Он нажал на кнопку, и портьеры вновь раздвинулись.

В проёме стояла женщина, облачённая в ниспадающие белые одеяния, словно сошедшие с античных греческих фресок. На ногах, кроме лёгких плетёный сандалий, не было ничего. Волосы, разделённые посередине, были собраны в высокий валик на затылке, откуда ниспадал густой каскад завитков. Она казалась истинным совершенством.

Повинуясь жесту Годдарда, она шагнула вперед, и каждое ее движение было воплощением великолепной элегантности и грации в сочетании с удивительной живостью и силой.

— Ева, — произнёс Годдард. — Позволь представить тебе мистера Чарльза Бродерика.

Она слегка склонила голову и протянула безупречно ухоженную руку массажистки. Бродерик взял её так, словно это был бесценный, хрупкий фарфор. Одно лишь прикосновение её тёплых, волшебных пальцев вызвало в нём трепет, какого он никогда прежде не испытывал.

— Можно поцеловать? — спросил он дрожащим голосом.

Годдард несколько насмешливо улыбнулся.

— Молодой человек, никогда не просите о поцелуе. Если хотите — целуйте.

Бродерик немедленно последовал совету пожилого мужчины, с жаром прильнув губами к её руке.

Годдард продолжил:

— Возможно, это не вполне этично, но зато практично и разумно. А теперь попробуйте найти место, где эта рука соединяется с предплечьем.

Бродерик тщетно искал шрам. Ни царапины, ни малейшего изъяна ему обнаружить не удалось.

— Вот здесь я прикрепил ее руку, — сказал доктор, проводя пальцем по ее обнаженной коже. — Бьюсь об заклад, вы не найдёте и следа соединения. А помните, что я говорил о её губах? Заподозрили бы вы, что они когда-то принадлежали кому-то ещё?

— Никогда! О, если бы я мог поцеловать эти восхитительные губы!

И, внезапно вспомнив философское наставление Годдарда насчёт поцелуев, он обвил её шею рукой и порывисто попытался коснуться её губ. Доктор остановил его как раз вовремя. Румянец залил щеки Евы, к великому удовольствию Бродерика, убедившегося, что она действительно человек, а не просто ожившая статуя.

— Не торопитесь, пылкий юноша, — рассмеялся доктор. — Елену Троянскую не завоёвывали за пять минут. Губы Евы не для вас… если только…

— «Если только» что?

— Если только вы не согласитесь на определённые необходимые условия.

— Назовите их.

— Это долгая история. Ева уже знает её, так что ей будет неинтересно. Позволим ей уйти, пока я буду объяснять.

С невероятной грацией она направилась к двери. Взгляд Бродерика провожал её, пока портьеры не скрыли её за собой.

Затем он повернулся к Годдарду:

— Итак, условия.

— Как вы, без сомнения, догадались, я ищу для Евы супруга — но он должен быть столь же совершенен, как и она. Поскольку я предпочитаю людей с университетским образованием, я обратился за помощью к заведующим кафедрами физического воспитания всех крупных университетов Соединённых Штатов. Из более чем сотни кандидатов, направленных ко мне, лишь трое прошли строгое обследование, устроенное мною лично. О двух других я расскажу позже.

— Вы провели со мной уже неделю, и тесты показали: ваши здоровье, жизненная сила и интеллект — всё превосходно. У вас нет физических изъянов — за исключением тех частей тела, что можно заменить.

— Я хочу переконструировать ваше тело — точно так же, как я сделал это с Евой, — и таким образом превратить вас в совершенного человека. Когда это будет осуществлено, вы женитесь на Еве, приняв имя Адама Годдарда. Так я намерен основать новую расу совершенных существ, носящих мою фамилию.

— Те двое мужчин, о которых я упоминал, прошли все испытания, кроме последнего, решающего. Один даже зашёл так далеко, что позволил уложить себя на операционный стол, но потерял самообладание едва уловив запах эфира.

— Вам необязательно давать свой ответ сегодня, на самом деле, я бы предпочел, чтобы вы как следует всё обдумали. Это чрезвычайно серьёзное дело, к которому нельзя относиться легкомысленно. Оно сопряжено с немалой болью и определённым риском — хотя и то, и другое я постараюсь свести к минимуму. Вы сможете видеться с Евой каждый день, если пожелаете. Завтра вечером, в восемь тридцать, вам представится возможность проверить некоторые из её умственных способностей. Вы придёте?

— Конечно, приду.

— А пока берегите своё тело. Для меня оно стоит миллион долларов.

Представьте, если сможете, те чувства, что бушевали в душе Бродерика, пока он шагал обратно в свой отель.

Ева произвела на него глубочайшее впечатление — очаровала и заворожила несравненной притягательностью. Но он не был влюблён в неё, уверял он себя, не более чем можно влюбиться в прекрасную статую. Как он мог полюбить женщину, с которой не обменялся и парой слов? Однако одно было несомненно — она полностью завладела его мыслями, вытеснив всё остальное, не дав ему заснуть этой ночью и сосредоточиться на чём-либо серьёзном на следующий день. Всё яснее становилось осознание того, что после встречи с Евой общество всех других женщин будет казаться ему пресным отныне и навсегда. И всё же его невольное восхищение ею грубо омрачали две тревожные мысли: первая касалась подавляющего влияния на Еву её приёмного отца, а вторая — отталкивающего представления о том, что она собрана из частей, словно паззл или безумное лоскутное одеяло.

Несмотря на то, что эти соображения заставляли его задуматься, они совершенно терялись на фоне необоримой силы её многочисленных прелестей. За три четверти часа до назначенного времени Бродерик уже стоял у дверей величественного особняка доктора Годдарда.

— Вы рано, — встретил его доктор.

— Разве? Ева дома?

— Да. Я передам ей вашу визитную карточку. Она спустится через несколько минут. Вы ведь любите шахматы, Бродерик, не так ли? Я сделал такой вывод, узнав, что вы представляли Принстон в последнем турнире по телеграфу с Оксфордом и Кембриджем. Я устроил так, чтобы вы сыграли с Евой сегодня вечером, если пожелаете того.

Бродерик едва удержал улыбку.

— Кто когда-нибудь слышал о женщине, умеющей играть в шахматы?

— Вчера вы усомнились в существовании совершенной женщины. Как и тогда, я отвечу — судите сами.

Он выдвинул из угла небольшой, изысканно отделанный столик с шахматной доской, инкрустированной квадратами из чёрного и светлого дерева. Фигуры были из слоновой кости, тончайшей резьбы. Доктор начал расставлять их на доске.

— Дайте‑ка вспомнить: ферзь на своём цвете, верно? Я так давно не играл, что почти всё позабыл. А, вот и Ева.

Взгляд Бродерика уже был прикован к зелёным портьерам, словно он не хотел упускать ни единого мгновения любования ее красотой. Они раздвинулись, и появилась она, даря новые поводы для изумления и восхищения. Теперь ее фигуру скрывали изящные складки платья в стиле ампир с высокой талией, что напоминало о средневековье, но при этом дышало элегантной аккуратностью современной моды. Ее руки и шея были обнажены. Пышные золотистые локоны были убраны в причёску, напомнившую ему шлем Минервы. Она склонила голову в поклоне, но не произнесла ни слова, опускаясь в кресло, придвинутое для неё доктором.

— Белые начинают и выигрывают, — усмехнулся Годдард; и она тут же ответила, выдвинув пешку от королевского слона.

Бродерик играл рассеянно, вяло, больше внимания уделяя лицу соперницы, чем её ходам. Но внезапно он очнулся, обнаружив, что один из его слонов стоит прямо на линии с её незащищённой ладьёй. Не проведя обычного тщательного осмотра других фигур, он резко двинул слона вперёд и снял ладью с поля. Ева мгновенно перегнулась через доску и сняла его пешку, поставив на ее место одного из своих слонов. Поскольку это ставило его короля под удар, Бродерику не оставалось ничего другого, как взять слона конем. Ева взяла коня ферзем, таким образом, оказавшемся на поле рядом с королем, но под защитой коня.

— Шах и мат! — рассмеялся доктор.

— Боже мой, и правда! Для меня подобное в новинку. Почти то же самое, что детский мат.