- «Что это? я падаю! у меня ноги подкашиваются», — подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но всё-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нём серыми облаками.

«Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал князь Андрей, — не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..».

- Во, сколько времени прошло, а все помнится, и он помолчал, думая о своем, молчала и Надя, дожидаясь продолжения.

А Володя, или уже Николай, встряхнул оцепенение и заговорил:

Ну, собрались мы, молодые веселые лейтехи,шалые от весны и окончания Войны, поехали и наехали на мину, видно, гитлеровцы, которые здесь еще бродили отдельными группами, отступая заминировали дорогу.. Я в то мгновение ничего не понял, только вспышка яркая да чернота, а очнулся, когда меня какой-то мужик стал тормошить, все приговаривал:

- Вы живой, Ваше Сиятельство, очнитесь, надо нам выбираться. Это Пахом, мой денщик и самый верный друг и слуга был. Он-то меня и вынес, оказывается, рядом французская граната взорвалась, коня насмерть, вокруг всех посекло, а меня с коня сбросило и оглушило, только немного поцарапало. Пахом меня к лекарям отнес, сам Виллие, Яков Васильевич, придворный лейб- медик меня осматривал.

Видок у меня тогда, конечно, был еще тот, кровь из носа идет, ничего не слышу и не понимаю, контузия во всей красе. Это меня и спасло, оправили меня в тыл, приходить в себя да после и отправили в отставку по ранению. Пахом меня очень выручил, ухаживал за мной, даже письмо родным смог написть, грамотен оказался. Вот я с тех пор тоже помещик, матушка скончалась, едва я приехал. Теперь вот по делам имения в город поехал, да к тебе Судьба и занесла. Чудо, по другому и не скажешь.

Они помолчали, а потом Надя, представив его всей дворне, пригласила к завтраку, а после еще долго и подробно рассказывала о судьбах всех людей, которые их когда-то окружали. Закончила она рассказом о судьбе Палыча, почему-то добавив:

- А знаешь, сейчас, после встречи с тобой, я уверена, что и он найдется, не может не найтись.

- Я тоже так думаю! И тогда берегись Буонапарте, мы идем Кутузычу помогать, теперь к этой, другой Отечественной будем готовиться! - и огни со смехом обнялись, пока никто не видел.

Пал Палыча они нашли еще через месяц, он просто откликнулся на объявление, которое они дали в газету «Северная почта», известную также как «Новая Санкт-Петербургская газета» - была уже такая в это время. Там среди других заметок была и такая: "Надежда Петровна Н. хочет продать славянский шкаф, или обменять на никелированную кровать с тумбочкой. Обращаться...."

Газетчиков, возможно, и удивило незнакомое слово "никелированная"- такого металла еще не было, но текст был напечатан, а наши попаданцы искренне надеялись что единственный человек, который поймет и узнает этот пароль из знаменитого советского фильма " Подвиг разведчика".

Так и случилось, уже ближе к весне к дому Надежды подъехали сани, в которых сидел крупный мужчина, представившийся Прохором Петровичем Громовым, купцом третьей гильдии. Сказав честь по чести пароль и получив отзыв, Палыч - а это был именно он, кратко рассказал о своей судьбе. На его партизанский отряд напали немцы, а навел их местный полицай. Спасая обоз с женщинами и детьми, спешно уходивший глубже в леса, Палыч погиб от пули предателя, а здесь оказался в теле купца, на обоз которого напали разбойники.

- Ну , что друзья, вот мы снова и вместе! Недаром нас всех Судьба сюда забросила. Будем теперь Кутузычу пмогать, к той, старой - новой Отечественной готовиться. Так что, берегись, Наполеон, мы идем! - и они со сехом обнялись, пока никто ничего не понял.

КОНЕЦ.