыми двигателями англичанина, и из дырок потек полыхающий бензин, английский пилот начал маневрировать таким образом, что прижал наш "юнкерс" сверху, не давая нам никуда уйти. Расстояние между машинами катастрофически уменьшалось, и в моей голове пронеслась только одна мысль, – "рано или поздно это должно было с нами произойти, так значит сегодня, и значит именно так!".
Тяжелый удар сотряс наш самолет. Витгенштейн потерял управление, и вращаясь. Мы начали падать в темноту. Если бы мы не были пристегнуты ремнями к сиденьям, от центробежной силы нас бы повыбрасывало из кабин.
Мы падали не менее трех тысяч метров, прежде чем Витгенштейн смог выровнять машину и взять контроль над полетом.
Теперь именно я был самым важным на борту членом экипажа, потому как в полной темноте на поврежденном самолете мы должны были знать куда и как лететь.
На резервной частоте я подал сигнал бедствия и вскоре мне удалось установить связь с пунктом наведения в Эрфурте. Они дали наши координаты – мы были над Заафельдом, примерно в ста километрах на юго-запад от Лейпцига. Станция в Эрфурте быстро рассчитала наш подход к аэродрому и указала нам курс.
Погода была настолько плоха, насколько могла быть. Медленно снижаясь, мы вошли в облака. "Машина над аэродромом", – передали снизу. И тут же зажглись посадочные огни. Витгенштейн выпустил закрылки и вдруг наш "юнкерс" стало бросать вправо так, что командир едва смог удержать штурвал. Видимо нас здорово покорежило при столкновении с англичанином.
На высоте восемьсот метров мы стали моделировать посадку. И снова самолет стало кренить и бросать вправо. В подобной ситуации было два выхода – либо покинуть самолет на парашютах, либо пытаться садиться без закрылков на высокой скорости.
Витгенштейн выбрал вариант номер два.
Когда "юнкерс" коснулся колесами земли, я сбросил фонарь кабины, чтобы при ударе, когда машина выскочит за пределы полосы, сразу покинуть самолет. После нескольких жестких толчков, самолет остановился. К нам с воем неслись пожарные машины. При свете прожекторов мы осмотрели повреждения. В результате столкновения с англичанином мы потеряли два метра правого крыла и одну из трех лопастей правого винта. Мы должны были благодарить нашу счастливую звезду!
На следующий день, на другой машине мы вылетели на свой аэродром в Голландию".
Зимние прогулки.
За всю долгую осень сорок третьего Генрих Витгенштейн всего лишь раз виделся со своей возлюбленной – Лотой де Совиньи.
Когда его вызвали в Берлин в министерство авиации, где рейхсминистр вручал награды группе летчиков, особо отличившимся в последних боях, "цу" решил на один день задержаться в столице. В районе Карлхорст-Глинике, на берегу Хавела у его дяди – старого отставного генерала Фридриха фон Сайн, был свой большой дом, но Генрих предпочел снять номер в маленькой гостинице в тихом районе Ванзее. И не только из-за того что тяготился болтовней престарелых родственников, но потому что по такому случаю, Лота тоже отпросилась у своего госпитального начальства.
