— Твой вердикт, Василь? — спросил я, не отрываясь от окуляра.

— Рай земной, Петр Алексеевич, — с глубоким, плотоядным вдохом пробасил Орлов, ловя ноздрями запах полевой кухни. — Люди отдыхают, жир нагуливают. Кони на траве. Караулы выставлены, хоть и стоят вполсилы. Благодать же.

— Вот именно, — я медленно повел трубой вдоль кромки леса, фиксируя одну брешь за другой. — Слишком много благодати.

То, что вызывало умиление у простого солдата, у меня вызывало ярость. Система безопасности отсутствовала. Часовые игнорировали периметр, стоя вполоборота к лесу и с завистью косясь на бурлящий праздник внутри лагеря. Субординация отсутствовала как класс: офицеры накачивались вином вперемешку с рядовыми, нарушая все мыслимые протоколы. Но хуже всего были кони. Расседланные, без присмотра, они беспечно паслись на дальнем лугу. В случае внезапной тревоги время сбора кавалерии — нашей главной ударной силы — стремилось к бесконечности. Час, не меньше.

Это была не армия.

— Они ведут себя так, будто подписали капитуляцию врага, а не просто разбили лагерь, — процедил я сквозь зубы. — Полная потеря инстинкта самосохранения.

— Может, верят в нашу силу, Петр Алексеевич? — предположил Орлов, но в голосе уже звучала неуверенность. — Мы пришли, теперь, дескать, сам черт не брат. Можно и расслабиться.

— Или кто-то очень убедительно нашептал им, что бояться нечего, — тяжелым, глухим голосом добавил Ушаков. Его глаза-буравчики не отрывались от темной полосы леса на том берегу. — Слишком тихо.

— Они беспечны, — резюмировал я, складывая трубу с резким щелчком. — Преступно беспечны.

Размышления прервал нарастающий топот. По склону, скользя сапогами по траве, к нам карабкался посыльный в зеленом мундире Преображенского полка. Лицо красное, дыхание сбито.

— Ваше превосходительство! — рука взлетела к треуголке. — Государь требует вас на военный совет! Немедленно! В главном шатре, у господина де Торси!

Мы с Ушаковым обменялись короткими взглядами. Ему не нужны были долгие объяснения. Едва заметный кивок подтвердил прием информации.

— Усиль личную охрану Государя, — тихо, чтобы не слышал посыльный, приказал я. — Чую, это добром не кончится.

Андрей Иванович молча коснулся эфеса шпаги — жест более красноречивый, чем клятва.

Я начал спуск с холма, погружаясь в атмосферу всеобщего праздника, как водолаз в мутную воду. Из шатров неслась бравурная музыка, пьяный хохот, звон кружек. Они уже делили шкуру неубитого парижского медведя.

На ходу поправляя перевязь, я мысленно репетировал речь. Придется выступить в роли злого полицейского и испортить господам союзникам вечеринку. Не на пикник все же приехали. У нас тут война вообще-то.

Глава 22

Полотняный свод главного шатра ходил ходуном, вибрируя от пьяного, торжествующего рева сотен глоток. Внутри царила атмосфера портового кабака, раздутая до масштабов ставки главнокомандующего. Дышать приходилось почти осязаемым «коктейлем»: чад горелого жира от скворчащего на вертеле кабана смешивался с амбре пролитого вина и едкой вонью табака. Под потолком, в такт общему безумию, раскачивались люстры, заставляя тени на лицах присутствующих плясать в причудливом, гротескном ритме.

Лавируя между французскими офицерами, я наблюдал картину полного морального разложения. Сбросив кирасы, в расстегнутых, заляпанных грязью камзолах, эти «победители» орали, тискали друг друга и прикладывались к бутылочным горлышкам. Триумф, до которого оставалось прошагать добрую половину Франции, уже ударил им в голову, отключив инстинкт самосохранения.

В эпицентре этого балагана, за длинным столом, сооруженным из пустых винных бочек, заседал «президиум». Де Торси, с пылающими щеками и лихорадочным блеском в глазах, что-то яростно втолковывал соратникам — похожему на нахохлившегося филина барону де Монтескье и юному графу де Тулуз.

Возвышаясь над морем французских париков гранитной скалой, рядом с ними восседал Петр. Игнорируя всеобщее возлияние, царь методично набивал короткую носогрейку. По тому, как его пальцы перетирали табачные крошки, становилось ясно: идет интенсивная обработка данных. Он сканировал каждого человека, отфильтровывая полезный сигнал от пьяного шума. Справа, нацепив маску скорбной государственной мудрости, застыл Меншиков, я же, скользнув тенью, занял тактическую позицию по левую руку от государя. Толмач, как и положено, растворился за моей спиной.

— … и все его замки в Нормандии — сровнять с землей! — Де Тулуз так грохнул кулаком по столешнице, что оловянные кубки исполнили короткий прыжок. — Предателю уготована лишь собачья смерть! Герцог де Ноай, сохранив верность Версалю, обесчестил свое имя! Расплата неизбежна!

Дележ шкуры все еще бегающего по лесам медведя шел полным ходом. Спорщики с пеной у рта распределяли охотничьи угодья врага, прикидывали, кому достанется его любовница. Вечная классика: меняются эпохи, покрой камзолов, но человеческая жадность остается константой.

— Реймс имеет куда большее значение, — прокаркал барон де Монтескье, прерывая поток угроз. Старый политик сохранял ясность рассудка. — Архиепископ де Майи хранит молчание. Ни нам, ни Версалю ответа нет.

— Выжидает, старый лис! — фыркнул де Тулуз, с пренебрежением отмахнувшись. — Ждет, пока мы перегрызем глотки сторонникам Дофина, чтобы потом явиться на пепелище и благословить победителя! Метит в спасители нации!

— Именно так, — подтвердил Монтескье. — Однако отсутствие поддержки Реймса ставит легитимность нашего… — он сделал паузу, бросив быстрый взгляд на де Торси, — … нашего предприятия под угрозу. Взятие Парижа — полдела. Важнее принудить Церковь к официальному признанию.

Скосив глаза, я наблюдал за Петром. Царь наконец раскурил трубку, скрыв лицо за клубами дыма. Его молчание было красноречивым. Вместо стройных полков и железной дисциплины, перед ним предстала ватага авантюристов, опьяненных призраком власти. Фальшь этой эйфории ощущалась физически и Петр, обладая звериным чутьем, это прекрасно понимал.

Я же хранил молчание, выжидая идеальный момент. Пусть выговорятся, пусть уровень алкоголя в крови достигнет критической отметки. Тогда мои вопросы прозвучат особенно отрезвляюще. Я собирался спросить про часовых, мирно дрыхнущих у костров вместо несения службы. Про отсутствие дальних дозоров на противоположном берегу реки. Праздник определенно затянулся, а я готовился его прервать.

Шум начал спадать, стоило де Торси небрежно вскинуть руку. Жест, отработанный годами в тишине версальских кабинетов, сработал: шатер мгновенно погрузился в тишину. Поднявшись из-за стола, маркиз сбросил личину измотанного бюрократа. Теперь перед нами возвышался вождь с приклеенной к лицу маской вдохновенного пророка.

— Сыны Франции! — Голос маркиза, внезапно очистившийся от дорожной хрипотцы, резонировал под сводами шатра. — Вы слышите? Это тишина страха, сковывавшая наши дома, пока версальские пауки плели свою сеть из лжи и золота. Но сегодня мы разорвали эту паутину! Сегодня Франция снова обрела голос!

Вещал он жарко, с надрывом, профессионально дергая за нужные струны. В глазах молодых лейтенантов загорался фанатичный огонь, даже старые, прожженные цинизмом полковники невольно расправляли плечи. Работала харизма, уж не отнять у него этого. Особенно после той безумной атаки на «Бурлаке».

— Нам твердят о законности! — Усмешка расплылась на его лице. — Какая к дьяволу законность, когда трон оккупировали торгаши, готовые сдать наши порты англичанам, а земли — австрийцам⁈ Они прикрываются кровью Бурбонов! Я же говорю вам о крови Франции, что веками проливали наши предки за эту землю! И она взывает к отмщению!

Началось. Классический популизм. Сейчас по сценарию должны пойти обещания вечной жизни и молочных рек с кисельными берегами. Про дыры в периметре и пьяных в дрова часовых, разумеется, ни слова. Реальность подменялась красивым мифом.